| << пред. << >> след. >> Глава 7
Снег падал по всей России; снегопад начался пятого ноября, когда температура внезапно упала до нуля. Съежившаяся масса французской армии проснулась и увидела белую плотную занавесь из снега, который сыпал со свинцового неба. И к прежним страданиям от голода, болезней и набегов казаков добавился чрезвычайный холод. Их целью был Смоленск, где находились резервные войска и провиант; название Смоленск было талисманом, поддерживающим в войске надежду на пищу, отдых и пристанище. Условия были невероятными, гордая кавалерия, которая пересекла Неман немногим более четырех месяцев назад, сейчас пробиралась по глубокому снегу пешком, лошади погибали от холода, ран и отсутствия подков.
Только свита императора ехала верхом, поскольку лошади были подкованы для передвижения по льду, и это сделали без доклада Наполеону. Он отказывался признавать, что такие меры предосторожности будут оправданны. Им нечего бояться зимы, они будут в безопасности в Москве, а враг будет просить мира. Сейчас во время отступления его армия погибала. Они возвращались через Бородино еще до того, как выпал снег и покрыл все. Один лишь взгляд на поле битвы с незахороненными трупами вызывал в войсках ужас, и от этого улетучились остатки боевого духа армии. Запах был столь ужасен, что закаленные ветераны падали в обморок, людей рвало. Сотни дезертировали той ночью, обезумев от увиденного.
Тем не менее борьба продолжалась, хотя для Де Шавеля и других раненых, которые шли в арьергарде, она была не более чем звуком артиллерийского огня на расстоянии, пока внезапно русские не атаковали их сзади под Вязьмой. Де Шавель тогда уже шел, его место в фургоне занял несколькими неделями раньше тяжелораненый солдат. Он шел, прихрамывая, теряя силы в длинной растянувшейся колонне, которая каждый день оставляла после себя трупы людей, подобных облетевшим листьям. Полковник нес оружие, так же, как и другие его товарищи. Люди на костылях, такие же, как и он, с одной рукой, такие, как наполовину слепой Бюфо, все несли ружье, пистолет или саблю и не расставались с ними даже во сне. По ночам налетали казаки, стреляя и крича, но хуже всего были партизаны, приближения которых никто никогда не слышал. Результатом их ночных действий были найденные утром трупы с перерезанным горлом. Командовал арьергардом маршал Даву, и, несмотря на то, что он был бесстрашным солдатом, в Вязьме ему пришлось просить помощи, потому что его измотанные, подавленные войска не могли противостоять бешеным атакам русских.
Пасынок императора, Евгений Бюфано, повернул назад с двумя дивизиями и позже докладывал, что видел раненых солдат, которые сражались вместе с войсками маршала.
Бюфо был ранен; он держался поближе к Де Шавелю, к которому был фанатично привязан. Они находились в маленьком лесу у левого фланга русских войск, которые старались окружить силы Даву. Из трехсот пятидесяти человек более сотни были тяжелораненые, остальные были ранены легко; на протяжении часа они выдерживали постоянный огонь, дважды были атакованы, но им удалось отбросить врага назад.
- Слава Богу, что у них нет кавалерии, - сказал Де Шавель.
- Если бы она у них была, то они уже бы выпустили ее, - согласился Бюфо. Он потер свою забинтованную голову. Уцелевший глаз покраснел и распух от какой-то инфекции, постоянно слезился, как будто он плакал.
Бюфо был очень простым человеком, большую часть времени говорил о своей жене или о своей любовнице сентиментальным тоном, что Де Шавель находил жалким. Он повсюду следовал за полковником, и все время повторял, что вместе они составляют одного полноценного человека, как будто это была самая удачная шутка, которую он когда-либо слышал. Он рассказывал это всем, кто не успевал вовремя от него скрыться, хотя все уже слышали эту историю сотни раз.
- У тебя есть правая рука, а у меня - левый глаз, вместе мы можем воевать!
- Скорее бы они вернулись, - заметил Де Шавель. - Становится темно; вскоре нам нужно будет перегруппироваться, иначе многие из нас погибнут. Посмотри, вот и они! Будь осторожен, Бюфо!
Русские быстро атаковали, что было их манерой, они стреляли на бегу и вопили, как демоны. Де Шавель стрелял в их первую линию; со всех сторон в лесу щелкали мушкеты, и некоторые из врагов падали. Пули, предназначенные французам, иногда попадали в деревья, вспарывали мерзлую землю, но крики, раздававшиеся то здесь, то там, свидетельствовали о том, что иногда они находили и живые мишени.
Пуля, которая поразила Бюфо, попала как раз в самый центр его грязных бинтов, разбрызгав его мозг. Он упал, не издав ни звука, поэтому Де Шавель оглянулся и увидел, что он мертв лишь тогда, когда русские протрубили отступление. Он рыдал над юношей, который умер в госпитале в Москве, хотя они никогда не разговаривали. С Бюфо они были друзьями. Но он не плакал над ним; он завидовал ему. Полковник взял его оружие и попытался засунуть его за ремень; использовать левую руку было очень трудно, но ничто не должно было достаться русским. Он шел по лесу, созывая товарищей, а когда дошел до разбитого бивуака, тотчас же уснул - он был слишком слабым и уставшим, чтобы съесть жалкую порцию пищи.
Бюфо умер, сражаясь, это было лучше, чем жить как пародия на человека, изуродованным и бесполезным. Он выжил, но это лишь временно. Будут другие сражения, другие возможности уничтожать врага, пока не наступит благословенный момент и он не разделит судьбу друга. В эту ночь ему снилось, что у него целы обе руки, что он вернулся в лес и похоронил своего друга.
Мороз был непереносимым; он обжигал. Смоленск, к которому они так стремились, занесло снежными бурями, враги день и ночь атаковали его, он оказался почти бесполезным. Резерв съел почти все запасы; люди, которые пришли сюда из Москвы и Бородино, готовы были убить их за это. Драки и убийства превратили гарнизон в дикарей, которых невозможно было призвать к дисциплине. Половину зданий разрушили, там невозможно было найти убежище. Ничего не оставалось делать, как двигаться дальше. А прямо перед ними в Красном находилась большая часть русского войска под предводительством Кутузова.
Наполеон принял решение отослать Нея назад командовать арьергардом. Шесть тысяч человек, вот и все силы, которыми можно было защитить Наполеона от атак казаков Платова. А из этих шести тысяч сотни были ранены, как и Де Шавель. Мороз достиг своей высшей точки, когда они покидали Смоленск; чтобы защитить себя от снега и мороза, люди заворачивались в мешковину, надевали женскую одежду, казачьи сапоги и шапки, снятые с убитых или умирающих. Многие отморозили пальцы на руках и ногах. Люди падали от голода и отчаяния и замерзали до смерти. Происходили ужасающие сцены; когда падала одна из лошадей, люди набрасывались на животное и отрезали от него куски мяса. Они пили растаявший снег и лошадиную кровь, и ходили слухи, что некоторые питаются человеческим мясом, но, несмотря на это, они сражались за каждую милю перехода, и постоянно среди них находился Ней. Он делил все трудности с истощенными людьми, его громкий голос отдавал им приказы, шутил, подбадривал. Однажды он появился среди растянувшихся раненых, высматривая людей, способных держать оружие.
Ней подошел к Де Шавелю и обнял его.
- Мой дорогой полковник! Я думал, что вы давно погибли... Как я рад вас видеть, вы поправились?
Де Швель кивнул; он с трудом узнал маршала в этом изможденном человеке с посеревшим лицом; он выглядел очень старым, а его рыжие волосы поседели. Де Шавель не знал, насколько изменился он сам; его лицо было обморожено, глаза покраснели, подбородок покрывала жесткая щетина, тело было слабым и исхудавшим. На нем была меховая шапка, снятая с мертвого русского, в левой руке он держал саблю.
- Я сейчас в порядке, маршал, - сказал он. - Я чувствую себя слишком хорошо для того, чтобы находиться в этих рядах. Я могу еще драться. На моем счету один или два под Вязьмой!
- Верю! - ответил Ней и положил руку на его плечо. - Заходите ко мне вечером на огонек, полковник. Я не могу предложить вам многого, но всем, что есть выпить и поесть, поделюсь с вами. - Он пошел дальше, останавливаясь, чтобы поговорить с людьми, пошутить с ними, поднять их боевой дух.
- Мы справимся, - внезапно сказал кто-то. - Не позволим свиньям приблизиться к императору.
Ней знал, как поднять людей на ноги, когда они уже потеряли надежду, когда им хочется лечь и умереть. Он мог быть твердым и жестким, когда это требовалось, он требовал дисциплины, невзирая на тяжелые условия, и хотя он часто плакал по ночам от того, что его люди страдают, он никогда не показывал и тени жалости. Благодаря его личности никто не упоминал о капитуляции. Было решено, что они будут сражаться и двигаться вслед за императором, чтобы он и его основные войска могли спастись и укрыться в Польше. Арьергард либо умрет, либо присоединится к другим войскам на подходе к Березине. Но не возникало и мысли о сдаче русским и о своем собственном спасении.
- Каково истинное положение, месье? - Де Шавель поел немного соленого мяса и сушеных бобов, выпил бренди, который Ней предложил ему и еще двум офицерам. Они сидели, скорчившись, у огня в палатке маршала, и впервые за много недель он чувствовал тепло. Снегопад прекратился, все окрестности были покрыты толстым слоем ослепительно белого снега. Полная луна смотрела с небес, усыпанных яркими застывшими звездами. Мерцало несколько костров, окруженных дрожащими людьми. Укрытия из веток и старых одеял согревали людей, теснившихся под ними, как животные, жаждущие немного тепла.
Ни одна ночь не проходила без атаки казаков, поэтому Ней вернулся в свою палатку поздно, проверив все посты. Он посмотрел на Де Шавеля поверх рюмки с вином; в ней оставался бренди лишь на дюйм. Сам он ничего не ел.
- Истинное положение? Все, что я могу сказать вам, это то, что к Березине движется Кутузов, с юга ему навстречу приближается Чичагов. Наш друг Шварценбург не сдвинулся с места со своими австрийцами, чтобы остановить его. Я говорил императору, что австрийские войска будут бесполезны! Они не лояльны по отношению к нам - эта собака Шварценбург пропустил русских! Я никогда не доверял ему!
- Если они встретятся прежде, чем император перейдет Березину, - сказал Де Шавель, - на что он надеется? Он будет уничтожен.
- Это и есть план, - заметил Ней. Он взял кусок черного хлеба, откусил большой кусок и продолжал разговаривать с полным ртом. - Это как три стороны треугольника. С одной стороны Чичагов, с другой - Кутузов, а в основании - казаки Платова. Они рассчитывают настичь императора прежде, чем тот пересечет Березину и уйдет в Польшу. Но они не добьются успеха. Наполеон слишком умен для этого. Он сделает шаг вовремя. Сейчас Даву отразил их атаку у Красного и позволил ему проскользнуть. Император уйдет. А мы последуем прямо за ним. Об этом я не тревожусь. Дюкло, в бутылке еще остался бренди - передай ее сюда. Только бы этот проклятый мороз не усилился, - внезапно заметил он. - Мы теряем сотни людей ежедневно. Как много раненых способны сражаться, полковник? У нас на счету каждый человек.
- Немного, месье, - ответил Де Шавель. - Они слишком быстро умирают. Около пятидесяти способны держать мушкет, но не больше, возможно, что даже и столько не наберется. Я сделаю все, что возможно, завтра.
- Вы сами вряд ли сможете драться, полковник, - сказал Дюкло. Он вспомнил о битве раненых в лесу под Вязьмой и нашел это невероятным. Но вся кампания состояла из таких случаев, где в равных частях смешивались ужас и удивительная храбрость. Полковник перевел на него взгляд и посмотрел, как сумасшедший. Возможно, так оно и было; Дюкло это не удивило бы. Они, должно быть, все сошли с ума, они убивали себя, как некоторые несчастные сделали это после Смоленска.
- Я смогу, - заверил его Де Шавель. - У меня одна рука, но, Бог мой, я могу сделать ею больше, чем какой-нибудь идиот двумя! - Он отвернулся, дрожа от ярости и холода, это усилие было слишком велико для него. - Со мной несколько человек, месье, - сказал он Нею. - Я посмотрю, кто останется в живых завтра утром. - Он неловко встал, поскольку ему трудно было сохранять равновесие без правой руки. Но никто из тех, кто знал его, не осмелился бы предложить ему помощь.
Он попрощался с маршалом и Дюкло и отправился к своему укрытию, которое делил с двумя другими офицерами: с поляком, у которого была гангрена на ноге, и еще с одним гренадером, вся спина которого была в осколках, которые постоянно выходили. Он лег между ними, поляк стянул пальто с лица.
- Что он сказал, полковник? Какие новости?
- Обнадеживающие, - коротко ответил Де Шавель. - Он полон надежды. Спите, Ракович, прежде чем эти проклятые казаки нападут опять.
- Я был бы рад уснуть навеки, - пробормотал Поль, - только мне не дает моя проклятая нога.
Атака состоялась в четыре часа утра. Когда совсем рассвело, Де Шавель сдержал слово и выяснил, кто из раненых в состоянии сражаться. В этот день их было восемьдесят. Через три дня в маленьком лесу под Красным их оставалось с Де Шавелем лишь двадцать, а под командой Нея - три тысячи.
В Борисове стоял французский гарнизон; он охранял мост через Березину, который должен был послужить императору и его войскам. Они двигались из Орши. Офицер, охраняющий мост, привык к незнакомцам - из России шли беженцы со своим имуществом, часто встречались жены офицеров, оставленных в Смоленске, когда основные силы были брошены на Москву. Он перестал быть осторожным, пропуская их. Другое дело - пропустить экипаж в противоположном направлении. Он не поверил солдату, который сообщил ему, что сани с двумя женщинами и французским офицером, с двумя слугами верхом, просят разрешения проследовать через Борисов. Мужчина настаивал на этом.
- Это правда, месье. Офицер сказал, что он майор Де Ламбаль и что у него письмо от министра иностранных дел, которое гарантирует им безопасность. Я не позволил им проехать без вашего разрешения, но он ругается, как дьявол. И одна из женщин тоже. Язык, как у драгуна. Вы подойдете, месье?
- К черту всех. - Офицер ругался всю дорогу до моста. Если у этих людей действительно письмо, тогда ему придется пропустить их. Конечно, это может быть подделкой. Они могут оказаться шпионами.
Сани стояли на другом берегу реки. Небо было свинцовым, шел снег, было очень морозно. Гарнизону в Борисове повезло: здесь имелись продовольствие и надежное убежище, им приходилось мало сражаться, беспокоили лишь набеги партизан. Настанет и их очередь, конечно, отражать атаки русских.
Большие сани с широкими полозьями легко скользили по заснеженной поверхности; лошади были широкогрудыми и сильными, пар от их дыхания клубился в холодном воздухе. Слуги ехали верхом тоже на хороших лошадях. Это был экипаж важного и богатого человека. Поль Де Ламбаль вышел и поджидал охранника. Он постукивал ногой об ногу, чтобы не замерзнуть, и разговаривал через плечо с женщиной, которая высунулась следом за ним, ее темное лицо было обрамлено соболиным мехом.
- Оставьте это мне, княжна. Нам может понадобиться такт в разговоре с этим господином.
Беседа не заняла слишком много времени; Де Ламбаль представил свои бумаги и письмо от Маре.
- Война проиграна, и мы все в ней проиграли. Идите и будьте убиты, если вам того хочется.
Офицеру в Борисове оставалось жить лишь четырнадцать дней, но в тот морозный ноябрьский день он считал себя бессмертным, если такое вообще могло быть. Ему исполнилось лишь двадцать восемь, он был очень самоуверен.
- Вы можете проезжать, майор, - сказал он. - Могу ли я задать вам один вопрос?
- Спрашивайте, - ответил Де Ламбаль, - обещаю вам ответить.
- Какого черта вы и эти две дамы едете в Россию, тогда как все остальные стремятся вырваться оттуда?
- Мы собираемся присоединиться к армии, - ответил майор. - Я так понял, что император где-то между Борисовым и Смоленском. Мы разыскивает друга. Я ответил на ваш вопрос?
- Майор, - сказал молодой человек, - проведя здесь три с половиной месяца, я могу поверить чему угодно. Езжайте в Оршу, если вы сможете найти дорогу в этой глуши. Что мне следует сделать, так это посоветовать вам остаться здесь и ждать, пока подойдет армия. Русские преследуют императора, мы ожидаем сражений. Если вы уедете, то будете убиты.
- Мы свободны ехать или нет? - Он повернулся к женщине, которая выглядывала из саней. Она была красива восточной красотой. Ее тон был таким высокомерным, что охранник покраснел от ярости.
- Вы свободны, - ответил он, - если вы сумасшедшие!
- Тогда, ради Бога, поехали! Садитесь, майор. Янош, трогай лошадей, а то они примерзнут к земле.
Майор откланялся, и в следующий момент большие сани тронулись через мост и растаяли на другом берегу Березины.
- Сумасшедшие, - сказал офицер сам себе, направляясь обратно. - Абсолютно сумасшедшие. Они не успеют проехать и пятидесяти миль, как их разрежут на куски казаки. - Он вернулся в свое удобное жилище и забыл о них.
Они выехали из Варшавы неделю назад, на два дня останавливались в Вильно, где Де Ламбаль получил аудиенцию у министра иностранных дел и правдивое описание положения армии Наполеона. Он сделал последнюю попытку отговорить Валентину от этого путешествия, но она лишь спокойно выслушала, потом сказала, что поймет их, если он и ее сестра повернут обратно. А она уезжает утром. Во время длинного путешествия графиня была очень молчалива. Она, казалось, отдалилась от Александры и от него, хотя они спали бок о бок, ели вместе, вместе исследовали маршрут. Она была нежной, но никогда не жаловалась на неудобства, на плохие условия. Все ее мысли сконцентрировались на чем-то или на ком-то.
- Если он мертв, - сказал однажды майор Александре, когда они остались одни, - я боюсь, она покончит с жизнью.
- Я тоже так думаю, - согласилась сестра. - И это одна из причин, по которой я рада, что вы с нами. Мне понадобится помощь, чтобы привезти ее обратно в Польшу. Мне бы хотелось, чтобы она никогда не встречалась с ним! Она как заколодованная!
- Она очень сильно влюблена, - заметил майор.
Александра с раздражением передернула плечами.
- К черту любовь! Сентиментальная чепуха!
Он посмотрел на нее и засмеялся. С того разговора в его доме он ни разу не дотронулся до нее; он не собирался этого делать, пока не наступит нужный момент.
- Вы не верите в любовь, я знаю, - сказал он. - Но вы поверите, дорогая княжна, поверите! А когда это случится, вы станете не более разумны, чем ваша сестра!
На третий день они попали в снежную бурю; лошади шли медленно, мороз был таким сильным, что металлические части саней обжигали, как будто были раскалены докрасна. Было невозможно ничего разглядеть, даже дышать становилось почти невозможно. Майор заставил Валентину и ее яростно спорящую сестру свернуться на полу и укрыться шкурами. Сани остановились. Через несколько минут снег стал заносить их. Де Ламбаль спрыгнул, растирая лицо рукой, и направился к лошадям. Животные дрожали, они покрылись ледяной коркой. На шее одной из лошадей съежился Ладислав, он умер от холода. Де Ламбаль стащил его, поднял на руки и отнес в сторону; не было времени хоронить его, снег это сделает быстрее. Он закричал на Яноша, который неподвижно сидел на лошади.
- Он мертв! Насколько ты замерз? Ты чувствуешь свои пальцы?
- Не очень хорошо, - прокричал Янош. - Но со мной все в порядке, я могу двигаться дальше.
- Нет, не можешь, - решил майор. Ему не понравились его медленные движения и слабый голос. Скоро он может замерзнуть, как и его товарищ. - Слезай. - скомандовал он. - Иди к саням и полезай внутрь. Объясни княжне, что случилось, скажи ей, что я приказал тебе ехать внутри. Я сам поведу лошадей!
Он взобрался на его место и взял в руки поводья. Они совсем замерзли, и ему понадобилось все его умение, чтобы заставить лошадей сдвинуться с места.
Дороги не было видно; вокруг кружились вихри снега; он стал двигаться в неопределенном направлении, просто чтобы сохранить животных. Через некоторое время он перестал чувствовать холод; от снега и ветра у него перехватывало дыхание, его легкие наполнялись льдом; он закрыл глаза и двигался вслепую. Так он ехал час за часом, пока не почувствовал, что на него наваливается сон, который может стать смертью. У Де Ламбаля в кармане была фляжка с бренди; с огромным усилием он сунул правую руку в карман и достал ее, но это было так тяжело. Карман, казалось, примерз к остальной одежде. Он сдался и забыл о том, что собирался делать. Постепенно пелена снега стала прозрачнее, ветер стал утихать. Последним усилием он сполз с лошади и почти упал в снег. Над ним склонился Янош.
- Вставайте, месье, идите в сани. Я уже отогрелся. Давайте, вы должны заставить себя!
Он с трудом поднялся на ноги, с помощью слуги добрался до саней и почувствовал, как сильные руки втянули его внутрь. Он не знал; что находился на холоде более шести часов. Над ним склонилась Александра; она стянула перчатки с его рук и растирала их. Валентина набросила на него мех. Он открыл глаза и улыбнулся смуглому лицу, которое было так близко от него; она злилась и ругалась. Ее щеки были мокры от слез.
- Дурак, идиот! Почти замерз до смерти! Валентина, дай мне фляжку с бренди. - Она поднесла ее к его губам, и он сделал глоток, ему обожгло горло.
- Достаточно, - сказал он. - Нам это еще понадобится. - Он еще не согрелся, но чувство чрезвычайного холода покинуло его, он начал дрожать.
Александра повернулась к сестре:
- Оставь, я присмотрю за ним. Проклятый идиот, подвергать себя такой опасности!
Она обняла его, завернула в свои меха, крепко прижалась к нему, чтобы поделиться своим теплом, потом она почувствовала, что его руки обхватили ее, дрожь прекратилась. Она поцеловал его; никто из них не сказал ни слова.
Той ночью они наткнулись на разрушенный дом. Сам дом был без крыши, остались лишь две стены; его сожгли еще летом при наступлении французов. Они повернули сани за дом и обнаружили амбар, крыша и стены которого сохранились. Измотанные путники обрадовались этому убежищу. Янош насобирал немного дров и соломы, они развели костер в центре земляного пола, расседлали дрожащих лошадей и покормили их. Потом сели вокруг костра и ели суп, разогретый Валентиной, хлеб и колбасу. Слуга отогрелся, его жизнь была спасена. Он был очень благодарен, но чувствовал себя неловко от столь близкого присутствия господ. Он взял тяжелое одеяло и ушел в угол спать.
- Только подумайте, каково им приходится, - внезапно сказала Валентина. - Подумайте о раненых, которые пытаются идти в таких условиях.
- Этот надутый дурак сказал, что они где-то под Оршей, - заметила Александра. - Это около двухсот миль от Борисова; мы приедем туда через три или четыре дня, если нас не застигнет еще одна буря.
Валентина склонилась над огнем. Ее лицо стало совсем прозрачным, под глазами темнели круги. Она выглядела удивительно красивой, несмотря на то, что ей приходилось переносить. Глядя на нее, Александра поверила, что, если она и Де Ламбаль умрут, ее сестра каким-нибудь образом доберется до Орши, даже если ей придется идти пешком. Валентина и теперь думала лишь о французской армии и о Де Шавеле.
- Вы думаете, я найду его в Орше?
Она задала вопрос майору, тот колебался. Было жестоко разочаровывать ее, но еще более жестоким казалось ему поддерживать в ней надежду. Он влюбился в ее сестру, но восхищался и уважал Валентину, как ни одну женщину раньше. Ее полковнику повезло, если он еще жив.
- В Орше Наполеон, - мягко ответил он. - Это означает, что там стоят основные войска. Если нет - арьергард может быть в пятидесяти или шестидесяти милях сзади. И их все время атакуют.
- Он ранен, - сказала Валентина. - Я знаю это многие месяцы. Но не думаю, что он умер.
- Скажите мне, - спросил ее Де Ламбаль, - на что вы надеетесь, если найдете его?
- Привезти его обратно, - ответила она. - Один человек, если ему кто-нибудь помогает, может пройти там, где не будет шанса у пятидесяти. Я собираюсь отвезти его домой. Вот и все.
- Звучит очень просто, - заметила Александра. - Ты собираешься отвезти его домой в Польшу в том случае, если он не умер и не откажется от этого!
- Если он цел и невредим, я последую за армией и буду ждать его, - сказала Валентина. - Пожалуйста, поверьте мне, майор; он моя жизнь. Мне не важно, что он не любит меня, он никогда и не притворялся. Он может продолжать жить без меня, но я не могу существовать без него. Мне не стыдно, я боюсь. Я последую за ним повсюду, на любых условиях, на каких он пожелает. Я и не ожидаю от вас понимания, просто не могу поступить иначе.
- Теперь я это знаю, - ответила ее сестра. - Сначала я думала, что это глупая фантазия. Теперь я понимаю, что это настоящее сумасшествие. Почему бы нам не перестать разговаривать об этом и не отправиться спать.
- Там еще осталась солома, - сказал майор. - Вы обе сегодня будете спать в санях. А я возьму полог и устрою себе постель.
Валентина поднялась. Она посмотрела на них, и заметила, что они смотрят друг на друга.
- Я пойду первой, - сказала она, - я очень устала и становится ужасно холодно. Спокойной ночи, майор.
Он тоже поднялся и поцеловал ей руку.
- Спокойной ночи, мадам. Княжна?
- Я еще посижу, - резко ответила Александра. - Вы можете идти, если хотите.
- Я подожду вас, - ответил он и опять сел ближе к ней, она отодвинулась.
- Я хочу выпить, - сказала княжна.
- Вы пьете слишком много. - Он достал фляжку, посмотрел на нее, потом опять убрал ее в карман.
- Почему вы сегодня поцеловали меня? - задал он вопрос обычным голосом, ломая при этом ветки и подбрасывая их в огонь.
- Чтобы согреть вас, - ответила Александра. - Вдохнуть жизнь в ваше тело.
- Кажется, потому, что вы любите меня, - сказал он.
Вокруг них было темно и тихо. Она пристально посмотрела на него, затем сделала протестующее движение.
- Любовь, любовь! Вы все время повторяете это слово. Я не знаю, что это значит!
Он встал и протянул ей руку.
- Я думаю, настало время научить вас.
Они лежали на соломе в темноте близко друг к другу, как тогда, когда занимались любовью; они оба уснули, потом вместе проснулись, медленно и молча укрыли свои замерзшие тела, он лег на нее, чтобы согреть ее.
- У меня было много мужчин, - призналась она.
- Я знаю это, - ответил он. - Это не имеет никакого значения. У меня было много женщин.
Она засмеялась и обняла его.
- Я хочу сказать - почему на этот раз все совсем по-другому?
- Совершенно по-другому, - ответил он. - Так происходит всегда, когда занимаешься любовью с тем, кого любишь. Другие мужчины не были влюблены в вас. Держу пари, что многие из них вас боялись. А я люблю. Думаю, вы не станете говорить, что любите меня?
- Почему нет? - внезапно встрепенулась она. - Это правда, я люблю вас. Я люблю вас так сильно, что готова была убить вас сегодня за то, что вы рискуете своей жизнью. Я готова была отколотить вас за это!
- Я знаю. - Он смеялся над ней, но нежно, радостно. - Вы такое яростное существо, моя дорогая, и такое чудесное. Я обожаю вас. Почему мы не можем быть в теплой постели, а не в этом месте...
Он зевнул и поцеловал ее. Ее тело изогнулось от удовольствия, от нового, чудесного чувства, которое овладело ею, когда физический акт был уже завершен. "Любовь", говорит он. Александра горячо поцеловала его в ответ. Она любила его. У нее никогда не было любовника, который мог бы сравниться с ним; они были, как привидения, те другие - соседи, боящиеся скандала, нервные крестьяне, которым приказывали лечь в ее постель и с которыми потом расплачивались.
- Поль, - прошептала она. - Поль, уже светает.
- Я знаю, - пробормотал он. - Нам скоро трогаться.
- Меня тревожит одно чувство, - внезапно призналась Александра. - У меня оно с тех пор, как мы выехали из Варшавы. Поль, я не могу объяснить...
- Вам и не нужно этого делать, - спокойно сказал он. - У меня тоже такое же чувство. Мы не выйдем из всего этого живыми. Не обращайте внимания, моя дорогая, это не важно. Важно лишь то, что мы вместе.
- Надеюсь, мы найдем его, - вздохнула Александра. - Я хочу, чтобы она была счастлива. Я сама сейчас так счастлива!
Не было времени разжигать другой костер; они поели хлеба, сушеных персиков и запили все водой. Сани тронулись в холодное серое утро, путешествие в Оршу началось.
Для Нея было лишь два пути: сдаться или атаковать. На высотах Красного ему противостояли шесть тысяч человек и артиллерия. Он собрал оставшиеся несколько тысяч человек и сказал им, что они должны либо пробиться, либо умереть.
Пораженные русские услышали команду к атаке из французского лагеря, и началась битва, которая продолжалась весь день, прерываясь три раза для того, чтобы маршал получил требование генерала Кутузова сдаться. Он отвергал его. Пробиться было невозможно. Когда наступила ночь, войска перегруппировались, оставив мертвых и раненых в снегу. Те, кто был в состоянии сражаться, дрались камнями, поскольку нечем было заряжать мушкеты. Де Шавель и гренадер сидели вместе под деревом; оба были слишком измотаны, чтобы говорить, целый день они ничего не ели. Они потеряли своего польского товарища, да оба уже и забыли о нем.
- Все кончено, - сказал в конце концов гренадер. - И мне все равно. Будь я проклят, если я сдамся этим свиньям; но будь я проклят, если я смогу еще что-то сделать. Я собираюсь остаться здесь, чтобы заснуть и не проснуться.
- Я не умру, - пробормотал Де Шавель. - Еще рано. Не хочу лежать под деревом, как полузамерзшая собака - вставай, черт тебя побери! Вставай и помоги мне! Я хочу разыскать Нея, если мне это удастся.
Они медленно брели в темноте. На них наткнулся солдат, который бежал по глубокому снегу.
- Идите направо, маршал хочет всех видеть, идите направо!
Ней стоял в центре. Они окружили его. Первые два ряда освещались большим костром, в свете костра все были похожи на привидения.
- Мы не можем пробиться, - заявил он. - Мы можем либо драться до конца, либо воспользоваться темнотой и повернуть назад. За нами Днепр, мы пойдем на север и выйдем на дорогу в Оршу впереди русских.
- Я не пойду назад, - послышался голос из молчаливых рядов, в нем слышалось отчаяние. - Я не пойду назад по тому же пути.
- Если вы этого не сделаете, - обратился к ним маршал, - я пойду один. Мы не собираемся сдаваться и не хотим умирать. Мы присоединимся к императору, и это единственный путь. Мы выступаем через полчаса.
Всю ночь русские видели, что во французском лагере горят костры, и ожидали с уверенностью завершения битвы на следующее утро. Когда наступило утро и их передовые отряды достигли французского лагеря, они с изумлением обнаружили, что лагерь покинут. Ней и его люди ушли под покровом ночи, прихватив с собой повозки. Поскольку русские преследовали их, остатки арьергарда пересекали Днепр, бросив транспорт и оружие на берегу.
Дюкло, младший офицер из свиты Нея, заметил, что Де Шавель сидит на земле, когда все уже тронулись. Гренадер погиб по дороге, и последнюю милю Де Шавель шел один, качаясь, как пьяный, от слабости и голода. На берегу реки он упал, у него больше не осталось сил и воли; молодой офицер потащил его по льду, поскальзываясь и спотыкаясь под тяжестью ноши. Когда они переправились на другой берег, он положил руку полковника себе на шею, а сам подхватил его за талию, и так они шли до привала. Дюкло было чуть больше двадцати, он сражался против русских и пруссаков, был под Аустерлицем, когда казалось, что Наполеон никогда не потерпит поражения. Его ранило под Вязьмой. Он сражался, не думая об опасности, беря пример с Нея, которого боготворил. Теперь он потерял маршала из вида, было слишком трудно найти его среди сотен людей, да и немыслимо было ходить и искать его, нужно было помогать полковнику.
- Я пойду сам, - молил Де Шавель снова и снова, когда оба уже шли с трудом, но Дюкло лишь качал головой.
- Вы не должны умереть, - повторял он. - Вы должны дойти до Орши. Я должен доставить вас в Оршу. - Он ухаживал за полковником, как за ребенком, воровал для него пищу, заворачивал его в собственный плащ и спал с ним рядом.
Ней спросил о полковнике, не был ли он убит ночью, когда же ему доложили, что случилось, он приказал оставить Дюкло одного. Он видел, что многие сходили с ума, это тоже могло быть проявлением сумасшествия. Ухаживать за умирающим товарищем с фанатичной преданностью было одним из обычных проявлений.
Граф Теодор Груновский покинул Варшаву по совету своего друга Потоцкого. Совет был дан так, что его следовало рассматривать как приказ. Тот факт, что, повесив слугу, он отложил казнь Валентины и тем самым позволил ей спастись, лишь укрепил Потоцкого во мнении, что графу следует уехать во Львов, пока не затихнет скандал.
Результатом войны было то, что Наполеон бежал из России. Те, кто поддерживал Францию, попадали под подозрение и вызывали неудовольствие царя Александра. Некоторые члены парламента поспешили выразить свою лояльность по отношению к царю через князя Адама Чарторицкого, тогда как другие сопротивлялись перспективе вторжения России и надеялись, что Наполеон еще не побежден.
Но у Груновского не было альтернативы, он мог лишь удалиться в свои поместья. Граф провел в поместье уже месяц, как вдруг заметил знакомое лицо среди слуг. Он хлопнул женщину по плечу. Перед ним стояла горничная его жёны, Яна.
- Какого черта ты здесь делаешь? - Его глаза сверкнули. Она напомнила ему о Валентине. - Ты была с графиней в Чертаце! Как ты попала сюда?
- Я уехала, когда уехала она, господин, - прошептала Яна. - Я не хотела оставаться с ней. Я простая женщина, но знаю обязанности жены. Я принадлежу вам, господин, а не ей. И пришла обратно, чтобы служить вам.
- В самом деле? - Он посмотрел на нее, нахмурившись, не зная, правда ли все это. Потом он решил, что это правда, у нее не было необходимости покидать Чартац. Вполне возможно, что она не могла принять неверность и бегство своей хозяйки. Поэтому она вернулась к хозяину. Он взял ее за подбородок и мягко потрепал.
- Я умоляю вас, - продолжала Яна, - позвольте мне остаться, хозяин. Это мой дом.
- Оставайся, - разрешил граф, - но сначала ты получишь десять ударов хлыстом в наказание за то время, которое провела не дома.
Яна склонила голову; на ее некрасивом лице не отразилось никаких чувств.
- Как господин пожелает.
После наказания она три дня лежала лицом вниз на половине слуг, пока заживали рубцы. Ее и раньше пороли, но не после того, как она стала горничной Валентины. Она уже забыла, что такое боль, и сейчас была рада этому напоминанию. Оно укрепило ее цель, с которой она пришла во Львов, зная, что граф может убить ее за то, что она была добра к Валентине. Яна видела княжну Александру, которая спасалась от преследования, видела шпиона с перерезанным горлом. Она пришла во Львов, зная, что граф рано или поздно появится здесь. Слуги в доме рассказали ей неправдоподобную историю о том, что ее хозяйка избежала смерти, она улыбалась при этой мысли и благодарила Бога, чья доброта беспредельна. Она вернулась, не только чтобы служить графу. Она думала о том, что может пройти много времени, прежде чем ей представится возможность исполнить задуманное, но когда-то это будет. Господь избавил ее от мужа, который был пьяницей и животным. Она освободит графиню с Божьего благословения и молчаливого согласия. На дне ее сундука лежала маленькая бутылочка.
<< пред. << >> след. >> |