| << пред. << >> след. >> X
Здесь!.. Они всю ночь повторяли это слово. Не могло быть и речи о том, чтобы выйти отсюда. Благоразумие требовало ждать дальнейшей информации. А также принять меры предосторожности... Ибо в этих домах находился еще кто-то, кроме них, сомневаться в этом не приходилось. Уже дважды или трижды у Сэвра создавалось такое впечатление. Включенные счетчики. Рассеянность матушки Жосс или же?.. Плед, исчезнувший из квартиры Блази... И особенно красноречив был беспорядок, учиненный на складе. И, может быть, еще будильник, хотя в этом и была какая-то двусмысленность... Так что же это значит?.. У незнакомца тоже был доступ в агентство, к ключам... Он тоже мог прогуливаться где угодно. И, думая об этой тени, которая, возможно, следила за ним, шла по пятам, бродила по лестницам и коридорам, Сэвр покрывался холодным потом. Двадцать раз уже они с Доминик произносили одни и те же фразы, понижая голос, так как в эту самую минуту их могли подслушивать.
— Бродяги, клошары, — повторял Сэвр. — Их всегда полно в строящихся зданиях.
— Но ведь здесь строительство закончено.
— Весной начнется новое. Строительный материал в основном уже завезен — лежит по ту сторону дома. Когда вы приехали, вы не могли это заметить.
— Откуда берутся эти бродяги?
— Вы слишком много от меня хотите... Из Сен-Назера, наверное. Но обычно эти спившиеся бродяги совершенно безобидны... Зимой они где-то прячутся. Как крысы. Ничего удивительного, что кто-то из них оказался умнее остальных и сообразил: лучше всего расположиться в огромном доме, где в это время года никто не живет.
Конечно, тут ничего удивительного, хотя оба прекрасно понимали, что объяснение было не слишком убедительным.
— Зачем же он ее убил?
Если не Доминик, то Сэвр сам задавал этот вопрос. Зачем? Может, Мари-Лор застала его врасплох? Но ведь Сзвр, выйдя на площадку четвертого этажа в ту самую минуту, когда Мари-Лор оказалась у лифта на площадке первого, ничего не услышал. Если бы была борьба или хотя бы возня, он, без сомнения, уловил бы хоть какой-то шум, хоть шарканье ног; в вестибюле малейший звук вызывал эхо. А чемодан? Бандит непременно схватил бы его.
— Ну это как сказать, — возражала Доминик. — Представьте, что тип появляется в тот момент, когда ваша сестра ставит чемодан в лифт. Он не успевает завладеть им. Ваша сестра захлопывает дверцу, а вы нажимаете на кнопку... Это как раз можно понять.
— Мари-Лор позвала бы на помощь.
— Не смогла, раз он нанес ей удар. Затем он выволакивает тело и прячет его. Ведь вы-то просто ждали внизу. Вы ему не помешали.
— Да, но машина?..
Бродяга не смог бы действовать столь продуманно. Проехать через весь город, к тому же глубокой ночью, за рулем малолитражки, найти место, подходящее для инсценировки несчастного случая, додуматься развернуть машину в том направлении, откуда она как раз и пришла... Нет, все это слишком уж хитроумно. И потом, что особенно тревожило Сэвра, со смертью Мари-Лор расследование дела неминуемо разгоралось с новой силой. Самообольщаться не приходится. Повторное вскрытие покажет, что на ферме был обнаружен труп Мерибеля. А выводы полиции... легко догадаться, какие это будут выводы. Кому выгодно выдавать себя за мертвеца, если не убийце обоих супругов? Вся инсценировка станет неопровержимой уликой.
— Не исключено. Но вы полагаете, новое вскрытие непременно что-то изменит? — говорила Доминик, пытаясь его успокоить.
— Абсолютно уверен. В этом я и раньше не сомневался! Это не могло сойти мне с рук, — заключил Сэвр.
Он ходил взад и вперед мимо Доминик, упрямо анализируя причины своего провала, отнимая у молодой женщины всякую надежду.
— Изуродованное тело, — продолжал он, — не может не наводить на подозрение. Рано или поздно истина выплывет наружу... Если бы не было катастрофы малолитражки, нашлось бы что-нибудь другое. Только, видите ли... вот что я не могу стерпеть. Ведь подумают, что Мари-Лор убили, чтобы навести полицию на след.
— Глупости!
— Я и сам прекрасно знаю!
И они опять принимались обсуждать версию с бродягой. Перебрали все варианты, и все начиналось сызнова. На клошара не похоже! Не похоже, и все тут... Сэвр способен был часами выдвигать свои аргументы. Измученная Доминик закрывала глаза от усталости.
— Поймите ситуацию, — настаивал Сэвр. — Если я убил, это значит, что я не успел уехать. Легко догадаться, что этот самый Шантавуан, как только он обнаружил машину, немедленно приказал взять под наблюдение дороги, вокзалы... Согласны?
Кивком головы она показывала, что еще слушает его, не спит.
— Для комиссара самоубийство еще не бог знает какая трагедия... Но два убийства! Да он поднимет на ноги всю жандармерию. Для меня пути перекрыты... Но и оставаться здесь... рядом с этим человеком, готовым теперь на все... Немыслимо. Я даже не смогу сходить за провизией.
— Перестаньте терзать себя.
— Я просто рассуждаю.
— Слишком много рассуждаете. Представляю, какой вы подарочек для своих близких. Не удивлюсь, если...
— Если что?.. Впрочем, вы правы. Привычка вечно взвешивать все за и против... Помню, однажды...
Прошлое вдруг нахлынуло на него. Он говорил помимо своей воли, будто хотел выговориться на приеме у психиатра. В конце концов обнаружил, что она спит. Ему даже показалось, что и он рассказывал о себе во сне. Сил уже не было. Он бесшумно проскользнул на кухню, долго не мог напиться, загасить в себе огонь, сжигавший его со времени гибели Мари-Лор. Затем вернулся и сел рядом с Доминик. Смотрел на спящую. Итак, она перестала обороняться. Знала, что он невиновен. Он сумел ее убедить. Не лучше ли было бы теперь отпустить ее? Если ее схватят вместе с ним, она только зря себя скомпрометирует. Кто поверит в сожженное письмо? А если откроется, что он столько дней держал женщину взаперти... он уже не помнил, сколько именно дней... это только усугубит его вину. Тщетно он искал выход — выхода не было!
Более того. Ему, конечно, припишут гнусные намерения. Обвинят в убийстве зятя и сестры с целью захвата всех украденных денег. Сделают из него чудовище. Не дадут себе даже труда обыскать резиденцию и окрестности, допросить бродяг. Голова Доминик понемногу запрокидывалась на подушки, ладони раскрывались, как диковинные цветы. Она была сейчас далеко от него. Может, во сне она видела других мужчин? Только от нее могло прийти спасение... «Доминик! — шептал он, ибо тишина становилась невыносимой. — Доминик! Я сказал, что люблю тебя... Быть может, это и неправда, так как я еще никого никогда не любил... по крайней мере я узнал об зтом здесь... Но я не хочу, чтобы ты тревожилась из-за меня... Ты уйдешь... А мне оставишь только свой гнев, свое презрение, наконец, жалость... Это много! Начиная с этой ночи, будут сотни других ночей, ночей в тюрьме. Останутся только воспоминания. Вот я смотрю на тебя... твоя щека дрожит, и я сотни раз буду видеть, как она дрожит. Каждую ночь я буду видеть матовый отблеск на твоих зубах... Я не сплю у твоего изголовья, Доминик... но ведь умер-то я!»
Надо бы продлить это мгновение, ухватиться за истину, идущую из глубины души, готовую проясниться, принять очертания, но в голове все путалось. Он чувствовал усталость, чудовищную усталость, понимал, что погружается в бессознательность. Когда он снова открыл глаза, она, склонившись над ним, казалось, вопрошала его неподвижное лицо. Неужели она еще не убедилась?.. Он мгновенно пришел в себя.
— Конечно, я мог договориться с кем-нибудь и убить свою сестру, — сказал он. — Что, если у меня тут сообщник?.. Ведь вы об этом думали, признайтесь!
Она заколебалась, потом пожала плечами.
— Я долго размышлял, — продолжал он. — Если откроется, что умер Мерибель, со мной все однозначно: я сдамся. В городке есть полицейский участок.
Она опять пожала плечами.
— Или еще лучше: когда будете уходить, поставьте полицию в известность. Довольно звонка, даже не надо себя называть. Скажете, где я. За мной приедут. И это наилучшее решение, единственный способ избавить вас от неприятностей.
— За кого вы меня принимаете? — спросила она. — Я была здесь, когда убили вашу сестру. Вам нужны мои показания. Вы воображаете, что я сяду в самолет и брошу вас?
— Я не хочу впутывать вас в это дело.
— Вы меня уже впутали. Тем хуже для вас.
— Посмотрим.
— И так видно.
Сэвр встал. Голова немного кружилась. Он вышел в прихожую, достал из кармана связку ключей, вставил ключ в замочную скважину.
— Вы свободны. Ключ в двери, — сказал он.
— Спасибо, я не тороплюсь... Выпьете кофе?
Так они и останутся навсегда врагами? Куда девался ночной мир и покой? Сэвр готов был схватить чемодан и уйти. Что, если благодаря невероятному стечению обстоятельств вскрытие не даст никаких результатов?
Доминик подала ему дымящуюся чашку кофе. Он взял почти что неохотно. И опять началось ожидание. Доминик уселась на диване, желая показать, что уезжать она не собирается. Но признательности за этот отказ покинуть его он не испытывал. Представлял себе жандармерию, пишущую машинку, на которой печатают ее свидетельские показания, взгляды полицейских исподтишка на Доминик, инсинуации, намеки. Ему казалось, что он уже читает статьи в местной прессе. Чем больше Доминик будет на его стороне, тем больше будут шокированы его друзья и клиенты. Как дать это понять женщине, всегда пренебрегавшей общественным мнением?
Задолго до передачи он включил телевизор. К горлу подступало что-то похожее на тошноту. Доминик сохраняла спокойствие, будто не сомневалась, что жребий брошен. Она едва повернула голову, когда диктор произнес:
«С новой силой вспыхнуло дело Сэвра. Из Нанта сообщают, что труп, похороненный под именем предпринимателя, — не его труп. Полиция хранит полное молчание, но неумолимо напрашивается вывод: раз убитый не Жорж Сэвр, то, очевидно, это Филипп Мерибель, который, как предполагалось, бежал. Вероятно, Сзвр убил своего зятя и компаньона, а затем избавился от сестры. Следствие продолжается. Нет сомнения, что арест преступника неизбежен...»
— В конце концов так будет лучше... — сказал Сэвр. — А теперь, Доминик, вам пора ехать... Вы меня слышите? Меня разыскивают. Приметы мои известны. Бороться совершенно бесполезно... Я найду хорошего адвоката, который постарается доказать, что у меня была нервная депрессия... Вы мне не нужны. Я...
Доминик плакала. Это произошло так внезапно и неожиданно, что Сэвр, сбитый с толку, остановился на полуслове. Крупные слезы текли по лицу, одна за другой, как капли дождя. Слезы настоящей боли.
— Ну, Доминик, не из-за меня же вы...
— Он умер.
— Кто?
— Филипп.
— Филипп?.. Мерибель?.. Мой зять?.. А в чем дело?
— Я была его любовницей. Сэвр резко выключил телевизор.
— Филипп... Филипп и вы?
— Да.
— А, понимаю!
Он попытался быть мужественным, встретить это признание с хладнокровием человека, которого ничто уже не может удивить. Самое важнее — ничего не говорить, остаться стоять. Она была его любовницей... Так... Не поддаваться... Ни злобе, ни отчаянию... Не дрогнув, унять смятение крови... Будто перерезали артерию... Чувствуешь, как утекает жизнь... Мерибель... Все отнял... деньги, любовь... Вот уж кого надо было убить... Целиться в сердце... свершить правосудие... настоящее правосудие...
— Простите меня.
— Что?
Она просила прощения. Он подавил сухой смешок. Простить? Ну, конечно, конечно! Стоит ли с ним церемониться?.. Его обманывают, его топчут, и у него же просят прощения. Кстати, правда ли все это?
— Подойдите ко мне. Я вам все расскажу... Теперь, когда он мертв, когда у меня есть на то доказательства, мне нечего скрывать.
— Слушаю вас.
Он сказал это сухо, как адвокат, как юрист, чье время — на вес золота, и что самое смешное — сам отдавал себе в этом отчет. По ее вине все становилось фальшивым, все разваливалось. Она это почувствовала и неуверенно спросила:
— Я разговариваю с другом или судьей? Он молча сел с нею рядом.
— Вы уже поняли, что я оказалась здесь не случайно... из-за бури, — продолжала она.
Она достала из сумки маленький кружевной платочек, вытерла глаза, щеки.
— Я, наверное, пугаю вас... Я бы не хотела, чтобы вы страдали из-за меня, Жорж... А плачу я не из-за него... а из-за того, чем он был для меня... Я ведь не знала, что он мошенник.
— Вы думали, что мошенник я?
— Да, думала. Поставьте себя на мое место. Или скорее... Сначала вовсе ничего не думала. У меня одно было в голове... отобрать ключи... вырваться отсюда.
— Любой ценой?
Она отодвинулась, чтобы удобней было смотреть на него.
— У женщины есть только один способ... Может, все-таки можно обойтись без хамства и не упрекать меня за это?
— Скажите еще раз «Жорж».
Она провела ладонью по виску Сэвра.
— Какой странный человек! Какой чувствительный, хрупкий... неожиданный! — прошептала она как бы про себя. — Вы совсем не разбираетесь в женщинах, правда, Жорж?
— Совсем!
Тяжелая минута прошла. Может, теперь они смогут говорить друг с другом обо всем? Сэвру казалось, что на этот раз истина тут, рядом. Наконец-то слова будут служить средством общения, а не преградой... Ничего не хранить про себя... только доверие, мягкость...
Он схватил запястье Доминик, крепко сжал его.
— Расскажите мне обо всем... обо всем на свете... с самого начала.
— Не воображайте себе ничего такого! — воскликнула она. — И самое главное, принимайте меня такой, какая я есть. Деньги много значили в моей жизни... Я согласилась выйти за своего мужа, потому что он обеспечил меня. Так поступают многие женщины, вам это известно!.. Я его не любила, но терпеть было можно. Я уже вам говорила: мы вынуждены были покинуть Алжир и устроиться в Валенсии. Там-то я и встретила Филиппа...
Она почувствовала, как пальцы Сэвра опять сжали ее запястье.
— Послушайте, Жорж! Будьте благоразумны! Все это в прошлом. Ведь вы сами убедились: ваш зять был страшный человек. Перед ним трудно было устоять. Вам, быть может, неизвестна была такая его черта, как вельможность. А я тогда так скучала!.. Легко стать властелином скучающей женщины. К тому же у него были обширные планы! Женщина — знайте же и это — всегда склонна строить воздушные замки. Я бы пошла за ним хоть на край света. Он говорил, что богат, но хочет стать еще богаче — ради меня. И что это случится совсем скоро. А пока что, поскольку он хотел, чтобы я всегда была рядом с ним, заставил меня купить эту квартиру... Точнее, мой муж купил ее на мое имя; он вообще охотно вкладывает капитал за границей.
— Вы приезжали сюда на отдых? — прервал ее Сзвр.
— Я приезжала сюда дважды этим летом.
— Мерибель встречался с вами здесь?
Он хотел было встать, но она усадила его рядом с собой.
— К чему ревновать?.. Он мертв... Вы хуже ребенка... Да успокойтесь же, этот диван совершенно добропорядочен, раз уж вы так хотите все знать. В сентябре этого года Филипп (она сразу же спохватилась)... Мерибель сообщил мне, что подготавливает наш отъезд... Мы собирались переменить фамилию, чтобы ни его, ни моя семья не могли нас найти, и обосноваться в Бразилии.
— А документы?
— У него были огромные связи повсюду. Для него это не составляло проблемы... Мы договорились, что встретимся в Швейцарии, в Лозанне, как только все будет готово. Он должен был прислать мне телеграмму. Я как раз ждала ее... когда узнала из одной французской газеты, что он исчез после самоубийства его шурина. Вообразите мою тревогу. Я подождала день, два, а потом села в самолет. У меня не было никаких определенных планов. Мне только нужно было знать. Я уверяла себя, что он наверняка прячется в этой квартире. Вот почему, как только я прилетела, я бросилась сюда.
— Вы, наверное, страшно испугались?
— В первое мгновение — да. Но в Алжире я не раз попадала в переплеты пострашнее!.. Привыкла выпутываться сама... а вы не показались слишком опасным.
— И вы не поверили тому, что я рассказал?
— Нет. Я считала, что Мерибель не способен покончить с собой. Не могу объяснить это мое впечатление. Я тут же заподозрила... что-то, другую драму, в которой вы не захотели мне признаться... Поэтому я и сожгла письмо; я была убеждена, что это фальшивка... а когда кто-то пытается водить меня за нос, я сама себя не узнаю... И потом, все, чего я ждала... на что надеялась... Я подумала, что все пропало... Была подавленна.
— Я ни о чем не подозревал!
— О! Я умею держать себя в руках. Не прощу себе, что сожгла письмо,.. Глупо. Я подложила вам свинью, бедный мой друг. Если бы оно еще было у вас, вы могли бы доказать, что не убивали Мерибеля... Могли бы вернуть себе деньги...
— Но никто бы не понял, зачем я решился выдать себя за убитого, — отрезал Сзвр. — В сущности, с их точки зрения, именно это и есть непростительное преступление. Своего рода предательство... Сам не знаю, что на меня нашло... А вот что я твердо знаю, так это их неумолимость.
— В таком случае надо бежать, Жорж, тут нет сомнений... Знаете, о чем я сейчас думаю?.. Только не сердитесь... План, который был хорош для Мерибеля, может подойти и вам.
— Нет: Я не сержусь... Только Мерибель рассчитывал исчезнуть до всякого расследования. Сами видите разницу.
— Вы что, предпочитаете, чтобы вас арестовали здесь? Не знаю, как рассуждают полицейские, только в конце концов найдется кто-нибудь, кто вспомнит о новом жилом комплексе; Нагрянут с обыском. Я полагаю, это вопрос нескольких часов... Надо поискать другое убежище. Разве я не права?
— Но где?
— Для начала надо выбраться отсюда. Будь вы один, вы, конечно, не уехали бы далеко. Но если я, допустим, отправлюсь в Сен-Назер купить вам одежду, на меня никто не обратит внимания. Затем, если я куплю два билета до Лиона, например, опять-таки никто не придаст этому значения. Полиция ищет одинокого мужчину. Парочка же не вызовет подозрений, это очевидно. Особенно при вашей бороде. Добавьте очки, шляпу, которая скроет верх лица. Поверьте, никакого риска. Лион я предложила наобум. Из Лиона можно направиться в Марсель, Ментону, найти укромный уголок, какой ищут люди, нуждающиеся в отдыхе.
— Но ведь понадобится предъявлять документы, — возразил Сэвр.
— Не обязательно. Карточку в отеле заполню я. Выдадим себя за месье и мадам Фрэк, пока я не раздобуду других документов. Мне известно, к кому собирался обратиться Мерибель. Список имен у меня в сумке. Это, конечно, недешево будет стоить, но средства у нас есть... Вы поступите, как захотите, с этими деньгами, но пока что не будьте глупцом... Используйте их для того, чтобы найти себе убежище... Вы не согласны?.. Что-то вас беспокоит?
— Дело в комнате.
— Какой комнате?
— Ну в отеле... вы и я.
— А!
Она мило рассмеялась, без тени кокетства.
— Я привыкла отдавать долги... — возразила она. — Опять не то? Чем вы недовольны?
— Дело не в долгах. Я не так все это понимаю, — прошептал он.
— Но, Жорж, я тоже не так. Только вы все усложняете. Уверяю вас, что другой мужчина не стал бы рассуждать.
Рукой он обнял Доминик за шею, притянул ее к себе.
— Доминик, все очень серьезно, — прошептал он. — Так серьезно! Вы и не представляете... Вы согласитесь остаться потом со мной?.. Если бы вам снова пришлось уехать, я бы предпочел... понимаете?.. Жизнь не имела бы для меня больше смысла.
Она наклонила к нему голову, полуоткрыв рот.
— Нет. Сначала ответьте... Останетесь? — продолжал он.
— Останусь.
Он прижался губами к губам Доминик и забыл обо всем, что собирался еще сказать — столько всего, столько всего, что все стало бы ясно, но все смешалось в незнакомой, безумной, почти что нечеловеческой радости. Он уже был никем... Он был сама обретенная жизнь, чем-то непомерно огромным и сияющим. Чувствовал, как бьется сердце, как оно трепещет, подобно дикому зверьку. А рядом голос шептал:
— Не надо плакать.
Из какого прошлого выплыла, возникла, упорно возвращалась фраза: «Воскресение плоти»? Он ушел от смерти. Явилось избавление — без греха, без угрызений совести; он родился заново, более невинный, чем дитя. Хотел бы благодарить, да не знал кого.
— Доминик! — прошептал он.
<< пред. << >> след. >> |