| << пред. << >> след. >> Действие первое
ОСЕНЬ
Речитатив
Голос Костика.
Москва. Пятидесятые годы.
Они уже скрылись за поворотом,
Они уже стали старыми письмами
И пожелтевшими подшивками.
Но стоит рукой прикрыть глаза,
Вижу еще не снятые рельсы,
Еще не отмененные рейсы,
Здания, еще не снесенные,
И незастроенные пустыри.
Еще от Мневников до Давыдкова
Столько домов еще не взметнулось,
Столько домов, в которых сегодня
Ждут и ревнуют, глядят в телевизоры
И собираются по вечерам.
Столько домов, где клубятся страсти,
Зреют мысли, цветут надежды,
В которых дети становятся взрослыми
И выпархивают из гнезд.
Одни обернутся, другие — нет,
Иные вернутся, иные — нет.
Столько домов еще на ватманах
Или даже — в воображении.
Чертаново — за городской чертою,
Тропинки Тропарева безлюдны.
Москва... Пятидесятые годы...
Мой сосед бредет по Рождественке.
Это интеллектуал и чудак.
А на Рождественском бульваре
Шепчутся под ногами листья,
Это спешит московская осень
В порыжевшем дождевике.
1
Процедурная. Людочка и Хоботов.
Хоботов (подтягивая брюки и поправляя галстук). Благодарю вас. О, благодарю.
Людочка. Ну вот, это был последний укол.
Хоботов. Не говорите так.
Людочка. Курс закончен. Теперь вы будете молодцом.
Хоботов. В самом деле. Мне уже стало лучше. Когда я пришел к вам в первый раз, я чувствовал полный упадок сил. (Помолчав.) И духа.
Людочка. Я рада, что вам помогло.
Хоботов. Позвольте поцеловать вашу руку.
Людочка. Ой, что вы... Зачем это?
Хоботов. От души. Я уж привык сюда приходить. Конечно, у вас большие очереди.
Людочка. Витаминизация популярна.
Хоботов. Удивительно популярна. Но это — пустое... Я сидел в очереди, готовясь к тому, что увижу вас.
Людочка. Во мне нет ничего особенного.
Хоботов. Вы ошибаетесь. О, вы ошибаетесь. Вспомните, когда я пришел в первый раз, выяснилось, что я потерял направление. Любая отправила б меня восвояси. А вы...
Людочка. У вас было такое лицо... смешное.
Хоботов. Могу себе представить.
Людочка. Такое несчастное.
Хоботов. Спасибо за все. Позвольте поцеловать вашу руку.
Людочка. Так вы уже целовали.
Хоботов. Неважно. То есть не то... Вы прекрасно кололи.
Людочка. Ну что вы?
Хоботов. Я ничего не чувствовал.
Людочка (негромко). Жаль.
Хоботов. Нет, нет, вы меня не поняли. Я не чувствовал там, куда шприц входил. Таково ваше мастерство. Но вообще-то... я очень почувствовал.
Людочка. Не нужно.
Хоботов (задумчиво). «Наверно, так нужно, так надо».
Людочка. Почему?
Хоботов. Есть такие стихи: «Наверно, так нужно, так надо, что нам на прощанье даны осенний огонь листопада и льдистый покров тишины». Стихи об осени. Их написал один поэт в далекой стране. Он умер совсем молодым. От чахотки.
Людочка. Какой ужас...
Хоботов. Вот и у нас уже — осень. И не будет бабьего лета. Польют дожди. Ветер завоет.
Людочка. Самое гриппозное время.
Хоботов. Вы правы.
Людочка. Держите ноги в тепле.
Хоботов. Благодарю вас. О, благодарю.
Людочка. Разве жена за вами не смотрит?
Хоботов. Видите ли, она занятой человек. У нее напряженная духовная жизнь. Кроме того, мы расстались.
Людочка. Она уехала?
Хоботов. Не то что уехала. Но — ушла.
Людочка. Как это? Я не пойму.
Хоботов. Просто она полюбила другого.
Людочка. Надо же!
Хоботов. Наверно, так надо.
Людочка. Бедненький...
Хоботов. Он человек достойный. Я понимаю этот выбор.
Людочка. Вы очень страдаете?
Хоботов. Как вам сказать... (Задумчиво.) «Воспоминанья горькие, вы снова врываетесь в моей опустелый дом...»
Людочка. Это — вы сами?
Хоботов. Нет. Это Камоэнс. Португальский поэт. Он уже умер.
Людочка. Ах, боже мой!
Хоботов. В шестнадцатом веке.
Людочка. В шестнадцатом веке!
Хоботов. Да, представляете. На редкость грустная биография. Сражался. Страдал. Потерял глаз. Впоследствии умер нищим.
Людочка. Надо же! (Утирает слезы.)
Хоботов. Боже, какая у вас душа.
Людочка (с уважением). Сколько вы знаете... Вы профессор?
Хоботов. Нет, я работаю в издательстве. Издаю зарубежных поэтов. Преимущественно романских. Но бывает — и англосаксов.
Людочка. И все поэты — вот так?
Хоботов. Почти.
Стук в дверь.
Людочка. Подождите, я занята! Какие нетерпеливые люди...
Хоботов. Я вас задерживаю, простите...
Людочка. Что вы? С вами так интересно.
Хоботов. Я бы хотел увидеть вас вновь.
Людочка (опустив глаза). Не знаю, где мы можем увидеться.
Хоботов. Мало ли где... Москва велика. Вот у вас на углу — лаборатория.
Людочка. Да. Туда сдают на анализ.
Хоботов. Если позволите, буду вас ждать. Мы бы куда-нибудь с вами отправились.
Людочка. Прямо с работы? Я не одета. И дома столько всяческих дел.
Хоботов. Может быть, я вам могу помочь?
Людочка. Нет. Ко мне неудобно.
Хоботов. Так как же?
Людочка. Видите, вы уже растерялись!
Хоботов. Мне просто стало безмерно страшно, что вы вдруг исчезнете...
Людочка. Вы — как дитя.
Хоботов. А между тем мне сорок три года.
Людочка. И направление где-то посеяли... (Смеется.)
Хоботов. Да... все выглядит так нелепо...
Людочка. Вы говорите, он глаз потерял?
Хоботов. Кто?
Людочка. Португальский поэт.
Хоботов. Камоэнс? Да. Он — глаз, а Сервантес — руку.
Людочка. Перестаньте! Это уж слишком.
Хоботов. Я понимаю, но что же делать?
Людочка. Я освобожусь через час.
Хоботов. Я подожду вас.
Людочка. Где?
Хоботов. На углу.
Людочка. Смотрите не спутайте — на каком.
Хоботов. Именно там, где сдают на анализ.
Людочка. Ну, идите. Очередь сердится.
Хоботов. Благодарю. О, благодарю вас.
Занавес
Речитатив
Голос Костика.
В этой странной квартире, неподалеку
От Покровских ворот, было пять дверей.
Две комнаты занимали мы с теткой,
Седою как горная гряда
И восторженной как мадригал.
Две комнаты приходились на долю
Одной распавшейся семьи,
На руинах которой возникла новая.
А в пятой — жил вдохновенный артист,
Исполнитель куплетов и фельетонов.
Да, теперь их все меньше и меньше,
Муравейников под паутинкой,
С фамилиями над каждым звонком,
С тусклой лампочкой в длинном, как жизнь, коридоре,
С разместившимся вдоль темной стены
Сундуком неизвестного назначения
Таких невообразимых размеров,
Что в нем должны бы храниться мечты
По крайней мере трех поколений.
Я был молод и учился наукам.
Я приехал в Москву из южного города.
Я увидел Москву. И влюбился. По уши.
А она меня яростно обвивала,
То Бульварным кольцом,
То Садовым кольцом.
А она меня тянула сквозь улицы
И заворачивала в переулки,
Пока, окончательно оглушенного,
Не отпускала для передышки
В коммунальный очаг
у Покровских ворот.
2
Коридор. Несколько дверей. Огромный сундук. Телефон на стене. Общая вешалка. Где-то бьют часы. Телефонный звонок. Кутаясь в шаль, появляется Алиса Витальевна, затейливо причесанная старая дама. Берет трубку.
Алиса. Да, я вас слушаю. Ах, вам Костика? Соблаговолите чуть подождать. (Повысив голос.) Костик, душа моя, это тебя.
Голос Костика: «Я занят. Пусть скажут, куда звонить».
Алиса (в телефон). Вы слушаете меня, дорогая? Костик сейчас принимает душ. Соблаговолите оставить номер. Один момент, я возьму карандаш.
В коридор выходит Велюров, высокий полный мужчина лет сорока пяти в халате, из-под которого видны его обнаженные ноги, и его гость Соев — человек неопределенного возраста.
Велюров. Можно не шуметь, когда я работаю с автором?
Алиса. Простите меня, я отнюдь не хотела... (В телефон.) Диктуйте, мой друг, я вся — внимание.
Велюров. Соев, голубчик, ну, поднатужьтесь. Вы же талантливый человек.
Соев (надевая пальто). Уж не знаю, чего вы хотите.
Алиса. Миусы два, тридцать семь, тридцать три...
Велюров. Поверьте, вы слишком замахнулись.
Соев. Это мне свойственно.
Велюров. Я не спорю. Но вспомните собственные удачи. Большая проблема, темперамент, но одновременно экономия средств. Восемь куплетов, а все охвачено.
Соев. Я посоветуюсь с женой.
На последних, репликах выходит Костик. Черноволосый молодой человек в рубашке с закатанными рукавами.
Алиса (в телефон). Благодарю вас, я передам. (Вешает трубку.)
Велюров. Жду вас во вторник. Поклон Ольге Яновне.
Соев (уклончиво). Во всяком случае я позвоню. (Уходит.)
Велюров. Что ни напишет — все бесподобно. А все — супруга. Вот уж злой гений. С утра до ночи кадит фимиам.
Алиса. Прошу извинить, если я помешала.
Велюров (с усмешкой). Что вы, это я вам мешал. Пока ваш племянник совершал омовение, вам надо было успокаивать дам.
Алиса. Аркадий Варламович, это странно...
Велюров. Алиса Витальевна, это смешно. Вы в вашем Костике растворились. Приняли на себя обязанности персонального секретаря. Более того, поощряете этот женский ажиотаж.
Алиса. Боже мой, все это так понятно. Молодой человек приехал в Москву. Вокруг незнакомые люди, соблазны. Естественно, находятся женщины, которые рвутся его опекать.
Велюров. Нет, он сомнителен, он сомнителен. Я бы ему не доверял.
Костик (выдвигаясь на первый план). Это не бдительность, а подозрительность.
Велюров. Вы здесь?
Костик. Мы с тетей чистые люди. Вам просто нелегко нас понять. (Целует Алисе руку.)
Алиса. Спасибо, мой друг. (Целует его в голову.) Я записала. (Отдает ему листок.)
Костик. Что это?
Алиса. Телефон незнакомки.
Костик. Чей же это? Я и не вспомню.
Велюров. Хорош!
Костик (кротко). Голова не тем занята.
Велюров. Я вам сочувствую.
Костик. Я учусь на историческом, в аспирантуре. И кроме того, даю уроки.
Велюров. Уроки чего?
Алиса. Аркадий Варламович!
Костик. Вы это знаете. Я веду кружок художественной атлетики. В течение двух или трех месяцев создаю людям новые торсы.
Велюров. Торгуете телом?
Алиса. Аркадий Варламыч!
Костик. Я шахматист. Я даю сеансы...
Велюров. Одновременной игры в любовь?
Костик (пожав плечами). Странно. Я кандидат в мастера.
Велюров. Вы кандидат? Вы давно уже мастер. Ох вы и мастер.
Костик (Алисе). Бесполезно. Это ведь диалог глухих.
Алиса. Ты поужинаешь перед уходом?
Костик. Я бы, родная, не возражал.
Алиса уходит.
(Глядя на листок, снимает трубку.) Звякнуть ей, что ли, на старости лет? (Неожиданно вешает трубку.) Пусть живет безмятежно. (Уходит за теткой.)
Велюров. Тартюф. (Скрывается в своей комнате.)
Входная дверь отворяется. Показывается раскрытый зонт, затем входят Хоботов и Людочка.
Хоботов. Боже мой, вы промочили ножки. (Пытается закрыть зонт.)
Людочка. Вы такой хлопотун, ничего страшного.
Хоботов. Этот зонтик — большой оригинал.
Зонт не поддается.
Людочка. Позвольте мне.
Хоботов. Нет, ни за что. Снимите туфельки поскорее.
Зонт с шумом закрывается.
Ах!
Людочка. Что такое?
Хоботов. Поранил палец.
Людочка. Ой, ну какой вы!
Хоботов. Пустяки.
Людочка. Йод у вас есть?
Хоботов. Не убежден.
Людочка. Дайте мне руку. Платок у вас чистый?
Хоботов. Относительно.
Людочка. Лучше моим... (Смочив платок духами, протирает его палец.)
Хоботов. Как славно. Благодаря вам я понял: не надо бояться жить.
Людочка (еще раз осмотрев палец). Не страшно.
Хоботов. И ничего не нужно откладывать. «Зарыты в ямины и рвы, о, не воротимся, увы!»
Людочка. Вы сочинили?
Хоботов. Нет, Рембо. Умер в девятнадцатом веке. Очень талантлив и очень несчастен.
Людочка. Он — тоже?
Хоботов. Ему отрезали ногу.
Людочка. Они у вас все — как сговорились.
Хоботов. Вы правы — какая-то закономерность. Ну вот... У вас уже губки дрожат. Хотите, я научу вас полечке?
В глубине показался Костик, остановился.
Людочка. Вы танцуете?
Хоботов. Это песенка. Старая французская песенка. Очень наивная и прозрачная. Я вам ее сейчас спою. (Шаря по карманам.) «Мон папА не вё па кё же дАнсэ, кё жё дАнсэ...»
Людочка. Что вы ищете?
Хоботов. Ключ от комнаты... (Напевает.) «Мон папА не вё па, кё жё дАнсэ ля полькА»... Правда, прелестно? О, боже мой...
Людочка. Что случилось?
Хоботов. Потерян ключ... (Шарит по карманам.)
Людочка. Да вот же вы держите...
Хоботов. То от входной... (Шарит по карманам.) Слушайте, меня надо убить.
Людочка. А рядом, на том же колечке?
Хоботов. Верно! Ничего не соображаю.
Людочка. И как вы живете один?
Хоботов. Не знаю. Сезам, отворись. Прошу вас ко мне.
Они заходят в его комнату. Почти сразу гремит звонок. Мурлыкая мотив хоботовской песенки, Костик идет открывать дверь. Появляется Света. Широколицее, широкоплечее существо. Свежесть и здоровье.
Света. Велюров Аркадий Варламович — есть?
Костик. Как не быть?
Света. А вы его сын?
Костик. Нет, моя радость, я его отчим.
Света. Скажете! Так я вам и поверила.
Костик. У каждого, знаете, свой крест. (Стучит к Велюрову и отходит за вешалку.)
Появляется Велюров. Увидев Свету, вскрикивает и поспешно запахивает полу халата.
Света. Аркадий Варламович, это я.
Велюров. Господи боже, какой подарок! Сию минуту. Сию секунду. Я приведу себя в порядок.
Света. А я пока позвоню. Можно?
Велюров. Вы еще спрашиваете. Ах, Света... (Скрывается.)
Света (набирает номер). Ир, это я. Ну как, готова? Сейчас заеду. Давай. Спускайся. (Вешает трубку.)
Из-за вешалки выходит Костик.
Костик. Здравствуйте, Света. Так вот вы какая. Пасынок вами просто бредит.
Света. Какой он вам пасынок? Вы это бросьте. Нашли себе дурочку с переулочка.
Костик. Меня зовут Константин.
Света. На здоровье.
Костик. В переводе с античного — постоянный.
Света. Поздравляю вашу жену.
Костик. Я одинокий, как Робинзон.
Света. Тем хуже для вас.
Костик. Не всем везет. (Выразительно смотрит на дверь Велюрова.)
Света. Да мы знакомы всего три дня.
Костик. А где же произошло знакомство?
Света. На соревнованиях по плаванию.
Костик. Это Велюров соревновался?
Света. Нет, он смотрел. Я пришла второй.
Костик. Общество «Трудовые резервы»?
Света. Откуда вы знаете?
Костик. Интуиция.
Света. Слушайте, он в самом деле — артист?
Костик. Вы что — вчера на свет родились? Аркадий Велюров. Сатира. Куплеты. И политический фельетон.
Света. Он обещал позвать на концерт.
Костик. Он это сделает непременно. Но ведь артисты крайне опасны.
Света. Скажете тоже. Он очень милый. Очень вежливый и культурный.
Костик. Должно быть, он вас русалкой зовет.
Света (смутившись). Сегодня даже прислал телеграмму.
Костик. Зачем?
Света. У нас телефона нет.
Костик. А что случилось?
Света. Так я и сказала.
Костик. Вы мне доверьтесь, не пожалеете. Я всем советы даю.
Света. Вот, смотрите.
Костик (читает). «Схожу ума». Здорово.
Света. Правда?
Костик. Сходит, да не совсем.
Выходит Велюров. Он в костюме.
(Сияет.) В общем, я одобряю ваш выбор. Очень масштабный человек.
Велюров (глядя на него с подозрением). Пройдемте ко мне.
Света. Я не могу. Ира ждет. Вы билеты достали?
Велюров. Ах, да... Я голову потерял. (Уходит.)
Костик. Покажите еще разок телеграмму.
Света. Да на что вам? (Протягивает бланк.)
Костик. Я адрес не разобрал.
Света. А зачем он вам?
Костик. Да уж нужен, значит... (Переписывает в блокнотик.) Когда дома бываете?
Света. После семи. А в чем дело?
Костик. Объясню вам позднее.
Света. Все загадки... Понять ничего нельзя.
Вновь выходит Велюров. Отдает билеты.
Велюров. Завтра — в восемь.
Света. Здесь — два?
Велюров. Вам с Ирой. Вы подойдете после концерта?
Света. Если рано закончится. Счастливо!
Велюров (тихо). Наяда моя...
Света уходит.
Что вы ей говорили?
Костик. Надо ж было занять чем-то девушку, пока вы натягивали брюки.
Велюров. Увольте. Обойдемся без вас.
Костик. Как угодно. (Набирает номер.) Миллион извинений. Анну Адамовну. (Слушает.) Миллион благодарностей. (Вешает трубку.)
Велюров. У вас с ней не может быть ничего общего.
Костик. Почем вы знаете?
Телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Да? Это — вас. (Передает трубку Велюрову.)
Велюров. Я слушаю. Кто? Илья? Нет, не ждал. Да, я в курсе. Ах, вот оно что... Красиво. Я входил в Мосэстраду как в дом родной, а теперь я иду туда как на Голгофу. (Слушает, страстно.) Ну, а кто не пьет? Назови. Я жду. (Слушает.) Нет, достаточно. Я удовлетворен. Да, все правильно. Вы мне плюнули в душу. (Вешает трубку.) Негодяи.
Костик. Неправда. Они за вас борются.
Велюров. Ах, оставьте. Я вижу всех насквозь.
Костик. Вы должны победить эту страсть. (Поеживаясь.) Как сыро... А не хлопнуть ли нам сейчас по рюмашечке?
Велюров (с грустной улыбкой). Вы заметьте — не я это предложил.
Костик заходит к Велюрову. Бой часов. Из двери, расположенной рядом с дверью Хоботова, выходят Савва Игнатьевич Ефимов, долговязый, неправдоподобно худой, с длинным вытянутым лицом, и его друг Леонтий Минаевич, коренастый крепыш с удивленными глазами.
Савва. Здесь, Леонтий, и подымим — в коридорчике, тихо, культурно. Она, брат, в комнате не велит.
Леонтий. На сундучок присесть позволительно?
Савва. Смело садись. Видать по всему, этот сундук не такое выдержал.
Леонтий. Как же у вас все это сладилось? Хоть теперь объясни обстоятельно.
Савва. Летом мы соседями были. Взял я отпуск — куда податься? Наш Петухов мне и скажи: езжай, Савва, в тихое место. От Савеловского вокзала, не доезжая станции Икша. Там у снохи имеется дом. Сдаст комнатенку, а плата божеская. Поехал. Так оно все и началось. Они — дикарями, и я — дикарем.
Леонтий. И как это все развивалось ступенчато?
Савва. Видишь ли ты, какое дело: сам — выдающийся феномен. Подкован он, надо сказать, исключительно. На всех языках как птица поет. Но может быть, по этой причине нет равновесия в голове. Как бы это тебе объяснить — живет в неустойчивом состоянии.
Леонтий. Лучше ты приведи пример, как выражается непосредственно.
Савва. Тут не примеры, тут норма жизни. Такой уж это, брат, человек. За комнату вдвое переплатил. Паспорт нельзя на прописку сдать — год как просроченный. Хорошо. Едет в Москву утрясать положение. Только вернулся, тащись обратно — необходимые книги забыл. Хочет побриться, бритве капут — забыл переменить напряжение. По той же причине сгорает утюг. Чуть что — короткое замыканье, весь дом во мраке. Хозяйка — в крик. В городе он еще так-сяк, а кинули его на природу, тут, понимаешь, он и потек.
Леонтий (посмеиваясь). А ты здесь вертишься своевременно.
Савва. А я, брат, и в мыслях не имел. Но просто невозможно смотреть. Женщина сказочного ума. Занимается Южной Америкой. Характер такой — хоть фронтом командуй. А выбивается из сил. Ну и хожу за ним как за дитем. Он ломает, а я чиню. Она говорит мне: вы наш спаситель. А я не спаситель, я — болельщик.
Леонтий. И все ж таки — ловок ты сверхъестественно.
Савва. Говорю тебе — все она. Уехал Лев Евгеньевич в город, сказал, что к обеду вернется, — и нет. Ни к ужину не приехал, ни к завтраку. Потом объяснил, что попал в ситуацию. Ну, только тут она завелась! Я ее вечером успокаивал, и вдруг, понимаешь, она говорит: «Оставайтесь, Савва Игнатьевич». Я, конечно, по стойке «смирно».
Леонтий. Не возразил?
Савва. Вот и живем. Он — в этой комнате, а мы — в той. Правда, к весне должны разъехаться. Квартиру им строят. Туда и съедем.
Леонтий. Он строил, а ты, значит, будешь жить.
Савва. Я-то при чем? Решили они. Мое же дело, Леонтий, солдатское.
Леонтий. Наши привет тебе шлют соответственно.
Савва (со вздохом). Раньше делал, теперь учу. Лучше будь, говорит, педагог. Солидней выглядит.
Леонтий. Ей видней. Гравер ты был высокой марки. Это могу сказать доверительно.
Савва. Боюсь, теряю квалификацию. А что человек без ремесла? Гляди, как Лев Евгеньевич мается.
Появляется Маргарита Павловна. Резкие, решительные движения.
Маргарита. Савва Игнатьич, поторопись. Орловичи вот-вот постучатся.
Савва. Я, Маргарита Павловна, помню.
Маргарита. Галстук надел бы, любезный друг.
Леонтий. Пойду. (Снимает с вешалки плащ и кепку.)
Маргарита. Приходите ж еще.
Леонтий. При случае — дополнительно забегу. (Уходит.)
Маргарита (снисходительная улыбка). Сидят как кумушки на завалинке. Что, вспоминали былые дни?
Савва. Не без того, Маргарита Павловна.
Маргарита. Не загрустил? Смотри у меня.
Два звонка.
Вот и Орловичи, так и знала. (Открывает.)
Входят супруги Орловичи. Она — флегматичная брюнетка, он — с несмываемой усмешкой на губах, все время потирает ладони.
Милости просим. Давно вас ждем.
Нина. Это и есть Савва Игнатьевич?
Савва. Так точно.
Орлович. Приветствую вас, коллега.
Рукопожатие.
Маргарита. Савва Игнатьевич, помоги.
Савва неловко помогает жене Орловича снять пальто.
Прошу вас...
Орлович. Благодарю за внимание.
Маргарита. Савва Игнатьевич, стукни Хоботову. Скажи ему, что Нина Андреевна и Глеб Николаевич уже пришли.
Орлович удивленно приподнимает брови, проходит в комнату, Савва стучит в дверь Хоботова.
Нина. Ваш Савва Игнатьевич очень мил.
Маргарита. Он был художником по металлу. Теперь он преподает.
Нина. Интересно. (Понизив голос.) И что ж он, хорош со Львом Евгеньевичем?
Маргарита. Естественно. Он его очень любит. (С улыбкой.) Хоботова нельзя не любить, (Гася вздох.) Прекрасное большое дитя.
Нина. А как он относится к Савве Игнатьичу?
Маргарита. Бесспорно, отдает ему должное.
Нина. Это высокие отношения.
Маргарита. Нормальные — для культурных людей.
Переходят в комнату.
Савва вновь осторожно стучит. Дверь приоткрывается. Выходит недовольный Хоботов.
Савва. Слышь, Лев Евгеньич, пришли Орловичи.
Хоботов. Увы. (Разводит руками.)
Савва. Вот это уже ты брось.
Хоботов. Говорю тебе — не могу.
Савва. Она сказала, чтоб шел обязательно.
Хоботов (независимо). Что ж делать, я занят.
Савва. Нехорошо. Тебя еще утром предупреждали.
Хоботов. А я еще утром сказал: не могу. Прости меня, Савва, но это странно.
Савва. Так не придешь?
Хоботов. Нет, не приду.
Савва. Так и сказать?
Хоботов. Так и скажи.
Савва. Ведь огорчишь Маргариту Павловну.
Хоботов. Сожалею.
Савва. Нехорошо. (Уходит.)
Хоботов скрывается в комнате. Из комнаты Велюрова выходит Костик. Негромко стучит к тетке. Выходит Алиса. На пороге своей комнаты возникает Велюров.
Алиса. Когда ж ты вернешься?
Костик (надевая плащ). Не знаю, мой ангел. Как правило, ночи чреваты сюрпризами.
Велюров (Алисе). Слыхали? Что вы на это скажете?
Алиса. Блажен, кто смолоду был молод. (Целует Костика в лоб.) Умоляю, будь осторожен.
Костик. Желаю тебе увидеть во сне роман с продолжением. Спокойной ночи. (Целует ей руку и уходит.)
Появляется Маргарита.
Маргарита. Это не Хоботов удалился?
Алиса. Нет, это Костик.
Велюров. Предупреждаю — однажды ваш Костик вас удивит.
Алиса, махнув рукой, уходит.
Маргарита. Аркадий, не становитесь бабой. (Стучится к Хоботову.) Лев Евгеньич!
Велюров (оскорбленно). Имею честь. (Скрывается в своей комнате.)
На стук выходит Хоботов.
Маргарита. Что это значит?
Хоботов пожимает плечами.
Орловичи ждут.
Хоботов. Пусть их теперь принимает Савва.
Маргарита. Хоботов, это мелко.
Хоботов. Пусть.
Маргарита. Я полагала, что ты, мой друг, не уподобишься обывателю.
Хоботов. Ты знаешь, что я их терпеть не ног.
Маргарита. Ты в шорах своей предубежденности.
Хоботов. Прости, но я не имею возможности полемизировать на эту тему. У меня — гости.
Маргарита. Да? Их много?
Хоботов. Это не имеет значения.
Маргарита. Велюров что-то мне говорил. Она какая-то воспитательница.
Хоботов. Велюров — сплетник.
Маргарита. Так вот оно что. У тебя — рандеву.
Хоботов. Марго, довольно.
Маргарита. Что же она в тебе нашла? Прости, но при всей своей инфантильности для детсада ты слишком громоздок.
Хоботов. Во-первых, она — медицинский работник. А во-вторых, я давно уже взрослый.
Маргарита. Ты взрослый? Без меня и без Саввы ты пропадешь.
Хоботов. Это дело мое.
Маргарита. Несчастный.
Выбегает Людочка.
Людочка. Я лучше пойду.
Хоботов. Нет, нет!
Маргарита. Хоботов, не галди. Ну, здравствуйте. Если не ошибаюсь, Раиса...
Людочка. Людмила.
Маргарита. Ну да. Я так и думала. Я, милочка, вам хотела сказать...
Хоботов. Людочка, а не Милочка!
Маргарита. Тише. Меня зовут Маргарита Павловна. В недавнем прошлом жена Льва Евгеньевича. Мы перестали быть супругами, но остались родными людьми. Поэтому нет ничего удивительного, что я принимаю близко к сердцу его интересы.
Хоботов. Прошу тебя...
Маргарита. Однако речь сейчас не о том. Видите ли, у Льва Евгеньича есть свои небольшие странности. Он не способен сосредоточиться. Зная, что вечером будут гости, он, не моргнув, приглашает вас.
Людочка. Да, да. Я уже все поняла. Я ухожу.
Хоботов. Людочка... Что же вы... Людочка... это недоразумение!
Людочка. Вы очень рассеянный... До свидания! (Убегает.)
Хлопнула дверь.
Хоботов. Подождите! Невыносимо.
Маргарита. Мой друг, ты смешон.
Хоботов. Почему — смешон? Допустим даже, я полюбил. Так это не смешно, а прекрасно.
Маргарита. Ты хочешь сказать, что эта модисточка внушила тебе великое чувство?
Хоботов. Я запрещаю так говорить!
Маргарита. А я говорю — не обольщайся. Ты, мой друг, любить не способен. Как все тайные эротоманы.
Хоботов. Нет, это слишком!
Маргарита. Сейчас не время для теоретических дискуссий: повторяю, если ты встретишь женщину, которая внушит мне доверие и которой я со спокойной совестью смогу тебя поручить, буду счастлива. Идем. Неудобно перед Орловичами.
Хоботов. О господи...
Маргарита. Хоботов, поворачивайся. Совсем ни к чему, чтоб они сочли, будто и в нашей семье происходят эти мещанские катаклизмы. (Идет.)
Хоботов, вздыхая, плетется за ней. Коридор пуст. Бьют часы. Из комнаты Велюрова негромко доносится его голос. Он поет на мотив «Ласточки».
Голос Велюрова.
«Я мозаики страшный любитель
И к тому же приличный поэт.
Посылаю тебе, милый зритель,
Свой сердечный эстрадный привет».
По коридору несколько раз пробегает Савва, то с блюдом, то с чайником. То скрывается в комнате, то появляется вновь.
«Пой, ласточка, пой,
Мир дышит весной.
Пусть поджигатель вопит и шипит,
Голубь летит!»
Тихая мелодия. Бьют часы. Появляются Маргарита, Орловичи, Савва. Позади мерцает Хоботов.
Савва (чуть навеселе). Штихель штихелю рознь. Одно дело спицштихель, и совсем другое — больштихель.
Нина. Признаюсь, я не знала.
Савва. Для рельефных работ употребляется только больштихель.
Маргарита. Савва Игнатьич, помоги одеться. (Орловичу.) Это фанатик своего дела.
Орлович. Да, за ним ощущается нечто подлинное.
Савва. И не вздумайте обойтись без рифлевки и шаберов.
Маргарита. Одержимый.
Нина. В этом его обаяние.
Савва. Я имею в виду — при рельефных работах.
Нина. До свиданья. Спасибо. Чудесный вечер. Лев Евгеньич, не забывайте нас. (Тихо.) И мужайтесь.
Хоботов (вздрогнув). Что?
Нина. Вы — молодчина. Уважаю вас.
Хоботов (нервно). Вы — о чем?
Орлович (Маргарите). Доброй ночи. Мне нравится ваш избранник. Я человек ироничный и злой, но не могу не согласиться, в нем действительно есть начиночка. (Хоботову.) Коллега, мой нижайший поклон. (Молча, но выражая взглядом высшую степень участия, несколько раз трясет его руку, которую Хоботов безуспешно старается освободить.)
Маргарита. Вы на трамвае — до метро?
Нина. Авось попадется зеленоглазик.
Вcе вместе. До свидания. Заходите. Спасибо за вечер. Спасибо вам.
Орловичи уходят.
Маргарита. Как я устала. (Савве.) Что это вдруг тебя понесло со штихелями?
Савва. Тонкая вещь, Маргарита Павловна. Поспешишь — людей насмешишь.
Маргарита. Мера, мой друг, — великое дело. (Хоботову.) А ты мог держаться чуть поживей.
Савва (осторожно). Надо понять. Человек тоскует.
Маргарита. Убеждена, что с этой Милочкой ты не в пример красноречивей.
Хоботов. Во-первых, с Людочкой! А во-вторых, убедительно прошу не поминать ее имени всуе.
Маргарита. By зэт ридикюль.
Хоботов. И тем не менее. Всуе прошу не поминать.
Маргарита. Милый, надо тебе поколоться.
Хоботов хочет что-то сказать.
Спать, спать. Меня ноги не держат.
Савва. Сей момент. Разочек курну.
Маргарита уходит.
Хоботов (опускаясь на сундук). Савва! Я на грани отчаянья!
Савва (садится рядом, кладет руку ему на плечо). Лев Евгеньич, не убивайся. Право слово, все образуется. Дай срок, мы с Маргаритой распишемся. К весне квартира будет готова. Съедем — гуляй в свое удовольствие.
Хоботов. Много воды утечет до весны.
Савва. Женщину тоже надо понять. Девушек водишь. Ей неприятно.
Хоботов. Да не вожу я! Это другое! Савва, об этом не говорят!.. Имеющие глаза да видят! Если б ты знал, чего мне стоил этот проклятый вечер! (Кладет голову ему на плечо.)
Савва (гладит его волосы). Ну, успокойся. И не тоскуй. Ты потерпи. Иногда приходится.
Голос Маргариты. Савва Игнатьич!
Надо идти. Понял, Левушка? Потерпи. (Уходит.)
Хоботов встает, еле передвигая ноги, заходит к себе и закрывает дверь.
По коридору проходит Алиса в халатике, тушит большой свет и уходит. Теперь коридор освещает тусклая лампочка. Бьют часы. Раз, два, три, четыре. Тишина. Далекая, еле слышная мелодия. Осторожный поворот ключа, скрип двери. Входит Костик.
Костик (оглядев коридор). Спит родимый аквариум, спит... (На носках проходит в свою комнату.)
Дверь Велюрова приоткрывается. Высовывается голова артиста. С горькой усмешкой Велюров смотрит вслед Костику, потом, тяжело вздохнув, возвращается к себе. Коридор пуст. Тишина.
Речитатив
Голос Костика.
Спит Москва,
Спят Химки, и спят Сокольники.
Окна темны, и дома молчат.
Улеглись мысли, устали страсти.
Тишина.
Тишина над Покровскими воротами,
От Николоворобинского до Хохловского,
На аллеях Яузского бульвара
Уже не видно ни стариков,
Ни тревожных девушек...
Только ветер
Мягкой шваброй сгребает листву,
И лишь мне одному не спится
В час перед осенней зарей.
Занавес
<< пред. << >> след. >> |