| << пред. << >> след. >> 3
Крайняя хата стояла чуть на отшибе, однако никто бы не сказал, что она сторонится соседей, просто здесь было ее место. Так за чертой старинных посадов стоят обычно в наши дни новые пятиэтажные коробки повсеместных городских и районных «черемушек». Но здесь еще не пахло городом, и если что и достраивалось или возводилось заново, так, наверное, в середине хутора, «на плацу» или на бывшем майдане, в людном месте. А на краю, как и положено, лепилась старая-престарая хата, она покосилась на левый угол и вросла чуть не до оконниц в землю. Было в ней, в этой хате с седловато провисшим камышовым коньком, нечто неистребимое и вечное — Голубев подумал даже, что стоит эта хоромина здесь со дня основания хутора, с тех давних времен, когда заселялась вся Кавказская линия, и будет стоять всегда, как некий мемориал.
А в ряду с нею, в том же дворе, увидел он современное во всех отношениях сооружение — обширный и какой-то воздушно-легкий сарай, обшитый по каркасу кровельной дранкой, с односкатной кровлей. На запертых тесовых воротах, повыше амбарного замка, корячились неровные, дегтярно-черные буквы, заменявшие вывеску:
ПРИЕМ УТИЛЯ
металом, щитина, пухперо, ветош, мукалатура
А ТАК ЖЕ ДИКО РАСТУЩЕЕ
кислица, желудь, родода и Проч!!
Понедельник, среда, пятница до двух
В особенностях орфографии, двух восклицательных знаках уловил Голубев нечто знакомое. А осмыслив словцо «дикорастущее», совсем уже замедлил шаги, догадываясь, что именно здесь и проживает его корреспондент, Но поразмыслив, решил добираться до совхозной усадьбы: автор все высказал в своем письме, и с ним можно встретиться потом, когда несколько прояснится суть дела.
Дальше пошли обычные домики — в три окошка на улицу с крашеными ставнями, с наличниками, ухоженные и побеленные. В этих местах хватало леса, поэтому плетней Голубев пока не видел, а заборы были в исправности, и тесные дворики, мощенные камнем, скрывались от солнца под виноградными навесами.
Хутор как хутор, и довольно большой, дворов на сотню.
Вот уже и проулок кончился, вывел Голубева на Другую улицу, пошире и попрямее, здесь нужно было куда-то сворачивать, влево или вправо.
На повороте Голубев оглянулся. Позади, у ветхой хаты и склада дикорастущих, стоял какой-то мужичок, без шапки, в линялом, рыжеватом кительке, и пристально, из-под руки, смотрел в эту сторону. В его напряженной позе было что-то крайне выразительное, будто он давно уже поджидал на подходе к хутору нового человека, да вот пропустил ненароком. Чувствовалась, однако, и определенная уверенность: ничего, мол, на обратном пути-то уж никуда не денешься, перехвачу!
«Это у них — традиционный кордон! — усмехнулся Голубев. — Каждого встречного прощупывают...»
Ко всему хутору и каждому здешнему обитателю он испытывал сейчас понятную неприязнь. И не только оттого, что хуторяне имели прямое касательство к судьбе его родного отца, а значит, и к нему самому, но и по какой-то странной инерции, связанной, может быть, с последней кампанией по искоренению тунеядцев. Как-то так уж повелось: считать чуть ли не всякого селянина, окружившего хату палисадником и огуречными грядками, отсталым человеком. Голубев понимал, конечно, нелепость столь огульного подхода к этим людям, но предубеждение на этот раз чувствовал определенно.
Нужно было спросить у кого-то дорогу к совхозной усадьбе, а поблизости, за угловым домом, кто-то тесал бревна, и Голубев пошел на стук топора.
Пешеходная дорожка по всему порядку была вымощена горбатым дикарем-камнем, у крайней калитки буйно кустились какие-то незнакомые Голубеву, пыльные цветы, из-за крашеного забора виновно тянулись усталые ветки яблонь с мелкими красноватыми яблочками.
А у соседней усадьбы никакой изгороди пока не было, на тропе валко изогнулся старый, поваленный плетень, и от угла до угла натянут белый плотничий шнур.
В глубине, под высокими, сильными яблонями, он увидел склонившегося плечистого мужичка в майке и солдатских защитных шароварах — он тесал новые столбики для забора. Тесал торопливо и сноровисто, сгоняя с очередного дубка ровную и продолговатую щепу. Короткие, сильные руки ухватисто держали топорище, и длинный чуб мотался, закрывая лоб и глаза. Там же, под яблонями, провяливался в тени штабелек штакетных планок.
«Сколько уж про эти заборы писали, а толку никакого, — насмешливо отметил про себя Голубев. — Вот и здесь то же...»
— Бог на помощь! — с веселой насмешливостью окликнул он хозяина.
Парень разогнулся, звякнул в последний раз носком топора по свежему стесу и во весь рот, зубасто, улыбнулся навстречу, показав совсем молодое, смуглое, щекастое лицо.
— Бог? — он ловко посадил топор в конец бревна. — Что он — бог! На Коха надейся, а сам — не плошай! — и, откинув растрепанный чуб движением головы, пошел навстречу, как к знакомому.
Совсем еще молодой парень, наверное, только отслужил в армии...
— Вы про Коха-то откуда знаете? — засмеялся Голубев, стараясь сохранить и закрепить столь непринужденное начало.
— Все знают! Эти «Крылья Советов» у каждого болельщика на языке. Растаскивают их почем зря, попробуй, удержись в первой подгруппе! Хусаинова сперли, теперь — Коха и Осянина. Волжане обижаются, и — правильно!
«Разговорчивый паренек... И со стороны совсем не похож на угрюмого частника...»
Голубев улыбался, внимательно рассматривая усадьбу за спиной молодого хозяина. Там, в глубине сада, стоял небольшой, свежепобеленный дом под новым шифером, с телевизионной антенной, только, фундамента под ним еще не было, весь деревянный каркас опирался на угловую каменную кладку. Огромные валуны и реброватые плиты скального известняка выложены неровными столбами и примазаны снаружи глиной.
— Попить водички дадите?
— О чем разговор! Свежая, колодезная...
— Жара... — оправдываясь, сказал Голубев.
— Ничего, — сказал хозяин. — Погодка самая подходящая. К уборке!
Колодец оказался у самого крыльца, под виноградным навесом. Парень только несколько раз повернул ворот, и ведро сразу же плеснуло и хлюпнуло — вода здесь оказалась на удивление близко.
— Мать! — закричал парень в открытое окно летней стряпки. — Подай черпак!
Сухая старушечья рука протянула через низкий подоконник эмалированный ковшик, парень всполоснул его и подал Голубеву.
— Вода у нас тут хорошая, карстовая, — сказал он. — В горах ледники тают, просачиваются в известняковые слои и — прямиком сюда...
— Вы — не геолог случайно? — весело спросил Голубев.
— Да ну, куда нам! — засмеялся парень открыто и зубасто.
— В совхозе работаете?
— В совхозе, где ж еще. У нас тут фабрик и заводов еще нету.
Голубев пил ледяную, прозрачную и какую-то душистую воду до тех пор, пока не заломили зубы. Выплеснув остатки под виноградные корни, вернул ковшик хозяину и с удовольствием крякнул.
— Вода действительно отличная... Спасибо. Вернусь в Краснодар — всем про эту воду буду рассказывать, — он подмигнул хозяину. — Как вас звать-то, скажите?
— Да тут все ж и так знают... Ежиков, Василий...
Голубев от неожиданности начал поправлять на голове кепку, изо всех сил стараясь сохранить прежнюю беззаботную усмешку. Фамилия его насторожила.
— И работаете, значит, в совхозе? Кем, если не секрет?
Парень почесал в ершистом затылке, слегка наморщив лоб, и небрежно сплюнул в сторону:
— Да как сказать — кем... Ежели это правильно теперь понимать, то — разнорабочим. Куда пошлют!
«Не тот...» — облегченно вздохнул Голубев и протянул руку на прощание:
— Ну, спасибо! Я, в общем-то, хотел спросить дорогу к усадьбе. К Белоконю мне нужно, а я здесь впервые... В какую сторону двигать?
— А вы правильно и шли. Так, прямиком, по нашей центральной улице, в самый конец... Она, между прочим, у нас тоже «Красная», — Василий Ежиков достал пачку «Беломора». — Тоже, как в столицах, токо дома, конечно, пониже...
Парень без улыбки предлагал ему папиросу.
— А Белоконя сейчас вы там навряд ли найдете... Время рабочее, он теперь где-нибудь на плантаже свиней распугивает.
И протягивал все еще папиросу, без улыбки.
— Это как — свиней? — чуть-чуть растерялся Голубев.
— Ну как! Просто. Свинота одолевает. Пасутся хуторские свиньи в лесу, на желудях и дичке, ну и выберутся иной раз всем стадом на посадки. Хоть криком кричи.
Голубев поблагодарил за папироску, а закурил привычную сигарету.
— Сторожей, значит, не держите?
— Лимит. Накладные расходы.
«Знающий парень... Может, он и в самом деле — бухгалтер?»
— Так он, значит, сам?
— Иной раз и сам ездит. С газика на коня пересядет и — вроде объездчика...
Парень снова засмеялся.
— Тут у нас участковый недавно из терпения вышел — у него тоже огород... — так повесил у сельпо объявление: «Разрешаю вести отстрел бесхозных бродячих свиней в лесу, при условии сдачи мяса в совхоз...» — парень будто читал дословно казенную бумагу. — Все, конечно, обсмеялись, а начальник милиции приехал из района, так чуть в обморок не упал. «Ты, — говорит, — кто тут, Верховный Совет, что ли?» Велел бумажку снять.
Начальник милиции-то у нас толковый, значок у него из юридического вуза, и голова — на плечах.
Он крепко затянулся и еще добавил:
— Погоны с двумя просветами не зря носит...
— Зачем же столько свиней-то? — спросил Голубев с некоторым удивлением.
— Как зачем? — в свою очередь удивился Василий.
— Кгм... Кормить же их надо...
— Ну! Кормить — не вопрос, они же все лето — в лесу, концентратов не просят...
— Странно.
— Ничего странного. Работа в совхозе — сезонная, вы же понимаете! Летом баба — на плантации, а зимой чем ей заниматься?
— Н-да... А знающие люди говорят: общественный сектор надо, мол, развивать, а личный сокращать постепенно.
— Да это-то, конечно, так, — подтвердил Ежиков. — Постепенно. Всякое дело-то, оно своих сроков требует.
Не сразу, одним словом... Перепрыгни, а тогда уж говори: гоп.
Он снова сверкнул зубами:
— У нас тут один армянин лес приезжал заготовлять, так он на этот счет поговорку знал. Говорит: хоть сто раз скажи «халва-халва», во рту сладко не станет...
— Та-ак... Ну, спасибо, пошел я, — сказал Голубев. — До свидания. За водичку — спасибо.
— Ничего не стоит, — сказал парень и ладони вытер одна о другую.
Он вывел гостя на улицу, показал дорогу и начал закапывать угловой столбик в готовую яму.
Голубев не успел отойти десятка шагов, парень снова его окликнул:
— Погодите, вернитесь!
— Что такое?
— Вернитесь!
«Странный какой-то парень... Разнорабочий, а на язык — прямо инженер-экономист...» — подумал Голубев, снова подходя к угловому столбику, еще не затрамбованному, косо торчащему в рыхлой засыпке.
Молодой хозяин отступил под яблоню, схватился за толстый развилок, сильно и коротко тряхнул. Яблоня зашумела пыльной кроной, на землю с мягким, дробным стуком посыпались крупные краснобокие яблоки. Парень поймал одно на лету, ловко взмахнув рукой, потом склонился и, в три шага обойдя круг, хватко, обеими руками подобрал остальные.
— Вот, яблоков возьмите на дорожку.
Он протягивал руки, в растопыренных пятернях немыслимо как удерживая по четыре яблока.
— Да зачем же?.. — смутился Голубев. — Спасибо. Зачем же они мне?..
— Как зачем? Есть. Вы не сомневайтесь, они чистые, я в этом году сад не опрыскивал. Сухое лето-то...
— Да нет уж, спасибо. Неудобно как-то...
За всю жизнь Голубеву никто ничего не давал даром, за все приходилось платить, хотя он и не имел дела с тунеядцами... Да и не нищий он, в конце концов...
— Берите, берите! — дружелюбно настаивал Василий Ежиков, стоя с протянутыми руками. — Теперь столовую уже закрыли, обед кончился, это вам до вечера придется ждать...
Он шагнул ближе, подмигнул виновато:
— Мать это меня... Ругается. Чего ж, говорит, так человека отпустил, когда ветки гнутся. Тут, мол, не город, в магазине-то не купит.
— Да спасибо, право! Ну, одно я еще сгрызу, а тут целый килограмм...
— Вот это берите... Сорт хороший, «розмарин» — из «Сада-Гиганта» привез.
Пока Голубев облюбовал самое крупное яблоко, в руках у него оказалось три штуки и еще два оттянули карман куртки. Ежиков облегченно засмеялся и сам надкусил яблоко крепкими зубами.
— Вы попробуйте. Лето в этом году сухое, без химикатов обошлось. А то парша иной раз, так приходится...
Яблоки и в самом деле оказались вкусными и сочными. Голубев одобрительно кивнул, со смущением глядя через плечо хозяина.
— Тяжело, наверное, строиться-то было? — кивнул на свежеокрашенный фронтон и телевизионную антенну. Уходить так, сразу, было теперь неудобно.
— Дом-то старый! — сказал хозяин. — Подняли только да перекрыли. Печку тоже самое переложил. Фундамент вот до холодов надо подвести, и можно зимовать.
А новый-то, его не сразу вытянешь... Если чего и заведется лишнее на усадьбе, так продать у нас тут некому.
— Квартиру в совхозе не пробовали просить? — спросил Голубев.
Парень хитровато скосил глаза, подмигнул:
— Квартира — это дело такое... Хутор у нас глухой, очередь не скоро дойдет. А я к тому времени и жену заведу, и детей. Так что ждать мне... Сами понимаете. Акромя всего, я иной раз люблю голым прямо ходить по двору, из колодезя обливаться...
— Заработки у вас тут как? Можно жить?
— Огородницы, по правде сказать, обижаются, а механизаторам — ничего. Когда сотню, когда и полторы получишь. По работе.
— Вы же — разнорабочий, сказали?
— Точно так. Разнорабочий и есть, — усмехнулся Ежиков. — Вот пахота подойдет — на тракторе, уборка начинается — садись на комбайн, время чтобы не упустить. Зимой — либо слесарить, либо на самоходную шасси. Как это все назвать?
Голубев засмеялся, незаметно для себя надкусил и второе яблоко.
— Ну ладно, спасибо вам... Пора! — он тряхнул шершавую, тугую и тяжелую руку парня. — Да! Между прочим, скажите, у вас тут есть еще один Ежиков, бухгалтер? Однофамилец ваш?
— Бухгалтер — Ежиков? — насторожился тот и глаза как-то странно прищурил, будто соображая ответ к хитроумной задачке. Качнул, головой отрицательно. --Нет, в совхозе такого, сколь помню, не бывало...
— Точно?
— Само собой. Мы же тут все один другого знаем, хуторок-то невеликий, сами видите.
«Тогда как же понимать первый пункт обвинений из надеинского письма? — недоумевал Голубев, медленно идя к совхозной усадьбе. — Или тот сгоряча перепутал фамилии? А может, и вообще никакого шифера не было?..»
<< пред. << >> след. >> |