[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Тэффи. Где-то в тылу

 
Начало сайта

Другие произведения автора

Начало произведения

     Тэффи. Где-то в тылу
     
     -------------------------------------------------------------------
     Тэффи Н.А. Рассказы. Сост. Е.Трубилова. — М.: Молодая гвардия, 1990
     Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, сентябрь 2006
     -------------------------------------------------------------------
     
     
     Прежде чем начать военные действия, мальчишки загнали толстую Бубу в переднюю и заперли за ней дверь на ключ.
     Буба ревела с визгом. Поревет и прислушается — дошел ли ее рев до мамы. Но мама сидела у себя тихо и на Бубин рев не отзывалась.
     Прошла через переднюю бонна и сказала с укором:
      — Ай, как стыдно! Такая большая девочка и плачет.
      — Отстань, пожалуйста, — сердито оборвала ее Буба. — Я не тебе плачу, а маме плачу.
     Как говорится — капля камень продолбит. В конце концов, мама показалась в дверях передней.
      — Что случилось? — спросила она и заморгала глазами. — От твоего визга опять у меня мигрень начнется. Чего ты плачешь?
      — Ма-альчики не хотят со мной играть. Бу-у-у!
     Мама дернула дверь за ручку.
      — Заперта? Сейчас же открыть! Как вы смеете запираться? Слышите?
     Дверь открылась.
     Два мрачных типа, восьми и пяти лет, оба курносые, оба хохлатые, молча сопели носами.
      — Отчего вы не хотите с Бубой играть? Как вам не стыдно обижать сестру?
      — У нас война, — сказал старший тип. — Женщин на войну не пускают.
      — Не пускают, — басом повторил младший.
      — Ну, что за пустяки, — урезонивала мама, — играйте, будто она генерал. Ведь это не настоящая война, это — игра, область фантазии. Боже мой, как вы мне надоели!
     Старший тип посмотрел на Бубу исподлобья.
      — Какой же она генерал? Она в юбке и все время ревет.
      — А шотландцы ведь ходят же в юбках?
      — Так они не ревут.
      — А ты почем знаешь?
     Старший тип растерялся.
      — Иди лучше рыбий жир принимать, — позвала мама. — Слышишь, Котька! А то опять увильнешь.
     Котька замотал головой.
      — Ни-ни за что! Я за прежнюю цену не согласен.
     Котька не любил рыбьего жира. За каждый прием ему полагалось по десять сантимов. Котька был жадный, у него была копилка, он часто тряс ее и слушал, как брякают его капиталы. Он и не подозревал, что его старший брат, гордый лицеист, давно приспособился выковыривать через щелку копилки маминой пилочкой для ногтей кое-какую поживу. Но работа эта была опасная и трудная, кропотливая, и не часто можно было подрабатывать таким путем на незаконную сюсетку.
     Котька этого жульничества не подозревал. Он на это не способен был. Он просто был честный коммерсант, своего не упускал и вел с мамой открытую торговлю. За ложку рыбьего жира брал по десять сантимов. За то, чтобы позволить вымыть себе уши, требовал пять сантимов, вычистить ногти — десять, из расчета по сантиму за палец; выкупаться с мылом — драл нечеловеческую цену: двадцать сантимов, причем оставлял за собой право визжать, когда ему мылили голову, и пена попадала в глаза. За последнее время его коммерческий гений так развился, что он требовал еще десять сантимов за то, что он вылезет из ванны, а не то, так и будет сидеть и стынуть, ослабеет, простудится и умрет.
      — Ага! Не хотите, чтобы умер? Ну, так гоните десять сантимов и никаких.
     Раз даже, когда ему захотелось купить карандаш с колпачком, он додумался о кредите и решил забрать вперед за две ванны и за отдельные уши, которые моются утром без ванны. Но дело как-то не вышло: маме это не понравилось.
     Тогда он и решил отыграться на рыбьем жире, который, всем известно, страшная гадость, и есть даже такие, которые совсем его не могут в рот взять. Один мальчик рассказывал, что он как глотнет ложку, так этот жир у него сейчас вылезет через нос, через уши и через глаза, и что от этого можно даже ослепнуть. Подумайте только — такой риск, и все за десять сантимов.
      — За прежнюю цену не согласен, — твердо повторил Котька. — Жизнь так вздорожала, невозможно принимать рыбий жир за десять сантимов. Не хочу! Ищите себе другого дурака ваш жир пить, а я не согласен.
      — Ты с ума сошел! — ужасалась мама. — Как ты отвечаешь? Что это за тон?
      — Ну, кого хочешь спроси, — не сдавался Котька, — это невозможно, за такую цену.
      — Ну, вот подожди, придет папа, он тебе сам даст. Увидишь, будет ли он с тобой долго рассуждать.
     Эта перспектива не особенно Котьке понравилась. Папа был нечто вроде древнего тарана, который подвозили к крепости, долго не желавшей сдаваться. Таран бил по воротам крепости, а папа шел в спальню и вынимал из комода резиновый пояс, который он носил на пляже, и свистел этим поясом по воздуху — жжи-г! жжи-г!
     Крепость, обыкновенно, сдавалась прежде, чем таран пускался в ход.
     Но в данном случае много значило оттянуть время. Еще придет ли папа к обеду. А может быть, приведет с собой кого-нибудь чужого. А может быть, будет чем-нибудь занят или расстроен и скажет маме:
      — Боже мой! Неужели даже пообедать нельзя спокойно?
     Мама увела Бубу.
      — Пойдем, Бубочка, я не хочу, чтобы ты играла с этими дурными мальчишками. Ты хорошая девочка, поиграй своей куколкой.
     Но Бубе, хотя и приятно было слышать, что она хорошая девочка, совсем не хотелось играть с куколкой, когда мальчишки будут разделывать войну и лупить д-руг друга диванными подушками. Поэтому она хотя и пошла с мамой, но втянула голову в плечи и тоненько заплакала.
     У толстой Бубы была душа Жанны д'Арк, а тут вдруг извольте вертеть куколку! И, главное, обидно то, что Петя, по прозванью Пичуга, младше нее, и вдруг имеет право играть в войну, а она нет. Пичуга презренный, шепелявый, малограмотный, трус и подлиза. От него совершенно невозможно перенести унижение. И вдруг Пичуга вместе с Котькой выгоняют ее вон и запирают за нею двери. Утром, когда она пошла посмотреть их новую пушечку и засунула палец в ее жерло, этот низкий человек, подлиза, на год моложе ее, завизжал поросячьим голосом и нарочно визжал громко, чтобы Котька услышал из столовой.
     И вот она сидит одна в детской и горько обдумывает свою неудачно сложившуюся жизнь.
     А в гостиной идет война.
      — Кто будет агрессором?
      — Я, — басом заявляет Пичуга.
      — Ты? Хорошо, — подозрительно быстро соглашается Котька. — Значит, ложись на диван, а я буду тебя драть.
      — Почему? — пугается Пичуга.
      — Потому что агрессор — подлец, его все ругают, и ненавидят, и истребляют.
      — Я не хочу! — слабо защищается Пичуга.
      — Теперь поздно, ты сам заявил.
     Пичуга задумывается.
      — Хорошо! — решает он. — А потом ты будесь агрессор.
      — Ладно. Ложись.
     Пичуга со вздохом ложится животом на диван. Котька с гиканьем налетает на него и, прежде всего, трет ему уши и трясет его за плечи. Пичуга сопит, терпит и думает:
     «Ладно. А вот потом я тебе покажу».
     Котька хватает за угол диванную подушку и бьет ею со всего маху Пичугу по спине. Из подушки летит пыль. Пичуга крякает.
      — Вот тебе! Вот тебе! Не агрессничай в другой раз! — приговаривает Котька и скачет, красный, хохлатый.
     «Ладно! — думает Пичуга. — Вот все это я тебе тоже».
     Наконец Котька устал.
      — Ну, довольно, — говорит, — вставай! Игра кончена.
     Пичуга слезает с дивана, моргает, отдувается.
      — Ну, теперь ты агрессор. Ложись, теперь я тебя вздую.
     Но Котька спокойно отходит к окну и говорит:
      — Нет, я устал, игра кончена.
      — Как устал? — вопит Пичуга.
     Весь план мести рухнул. Пичуга, молча кряхтевший под ударами врага, во имя наслаждения грядущей отплатой, теперь беспомощно распускает губы и собирается реветь.
      — Чего же ты ревешь? — холодно спрашивает Котька. — Непременно хочешь играть? Ну, раз хочешь играть, начнем игру сначала. Ты опять будешь агрессором. Ложись! Раз игра с того начинается, что ты агрессор. Ну! Понял?
      — А зато потом ты? — расцветает Пичуга.
      — Ну, разумеется. Ну, ложись скорее, я тебя вздую.
     «Ну, погоди ж ты», — думает Пичуга и со вздохом деловито ложится. И снова Котька натирает ему уши и лупит его подушкой.
      — Ну, будет с тебя, вставай! Игра кончена. Я устал. Не могу я колотить тебя с утра до ночи, я устал.
      — Так ложись скорей! — волнуется Пичуга, кубарем скатываясь с дивана. — Теперь ты агрессор.
      — Игра кончена, — спокойно говорит Котька. — Мне надоело.
     Пичуга молча распяливает рот, трясет головой, и по щекам его бегут крупные слезы.
      — Чего ревешь? — презрительно спрашивает Котька. — Хочешь опять сначала?
      — Хочу стобы ты аг-ре-ссор, — рыдает Пичуга.
     Котька минутку подумал.
      — Тогда дальше будет такая игра, что агрессор сам бьет. Он злой и на всех нападает без предупреждения. Пойди спроси у мамы, если не веришь. Ага! Если хочешь играть, так ложись. А я на тебя нападу без предупреждения. Ну, живо! А то я раздумаю.
     Но Пичуга уже ревел во все горло. Он понял, что торжествовать над врагом ему никогда не удастся. Какие-то могучие законы все время оборачиваются против него. Одна утеха оставалась ему — оповестить весь мир о своем отчаянии.
     И он ревел, визжал и даже топал ногами.
      — Боже мой! Что они здесь творят?
     Мама вбежала в комнату.
      — Зачем вы подушку разорвали? Кто вам позволил драться подушками? Котька, ты опять его прибил? Почему вы не можете играть по-человечески, а непременно, как беглые каторжники? Котька, иди, старый дурак, в столовую и не смей трогать Пичугу. Пичуга, гнусный тип, ревун, иди в детскую.
     В детской Пичуга, продолжая всхлипывать, подсел к Бубе и осторожно потрогал за ногу ее куклу. В жесте этом было раскаяние, была покорность и сознание безысходности. Жест говорил: «Сдаюсь, бери меня к себе».
     Но Буба быстро отодвинула куклину ногу и даже вытерла ее своим рукавом, — чтобы подчеркнуть свое отвращение к Пичуге.
      — Не смей, пожалуйста, трогать! — сказала она с презрением. — Ты куклу не понимаешь. Ты мужчина. Вот. Так и нечего!


Библиотека OCR Longsoft