| << пред. << >> след. >> 62
Первого сентября, когда было объявлено, что немецкие войска вторглись в Польшу, хозяин на некоторое время перестал кричать и носиться взад и вперед. Казалось, он по-настоящему встревожен.
— На сей раз машина пущена в ход, — заявил он. — И никто не может сказать, когда она остановится.
Мастер весь день молчал.
На следующий день заговорили о посредничестве Муссолини, о попытке спасти мир, но война была уже у ворот. Все это чувствовали. И говорили только о ней.
В воскресенье, когда война была официально объявлена, охватившее всех лихорадочное возбуждение как будто чуть улеглось. Несколько часов люди словно ожидали еще каких-то событий, но они так и не произошли.
— Нас, конечно, будут бомбить, — сказала госпожа Петьо.
Хозяин усмехнулся.
— Все возможно, — заметил он. — Но произойдет это, разумеется, не сегодня. Нам, впрочем, наплевать, у нас отличный сводчатый подвал. Чтобы пробило свод, в него должен угодить тяжелый снаряд. Я-то хорошо знаю, что такое бомбардировки. Слушайтесь моих советов, и все будет хорошо.
Клодина плакала: она думала о своем женихе.
Теперь покупателей было меньше, и работу заканчивали засветло. Жюльен и Кристиан долго стояли в тот день на пороге.
— Любопытное дело, — заметил Кристиан, — не считая объявлений о мобилизации, звуков сирены и мужчин с чемоданчиками в руках, в городе ничего не изменилось.
— Да, как будто и нет войны, — согласился Жюльен.
Из магазина вышел хозяин. Он остановился возле учеников.
— Через несколько дней начнут прибывать первые поезда с изувеченными и ранеными, — сказал он. — Если сходите на станцию, сами увидите. Быть может, тогда у вас появится желание схватиться врукопашную с тупоголовыми бошами с линии Зигфрида.
Мастер хотел перед уходом в армию съездить повидаться со своими родителями. Вот почему он пришел проститься с хозяевами в понедельник вечером. Вместе с ним пришла его жена, она плакала. Выходя из столовой, Андре подозвал Жюльена. Он уже пожал руки ученикам и помощнику, когда они закончили работу в цеху. Жюльен подошел к мастеру. Тот сказал жене:
— Обожди меня минутку, я сейчас вернусь.
Взяв Жюльена за руку, он привел его в цех и прикрыл за собою дверь. Несколько мгновений мастер и ученик стояли и молча смотрели друг на друга, затем Андре мягко сказал:
— Я хотел перед уходом спокойно поговорить с тобой.
Жюльен ничего не ответил. Они снова помолчали, потом мастер выдвинул ящик, где хранились инструменты. Здесь лежали в ряд начищенные до блеска ножи, отчетливо выделявшиеся на фоне светлого дерева. Мастер вынул большой нож в форме лопаточки и два других поменьше: длинный и широкий нож с острым, как бритва, лезвием — Андре пользовался им, работая на разделочном столе, — и еще один нож, чуть побольше перочинного. Ножи не умещались даже на его широкой ладони. С минуту он смотрел на них, потом протянул Жюльену и сказал:
— Держи, я отдаю их тебе.
Мальчик не тронулся с места.
— Бери, — повторил мастер.
— Но, шеф, они... потом они вам понадобятся...
Мастер слегка пожал плечами. Грустная улыбка появилась на его лице, и Жюльену показалось, что глаза Андре блестят больше, чем обычно.
— Потом... На войне никогда ничего нельзя знать! — прошептал мастер.
Мальчик все еще колебался.
— Я даю их тебе в знак дружбы, — продолжал мастер. — Может, тебе и доставалось, когда ты меня сердил, но тут уж ничего не поделаешь, такое у нас ремесло.
Теперь он широко улыбался. Жюльен протянул руку и взял ножи.
— Когда вы вернетесь, шеф, я вам их возвращу, — пробормотал он.
Мастер ласково похлопал его по затылку. Мальчику показалось, будто Андре хочет еще что-то сказать, но тот только кашлянул. Потом направился к небольшому шкафчику и достал оттуда набор наконечников и вилочек для крема и шоколада.
— Держи, это тоже мои, возьми их себе, — снова сказал он.
— Нет, шеф, оставьте себе что-нибудь... или... или я вам уплачу.
Андре нахмурился.
— Ты что, хочешь со мной поссориться? — спросил он.
Теперь обе руки Жюльена были полны инструментов.
— Отнеси все это к себе в комнату и возвращайся, — приказал мастер. — Мы еще спустимся с тобой в погреб.
Жюльен побросал все на постель и вернулся в цех; мастер стоял неподвижно и, казалось, даже не заметил его возвращения. Остановившись перед разделочным столом и упершись обеими руками в его мраморную крышку, он разглядывал полки, где выстроились в ряд консервные банки и жестяные коробки. На уровне его глаз стояла большая жестяная коробка, вся во вмятинах: именно по ней он обычно ударял кулаком, когда приходил в ярость. Андре повернулся к мальчику, и на его губах снова появилась печальная улыбка.
— Знаешь, о ком я думаю, глядя на эту коробку? — спросил он.
Жюльен улыбнулся и сказал только:
— Виктор.
— Да, помнишь? Всякий раз, когда я набрасывался на него, он с уморительным видом говорил: «Шеф, коробка для сахарной глазури!»
Оба рассмеялись.
— Конечно, он предпочитал, чтобы удар кулаком доставался не ему, а этой коробке, — заметил Жюльен.
Мастер перестал смеяться. Лицо его опять помрачнело; помолчав, он пробормотал:
— На такого человека, как Виктор, всерьез и сердиться нельзя. — Он опять умолк, опустил голову и прибавил: — Где-то он сейчас? Службу он проходил в пехотных частях укрепленного района, Может, он теперь на линии Мажино.
Наступило молчание. Мастер не спеша прошелся по цеху. Он то и дело поглаживал ручку ящика, или лопатку, или какой-нибудь другой инструмент: работая тут долгие годы, он ежедневно десятки раз притрагивался к этим предметам.
— Пошли, — внезапно сказал Андре, — спустимся в погреб.
Они вдвоем направились вниз. В подвале мастер посмотрел на отгороженное досками место, где стояли в ряд мешки с мукой.
— Мне следовало бы снести сюда еще мешок крупчатки, — сказал мастер, — а то здесь только один остался. Кто теперь это будет делать?
— Я, шеф.
— Ты? А справишься?
— Да, я уже пробовал.
— Это когда же? Ведь тебе не приходилось носить мешки, я это всегда делал сам.
Жюльен помедлил, а потом признался:
— Я это делал по вечерам, после работы. Несколько раз пробовал, для тренировки. Сносил мешок вниз, а потом снова поднимал наверх.
Мастер рассмеялся. Схватил Жюльена за руку, сильно сжал ее и воскликнул:
— Молодчина, вот это здорово! Оказывается, ты даже сильнее, чем я думал.
Мальчик тоже засмеялся. Мастер положил руку ему на плечо и уже серьезно сказал:
— Видишь, ты и впрямь можешь меня заменить.
Ученик понурился. Андре взял со стола самшитовую скалку, коробку с формочками для теста и щипцы для пирожных.
— Держи, это тоже твое, — проговорил он.
— Нет, зачем вы мне все отдаете! — запротестовал Жюльен. — Оставьте что-нибудь себе.
— Бери. Мы ведь договорились: ты мне все вернешь, если понадобится. Но, понимаешь, рабочий инструмент должен служить мастеровому, нельзя, чтобы он валялся без дела... Мне будет приятно знать, что ты им пользуешься...
Голос его слегка дрогнул, он отвернулся и стал внимательно все разглядывать, как только что делал это в цеху. Проходя мимо бочонка с маслинами, он взял одну из них и положил в рот.
— Господи! — вырвалось у него. — Мы вечно клянем свое ремесло. Вечно жалуемся, что работаем до седьмого пота, а получаем гроши. Но когда приходится все вот так оставлять, зная...
Голос его пресекся, но он тут же взял себя в руки и прибавил почти сурово:
— Зная, что, быть может, никогда больше не вернешься...
— Шеф, — начал Жюльен, — не надо так говорить. Не надо, ведь...
Мальчик внезапно умолк.
— Ну, что? — спросил Андре. — Ты хотел, верно, сказать, что это приносит несчастье?
Жюльен ничего не ответил, и мастер прибавил:
— Знаешь, не стоит верить всем этим бабьим приметам. Мой отец пробыл четыре года на войне, он служил в пехоте и не получил даже царапины. Почему надо думать, что мне повезет меньше, чем ему... А потом, коли на то пошло, умирают только раз.
Жюльен снова понурился. Он смотрел на скалку и другие инструменты, которые держал в руках. Вдруг все поплыло, как в тумане. Он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда мастер взял его за подбородок и заставил поднять голову.
— А ну-ка, посмотри на меня.
Жюльен взглянул на Андре, тот сильно хлопнул его по плечу и сказал:
— Ты эти шутки брось! Уж не собираешься ли ты заплакать? Черт побери, мы ведь мужчины, а?!
Жюльен улыбнулся и смахнул слезинки, катившиеся по щекам.
— Пошли, выпьем по рюмочке, — предложил Андре.
Жена мастера ожидала их перед дверью магазина, она разговаривала с хозяйкой.
— Я увожу Жюльена, — сказал Андре. — Он меня немного проводит.
Они ушли втроем. Мастер все время шутил. Много и громко разговаривал. Он шел, обняв жену за талию, и время от времени со смехом приподнимал ее над землей.
— Ты с ума сошел, на нас смотрят, — сердилась она.
— И пускай себе смотрят, — отвечал Андре. — А если им это не нравится, пусть подойдут и скажут.
В кафе на бульваре было много народу. За несколькими столиками сидели солдаты в серо-голубой форме и в остроконечных пилотках.
— Завтра и вы наденете такую форму, — сказал Жюльен.
— Нет, у пеших стрелков форма синяя, — возразил мастер. — К тому же такие остроконечные пилотки не к лицу старикам вроде меня.
— Главное, будь осторожен, — проговорила жена, прижимаясь к нему.
— Само собой. Я ведь буду поваром, ты же знаешь. Либо в походной солдатской кухне, либо в офицерской столовой.
— Ты в этом уверен?
— А как же? Я резервист и кондитер по профессии. Так что меня непременно определят в походную кухню или в офицерскую столовую.
Они немного посидели, прислушиваясь к разговорам вокруг. Потом, допив вино, вышли из кафе. В конце улицы Бьер остановились. Мастер повернулся к Жюльену, посмотрел ему прямо в глаза, протянул свою большую руку и сказал:
— До свидания, дружок.
— До свидания, шеф, — ответил Жюльен.
Он поколебался, улыбнулся и прибавил:
— И... ни пуха ни пера!
Андре привлек его к себе, положил руку ему на плечо и, расцеловав в обе щеки, проговорил:
— Главное, не валяй дурака! Обещаешь?
— Обещаю, — прошептал Жюльен.
Мастер снова обнял жену за талию и потащил ее вперед. Жюльен еще долго стоял на тротуаре. Сердце у него мучительно сжималось, и крупные слезы текли по щекам.
<< пред. << >> след. >> |