[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Бернар Клавель. В чужом доме.

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

Часть вторая

  19

  20

  21

  22

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  Часть третья

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  Часть четвертая

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  Часть пятая

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

<< пред. <<   >> след. >>

     Часть вторая
     
     18
     
     Каждый год дядя Пьер и тетя Эжени проводили декабрь в Париже: там жил их сын. Перед тем как сесть в поезд, дядюшка сказал Жюльену:
      — Я больше ни разу не заводил с тобой разговора о хозяине, но отлично знаю, что у вас там все по-старому. Ты не хочешь, чтоб я вмешивался, дело твое. Я слишком ценю свободу и уважаю твое право поступать по собственному разумению, даже если тебе потом придется об этом пожалеть. Но перед отъездом хочу сказать: если тебе что-нибудь понадобится, ступай на Биржу труда, знаешь, в то здание, что в начале квартала Паскье, перед стадионом. Там спросишь Поля Жакье и скажешь, что пришел от моего имени. Можешь ему довериться и все объяснить. Он даст тебе совет.
     Жюльен записал имя и фамилию в блокнот, где были адреса нескольких его приятелей, обнял на прощанье дядю Пьера и тетю Эжени и проводил взглядом удалявшийся поезд. Был вторник 30 ноября. Пробило пять часов вечера; погода стояла серенькая, в витринах лавок уже загорались огни.
     Жюльен возвратился в кондитерскую и растопил печь. Хозяев не было. Весь дом был заперт, кроме цеха. Виктор, должно быть, заблаговременно замесил тесто для рогаликов и бриошей и отправился погулять. Когда печь загудела и Жюльен натаскал угля из сарая, он снова натянул куртку и уселся на мраморный стол. Горела лишь небольшая лампочка над мойкой, и почти все помещение было окутано мглой. В тишине слышно было только, как гудит огонь. Время от времени раскаленный уголек падал в воду, налитую на дно поддувала, с минуту шипел и затем угасал. Хозяйская кошка проскользнула в комнату вслед за Жюльеном. Примостившись возле печи, она следила за мальчиком и, когда он уселся на мраморный стол, растянулась у него на коленях. Теперь она мурлыкала и терлась о тонкую ткань его штанов. Несколько раз Жюльен брал ее передние лапки и сжимал их в ладони. Кошка выпускала когти, но ни разу его не оцарапала.
     За два месяца Жюльен уже успел привыкнуть к своей новой жизни. Брань и крики хозяина и мастера, жеманство хозяйки, вечерние прогулки, когда приходилось убегать по крыше, изнурительный труд — все это сплеталось в такой тугой узел, что ему некогда было ни о чем подумать. Теперь он знал покупателей и, отправляясь с каким-либо поручением, мог заранее сказать, сколько получит на чай. Жюльен давно уже научился каждое утро класть в корзину несколько лишних рогаликов, он знал также, когда и где лучше всего их съесть. Раз в неделю он писал матери, а она в ответ постоянно укоряла его за то, что он мало пишет о своем здоровье, о работе, о том, как их кормят.
     Когда у Жюльена зашел с Морисом разговор о кормежке, тот дал ему несколько хороших советов. Если еда была недостаточно сытной, следовало приналечь на пирожки. Их нужно было брать из недопеченных, другими словами, еще не считанных. Впрочем, только мастер мог что-либо заметить, а Морис утверждал, что тот никогда и слова не скажет.
      — Он отлично знает, что хозяин скряга. До женитьбы он тоже здесь столовался и успел понять, что к чему. Мы едим с хозяевами за одним столом, вот они и воображают, будто мы сыты! Но ты бы только посмотрел, сколько они сами в промежутках лопают. А потом, разве они работают так, как мы! Они куда меньше сил тратят.
     Морис часто ворчал, иногда он по нескольку часов подряд дулся. Госпожа Петьо смеялась. В шутку она говорила, что он походит на рослого младенца, потерявшего соску. Морис не произносил в ответ ни слова, но, когда хозяйка поворачивалась спиной, неизменно повторял:
      — Младенец! А катись ты отсюда...
     И почти всякий раз он прибавлял:
      — Посмотрел бы ты, как мой отец обращается со своими рабочими!
     Госпожа Петьо обладала особым чутьем: от нее ничто не укрывалось. И тогда со своей дежурной улыбочкой, от которой скулы поднимались у нее к вискам, она складывала руки, слегка приседала, так что в вырезе платья чуть видна была белая грудь, и обычно говорила:
      — У вас совсем сонный вид, мой милый Жюльен, постарайтесь проснуться. Не то господин Петьо поднимет крик. Вот что, садитесь-ка на велосипед и быстренько отвезите этот заказ, я уверена, что на свежем воздухе вы сразу придете в себя.
     Так происходило всякий раз, когда разбитый усталостью Жюльен чувствовал, что глаза у него слипаются, и мечтал хоть немного отдохнуть перед ужином.
     Хозяин добрую половину дня проводил в кафе. Он заходил в цех лишь для того, чтобы наорать на рабочих или сообщить какую-нибудь политическую либо спортивную новость. Все молча слушали. Мастер иногда что-нибудь говорил в ответ. Случалось, что хозяин вбегал в цех и, едва успев распахнуть дверь, кричал:
      — Славную историю я только что услышал!
     Он пересказывал ее и громко смеялся, держась обеими руками за свое круглое брюшко, которое так и ходило под курткой. Рабочие смеялись вместе с ним.
     По вторникам, если хозяева с утра не уходили из дому, Морису и Жюльену все время приходилось быть начеку. Господин Петьо, заслышав, что они переступают порог комнаты, открывал дверь из столовой и останавливался в проеме с ведром для угля; улыбаясь, он делал вид, что поражен неожиданной встречей.
      — Смотри-ка, — говорил он, — ты, оказывается, еще тут? А я как раз собрался развести огонь в печи. Не принесешь ли уголька?
     И ученики шли за углем, ругались, но все же шли. Однажды во вторник утром Жюльен целый час мыл хозяйский автомобиль. И теперь он принимал меры предосторожности: приоткрыв дверь комнаты, прислушивался, оглядывался по сторонам и только потом выходил на лестницу. Порою мальчик чувствовал, что хозяин подстерегает его, тогда он возвращался в комнату и пережидал. Ему редко приходилось долго ждать: у хозяина, по счастью, было меньше терпения, чем хитрости.
     Жюльен нажил себе врага: мамаша Раффен так и не простила, что он не пришел работать у нее в саду. Сам он ненавидел эту женщину, она внушала ему отвращение. Всякий раз, растапливая печь в столовой, Жюльен брезгливо вспоминал, как она плюется и швыряет в печь мокрые изжеванные окурки. Несколько раз он слышал, как старуха говорила дочерям:
      — Этот Жюльен немногого стоит. Вы мало что приобрели, взяв его в дом, Я уверена, он еще себя покажет!
      — Пусть треплется, — успокаивал товарища Морис. — Старуха из ума выжила, хозяевам наплевать на ее слова.
     Жюльен редко видел женщин, живших в доме, он сталкивался с ними только в столовой, во время еды. Лишь служанка Клодина проводила большую часть времени в кухне, и мальчик всегда с нетерпением ждал пятницы. Однако, когда в этот день после обеда он являлся на кухню, чтобы вместе с нею приготовить мозги или мясную начинку для пирогов, он чувствовал какую-то тяжесть на сердце, у него словно перехватывало дыхание. Однажды он подошел вплотную к девушке и прикоснулся к ее руке, Клодина не отстранилась. Она постоянно говорила о Тино Росси и пела его новые песенки.
     Лучшим другом в доме была для Жюльена кошка. Она нередко приходила в дровяной сарай или в цех, когда мальчик был там один. Каждый раз, когда ему это удавалось, он припрятывал для нее кусок мяса.
     В тот вечер Жюльен долго сидел в полумраке, не двигаясь, а кошка лежала у него на коленях. Ночь прильнула к оконным стеклам. С улицы не доносилось ни звука, только время от времени потрескивала балка на потолке да сухо щелкал кусок кокса, лопаясь в топке. Жюльен уже второй раз загрузил углем печь, когда появился Виктор. Мальчик услышал, как тот шагает по плитам двора.
      — Что ты тут делаешь? Можно подумать, будто ты сидишь возле покойника при свете ночника, — заявил Виктор, прикрывая за собой дверь.
     Жюльен улыбнулся. Помощник мастера щелкнул выключателем, под потолком вспыхнула лампа; кошка потянулась и с мяуканьем направилась к двери. Жюльен выпустил ее. Виктор расстелил на разделочном столе иллюстрированный киножурнал, мальчик устроился рядом с ним.
     Некоторое время он не мог отделаться от чувства какой-то пустоты и смутного сожаления. Яркий свет и присутствие Виктора, казалось, разрушили что-то милое его сердцу, но что именно, он не мог бы определить.
     Оба разглядывали картинки из фильмов и портреты кинозвезд.
      — Ты видел новую служаночку в кафе «Коммерс»? — спросил Виктор.
      — Видел.
      — Тебе не кажется, что она похожа на Марлен Дитрих?
      — Пожалуй, немного похожа.
      — Мне очень нравятся такие девочки.
     Жюльен колебался. Подумав с минуту, он сказал:
      — Тут мимо нас каждый вечер проходит девушка, она живет, должно быть, где-то возле улицы Пастера, так вот, она еще больше похожа на Марлен Дитрих.
      — Не видал, — откликнулся Виктор, — не знаю.
     Он уставился на Жюльена, расхохотался и прибавил:
      — Я бы не удивился, узнав, что ты уже одержал над ней победу.
     Мальчик почувствовал, что краснеет.
      — Нет-нет, — запротестовал он. — Просто я заметил, что она тут проходит.
      — Тогда почем ты знаешь, что она живет на улице Пастера?
      — Она всегда идет по направлению к улице Бьер.
      — Но с улицы Бьер можно попасть не только на улицу Пастера. Признавайся, ты с ней крутишь любовь?
      — Нет-нет, уверяю вас, я с ней никогда даже не разговаривал. Но, развозя заказы, несколько раз встречал ее на улице Пастера. Вот и все.
      — Если она тебе нравится, не теряйся, — заметил Виктор. — А главное, чего ты мешкаешь? Подстереги ее как-нибудь вечерком и ступай следом. Когда убедишься, что поблизости никого нет, подходи смело. Поначалу она, конечно, пошлет тебя подальше. Ну, это нормально. Ей так и положено, но ты не робей.
     Жюльен не вымолвил ни слова. Только улыбнулся и вздохнул.
      — Ты мне ее покажешь, — продолжал Виктор, — и я тебе сразу скажу, стоит ли с ней дело иметь.
      — Договорились, покажу.
     Они еще немного поболтали, продолжая перелистывать журнал. И тут явились хозяева. Виктор и Жюльен услышали, как открылась дверь в столовую. Помощник мастера взглянул на будильник.
      — Еще только половина седьмого, — проворчал он. — Если б я услыхал их шаги в коридоре, то погасил бы свет.
      — Зачем?
      — Не ради себя, конечно, а ради тебя. Вот увидишь, если им что понадобится, они тебя сразу отыщут.
     Не успел он окончить фразу, как дверь из столовой вновь отворилась. И тотчас же раздался голос хозяина:
      — Жюльен! Это ты, Жюльен?
      — Ну, что я тебе говорил? — прошептал Виктор. — Теперь ты влип. Пропал.
     Жюльен вышел, ничего не ответив.
     Хозяин стоял в пальто и шляпе.
      — Иди-ка сюда, дружок, — сказал он. — Ты должен оказать мне небольшую услугу.
     Остановившись перед зеркалом и приподняв вуалетку на небесно-голубой шляпе с широкими полями, госпожа Петьо подкрашивала губы. Прервав свое занятие, она с улыбкой проговорила:
      — Вы сегодня просто душка, мой милый Жюльен. Душка, да и только!
      — Поедешь в гостиницу «Центральная», — пояснил хозяин. — Нынче вечером мы обедаем у друзей. Я заказал по телефону лангусту под бордоским вином. Возьмешь котелок и отвезешь вот по этому адресу. Когда доберешься, мы уже там будем. Поторапливайся и захвати с собой корзинку, поставишь в нее котелок.
     Жюльен вышел. На улице, перед тем как сесть на велосипед, он взглянул на карточку, которую ему сунул хозяин. Адрес был уже знаком мальчику, он доставлял туда пирожные, эти люди жили довольно далеко, возле Плюмона.
      — Черти! — проворчал он. — Не могли пойти лопать куда-нибудь поближе!
     Он быстро крутил педали и вскоре въехал во двор гостиницы. Прислонил велосипед к ограде, захватил корзинку и вошел на террасу со стеклянной крышей, освещенную мощной лампой. Мальчишка лет пятнадцати, одетый так же, как и Жюльен, но в высоком колпаке, разбивал яйца в большую миску.
      — Привет! — сказал Жюльен.
      — Привет, кондитер! — отозвался мальчишка. — Тебе чего?
      — Хозяин прислал меня за лангустой.
      — А, так ты от Петьо?
      — Да.
      — Тогда валяй к шефу.
     Не выпуская из рук яичной скорлупы, из которой свисала клейкая нить, поваренок указал на дверь. Оттуда доносились крики и звон кастрюль.
      — Входи туда, — прибавил мальчишка.
     Жюльен открыл дверь. Сперва он увидел двух поваров, стоявших перед длинной черной плитой, которая занимала всю середину помещения. Старший из поваров, тучный человек с большим брюхом и багровым лицом, повернулся к нему и заорал:
      — Чего тебе надо, мучная клецка?
      — Я пришел за лангустой для господина Петьо.
     Продолжая что-то помешивать в кастрюле, толстяк завопил:
      — Лангуста для Петьо! Лангуста для Петьо! Кто готовит лангусту для Петьо?
     Какой-то мальчишка из глубины кухни крикнул:
      — Я, шеф!
      — Тогда пошевеливайся, селедочный хвост! Разве не видишь, мальчишка ждет.
     Он толкнул кастрюлю на самую середину плиты, и теперь сквозь конфорку стала видна раскаленная докрасна топка. Потом шеф-повар, слегка покачиваясь, подошел к Жюльену.
      — Выпей со мной стаканчик, — предложил он.
     Мальчик посмотрел на него, но не тронулся с места. Толстяк взял литровую бутылку белого вина, стоявшую под столом в ведерке с колотым льдом.
      — Выпей, — повторил повар.
      — Нет-нет, спасибо, — отказался Жюльен.
     Но тот обернулся со стаканом в каждой руке.
      — Выпей, черт побери! — загремел он.
     Жюльен шагнул вперед и взял протянутый стакан.
      — Это для меня слишком много, — пробормотал он.
     Толстяк расхохотался.
      — Что ты там поешь! — крикнул он. — Ты мужчина или тряпка? Ну, за твое здоровье!
     Они чокнулись, и мальчик почувствовал, как холодное вино потекло по его пальцам. Шеф-повар разом осушил свой стакан. Жюльен отпил два глотка и остановился. Толстяк посмотрел на него в упор.
      — В чем дело? — спросил он. — Может, тебе вино не по вкусу?
      — Вино замечательное, — вымолвил Жюльен.
      — Ну, коли так, пей до дна.
     Жюльен осушил стакан.
      — Теперь я вижу, что ты мужчина! — пробормотал повар, возвращаясь к плите.
     Жюльен не сводил с него глаз. Пристально смотрел на его огромную голову, на одутловатое лицо, на котором виднелись маленькие черные, непрерывно мигавшие глазки. На шеф-поваре был очень высокий колпак, внизу на колпаке были заметны большие серые пятна от пота. Он все время жестикулировал. Ходил от плиты к столу и обратно, там пробовал соус, здесь суп и то и дело орал. Помощники, казалось, не обращали на него никакого внимания. Шеф-повар несколько раз возвращался к столу и наливал себе полстакана белого вина, которое проглатывал одним духом. Работавший с ним рядом повар также пил вино.
      — Хочешь еще стаканчик? — спросил шеф у Жюльена.
      — Нет, большое спасибо, — ответил мальчик, у которого уже шумело в голове.
     Вдруг шеф-повар снял большую кастрюлю, висевшую на укрепленной над плитой рейке с крючками. Подойдя к лампе, он с минуту разглядывал кастрюлю, потом взорвался.
      — Старая чертовка, грязнуха проклятая! — завопил он, устремляясь в глубину кухни.
     Только тогда Жюльен заметил старушку, которая мыла миску в большом железном баке. Увидя приближавшегося повара, она выпустила миску и скорчилась от страха, втянув голову в плечи и защищая руками грудь.
     Подойдя к ней на несколько шагов, толстяк размахнулся и швырнул кастрюлю. Жюльен услышал звон металла, потом старушка наклонилась и издала пронзительный крик. Теперь мальчик видел только ее круглую черную спину, выступавшую над столом. Она со стоном повторяла:
      — Ох, лодыжка... Опять лодыжка.
     Шеф-повар схватил деревянную лопаточку и несколько раз стукнул ею по столу.
      — Пошевеливайся, старая дура, да живее! Быстро вымой кастрюлю, не то ты у меня наплачешься.
     Старушка выпрямилась. Схватив кастрюлю, она принялась ее мыть.
      — Долго я ждать не стану, — буркнул шеф-повар, возвращаясь к тому месту, где стоял Жюльен.
     Подойдя к столу, из-под которого торчала бутыль с вином, он снова наполнил два стакана.
      — А ну, кондитер, выпьем еще разок!
     Жюльен замотал головой. Он дрожал. В груди его что-то сжалось, сердце бешено стучало.
      — Выпьем по стаканчику! — завопил толстяк.
     Против собственной воли мальчик сделал шаг вперед и взял стакан.
      — Пока нам не перестанут сажать баб на кухню, нельзя будет спокойно работать, — проворчал шеф-повар. — А ты как считаешь, малый?
     Жюльен качнул головой. Повар осушил стакан.
      — Пей до дна! — крикнул он.
     Мальчик, в свою очередь, выпил. Ледяное вино обжигало горло. Когда он допил стакан, шеф-повар хлопнул его по плечу и сказал:
      — Бабы, доложу я тебе, — это дрянь! Они только одного заслуживают — пинка в зад. Только в постели бабы хороши, да и то если они не такие уродины, как эта старуха.
     Судомойка принесла кастрюлю. Она протянула ее шеф-повару и тут же торопливо попятилась. Он снова подошел к лампе и опять стал придирчиво разглядывать кастрюлю.
      — То-то же, — пробурчал он. — Но смотри у меня, когда-нибудь я раскрою тебе череп грязной кастрюлей.
     Теперь перед глазами Жюльена плавала светящаяся дымка, она смешивалась с паром, поднимавшимся над плитой. Голоса и шум необычайно громко отдавались у него в голове; минутами мальчику чудилось, будто неведомая сила отрывает его от земли.
     И все же, когда старуха возвращалась к мойке, он заметил, что она хромает. На ногах ее вздулись вены, из правой лодыжки сочилась кровь.
     Подойдя к баку, она, перед тем как вновь приняться за работу, обернулась и бросила на Жюльена взгляд, полный неизъяснимой муки.
     

<< пред. <<   >> след. >>


Библиотека OCR Longsoft