| << пред. << >> след. >> 49
Расставшись с пастушком, они долго шли, не говоря ни слова. Дорога, по обе стороны которой росли мощные дубы и буки, постепенно поднималась в гору. Прожив почти целую зиму в лесу, они уже привыкли передвигаться по этой неровной почве, из которой выступали корни деревьев и торчали камни, и все же идти было жарко. Солдаты так туго скатали брезент, что он походил на большую подкову и плотно прилегал к ранцу. Чтобы не снимать его всякий раз, они лишь изредка останавливались и менялись ранцами, затрачивая на это ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы удлинить или укоротить ремни. Пока один тащил брезент, другой нес вещевые мешки. Это позволяло каждому не расставаться со своей винтовкой — опираться на нее, как на палку, или протягивать товарищу на крутом подъеме.
Дровосек предупреждал, что на пути им попадется большая пустошь, которую он советовал пройти ночью. Молодые люди достигли ее уже в полной темноте. И остановились.
— Что будем делать? — спросил Каранто. — Заночуем тут или перевалим через косогор?
— Я бы дальше не пошел. Кому придет в голову искать нас в таком глухом месте?
— А как мы ее пройдем, эту пустошь, если не проснемся до рассвета?
Было так темно, что они почти не различали друг друга. Жюльен подошел к товарищу и спросил:
— Тебе не кажется, что старику еще с той войны постоянно мерещатся засады? Послушать его, так через любую лужайку надо пробираться ползком. Он славный мужик, да только вот бредит войной, ему повсюду чудится опасность.
— Ты прав. Откос этот защищает нас от ветра, да и никаких дорог тут поблизости нет; лучше уж остановимся на ночлег здесь.
Они заблаговременно приладили к брезенту веревки и ремни, и это позволило им быстро разбить невысокую узкую палатку, причем часть полотнища расстелили на земле. Вода на склоне не задерживалась, и почва тут была только чуть влажная. Не разводя огня, солдаты поужинали хлебом и сыром, выпили по кружке вина. Поспешный подъем в гору утомил их, а они и до этого устали, проработав целый день в лесу; вот почему, едва они улеглись, завернувшись в шинели и прижавшись друг к другу, тяжелый сон сморил обоих.
Они проснулись от холода еще до зари и достигли противоположного конца пустоши в ту самую минуту, когда в предутренних сумерках стали вырисовываться первые силуэты деревьев. В лесу, хотя и лишенном в эту пору листвы, было еще темно. Почва здесь была почти совсем ровная, лишь изредка попадались небольшие бугорки и камни.
Часов в десять утра солдаты внезапно оказались перед горной расселиной, покрытой такой густой порослью, что они приняли решение обогнуть ее. Хотя подъем вдруг кончился, молодые люди были уверены, что не сбились с пути.
— Я всегда хорошо ориентируюсь, — то и дело повторял Каранто, — можешь на меня положиться, еще ни разу в жизни я не заблудился в лесу. Сделаем небольшой крюк километра в два, но от верного направления из-за этого не отклонимся.
Жюльен шел вслед за товарищем. Он чувствовал себя хорошо, руки и ноги легко его слушались, он не ощущал ни малейшей усталости, и в нем жила уверенность, что они вскоре соединятся с организованной группой Сопротивления. Небо по-прежнему нависало над самой головой, но он не думал о надвигавшемся ненастье. Холод бодрил, идти было легко, даже ветер казался приятным — он шумел в верхушках деревьев и словно звал за собой.
Они взяли вправо, но кустарник не стал реже, и солдаты решили двигаться напрямик.
— Тут идти недолго, — сказал Каранто, — это, должно быть, узкая лощина, а по ее дну струится маленький ручеек.
Однако, чем больше они углублялись в заросли, тем обрывистее становился склон, а деревья росли теснее и гуще. И вскоре молодые люди оказались среди такого непроходимого и колючего кустарника, что им пришлось остановиться.
— Пошли назад, — сказал Жюльен.
— Нет, нет. Возьмем влево. Там заросли не такие густые, мы обязательно отыщем проход.
Сказывалось утомление, и они стали раздраженно препираться.
Каранто настаивал на том, что надо идти прямо через чащу, а Дюбуа хотел вернуться обратно и обогнуть ее. Впервые после отъезда из Кастра они спорили с таким ожесточением.
— Если мы начнем ссориться, все пропало, — заметил Каранто.
— Но ты ведь сам видишь, что двигаться вперед невозможно.
Франсис внезапно рассмеялся.
— Поесть бы хорошенько, — мечтательно сказал он. — Если уж ты так настаиваешь, давай бросим жребий.
Они опустились на землю прямо в кустах.
— Одно могу сказать, — начал Жюльен, — если бы кто-нибудь вздумал нас тут разыскать...
Над головой у них виднелся только клочок неба. А со всех сторон их окружала плотная стена из зарослей дрока и каких-то кустов, оплетенных лианами, так что уже в нескольких метрах взгляд упирался в эту живую стену. Они почти покончили с едой, когда с узкой полоски неба стали падать первые хлопья тяжелого снега, пропитанного водой, снега, который, казалось, тащил за собой леденящую мглу.
— Черт побери! Только этого нам еще недоставало! — рассвирепел Каранто.
Они поднялись.
— Надеюсь, на сей раз ты согласишься с тем, что пора отсюда выбираться.
— Напротив, времени нельзя терять. Надо двигаться вперед...
— Балда! — взорвался Жюльен. — Ты, я вижу, совсем сдурел.
Их взгляды скрестились. Каранто криво усмехнулся:
— Кажется, мы сейчас подеремся!
Он вынул из кармана монету и сказал:
— Выбирай!
— Решка.
Монета завертелась, потом упала на ладонь Франсиса.
— Герб!
— Ты еще об этом пожалеешь, — проворчал Жюльен. Каранто пошел вперед, раздвигая ветви и прорубая штыком дорогу в кустарнике.
Жюльен шел следом, таща брезент; он кипел от ярости. Гнев его все возрастал. Он молча проклинал и небо, и снег, и упрямство товарища, и трусость фермера, поспешившего от них избавиться. Под конец он не выдержал.
— Негодяй, болван! Мерзавец, он просто сдрейфил! Решил, что жандармы снова явятся!
Каранто остановился, посмотрел на товарища и сказал:
— Не надрывайся так! Это ничему не поможет.
Жюльен хотел было еще что-то крикнуть, на языке у него вертелись резкие слова, но он прочел в глазах Каранто такую тоску, что разом умолк. Видно было, что Франсис в полном изнеможении.
— Что с тобой? — спросил Жюльен. — Совсем выдохся?
Каранто тяжело вздохнул, опустил глаза, потом бросил на приятеля почти умоляющий взгляд.
— Боюсь, что ты был прав, — прошептал он. — Дальше идти нельзя, нужно возвращаться.
Он вложил штык в ножны, и Жюльен увидел, что обе руки Каранто в крови.
— Хочешь, я пойду впереди? — предложил он.
— Хочу. Только повернем назад. И я потащу брезент.
Лицо Франсиса было расцарапано и покрыто потом. Жюльен вдруг испугался, что товарищ опять заболеет. Он собрал все силы, повернулся и зашагал.
— Пошли, — сказал он. — Ты совсем умаялся из-за этого кустарника. А я нисколько не устал.
— Давай сюда брезент.
Жюльен продолжал идти. Некоторое время до него еще доносился задыхающийся голос приятеля: Каранто говорил, что они заблудились по его вине, и ругал себя последними словами. Но вскоре он умолк, и теперь слышался только звук их шагов да негромкое поскрипывание снега, тяжелые хлопья которого падали на мокрые листья и сучья, устилавшие землю.
<< пред. << >> след. >> |