| << пред. << >> след. >> 17
Из-за близости реки туман в центре города был гуще, чем на дороге в горы. Сильвия несколько раз оглядывалась и на прощание махала Жюльену рукой. Он также поднимал руку. По мере того как девушка удалялась, по мере того как туман смыкался за нею, он чувствовал, что его все сильнее пронизывает холодная ночная сырость.
Сильвия еще не дошла до дома, а ее уже окутала серая пелена, слегка расцвеченная отблесками фонарей. Однако Жюльен все еще стоял на том же месте не шевелясь. Он услышал, как стукнула решетчатая калитка.
Улица была пустынна. Ею безраздельно завладел туман, клубившийся над землей.
Жюльен медленно двинулся к посту наблюдения. Он с трудом поднимался по слабо освещенной дороге и чувствовал себя совершенно больным, разбитым, мускулы его одеревенели, он ощущал тяжесть в груди.
До сих пор он думал только об отъезде, о разлуке, о переходе через границу, об одиночестве. Теперь же им внезапно овладела мысль о смерти. Его собственной смерти. И он отчетливо представлял себя рядом с дядюшкой Пьером и мастером — рядом с этими двумя дорогими ему покойниками, которые уже и прежде нередко вставали перед его мысленным взором. Дядюшка Пьер был первым из близких ему людей, которых похитила смерть. Жюльену было четырнадцать лет, когда дядя скончался от сердечного приступа. Он и сейчас с удивительной ясностью вспоминал тот день. Цех в кондитерской, хозяин — папаша Петьо — сообщает ему о смерти дядюшки Пьера. Скорбный и сочувствующий взгляд мастера. Ведь мастер был тогда еще жив и полон сил. Дом дяди Пьера. Жюльен хорошо помнил свой приезд туда и овладевший им страх. Страх, мешавший ему войти в комнату, где лежал усопший. Он так и не взглянул в тот день на дядю Пьера, и все же перед ним неотступно вставала одна и та же картина: высокий человек лежит, вытянувшись в гробу. Он умер, но для Жюльена все еще оставался как бы живым. Таким же был для него и мастер Андре Вуазен, убитый во время попытки перейти демаркационную линию. А в тот вечер оба этих покойника больше, чем когда-либо, казались ему живыми. Не может ли так случиться, что они вдруг возьмут да и присоединятся к нему? Зашагают молча рядом? Теперь он был почти одного роста с ними. Какие они оба были молодцы — дядюшка Пьер и мастер! И вовсе они не умерли... Нет, пет, они, конечно, умерли; и это не они к нему присоединятся, а он к ним. Существует ли вправду мир, где мертвые живут? Встретит ли он там и других знакомых? Например, Гернезера? Гернезера, тренера-эльзасца, которому пришлось покинуть Лон и свободную зону из-за Жюльена. По вине Жюльена... Но нет, Гернезер не умер. Он, верно, перешел демаркационную линию. А потом он ведь во что бы то ни стало хотел возвратиться в родные края и бороться там против немцев. Каждый должен убить своего фрица — вот о чем он мечтал. Так и мыслил себе продолжение этой войны.
У Жюльена вырвался горестный смешок. Он ощутил во рту вкус желчи, и это заставило его вспомнить дорогу, что вела к берегам Лу: там, когда он узнал о смерти мастера, он ощутил тошноту.
Нет, Гернезер не умер. Пока еще нет. Он ждет своего часа и, быть может, когда-нибудь присоединится к Жюльену, подобно дядюшке Пьеру и Андре Вуазену. Надо оставить местечко и для него... А Бертье? Умрет ли он вместе с ним, Жюльеном? Человек уходит и умирает. Мастер погиб, переходя демаркационную линию, он хотел свидеться со своей женой, миниатюрной блондинкой: она оказалась в оккупированной зоне, и Андре не пожелал оставить ее во власти немцев. А сам, он, Жюльен, умрет потому, что захотел добраться до Лондона. Человек уходит и умирает, а другие остаются. Остаются с девушками, которых ты любил, и даже не всегда дожидаются твоей смерти, чтобы заменить тебя.
Сильвия останется здесь. И вокруг нее будет много молодых людей. Сумеет ли она хотя бы дождаться известия о смерти Жюльена? Да и узнает ли она об этом? А что, если в Кастр вернется ее жених? Из Лондона нельзя даже написать. Даже из Испании и то не приходят ни любовные письма, ни извещения о кончине. Тот, кто живет там, как бы умирает для живущих тут.
Жюльен внезапно останавливается. Теперь ему кажется, что он все понимает яснее. Его как бы озарил внутренний свет. Он вдруг постигает, что важна не сама смерть, важно отсутствие. И молчание. Пусть Гернезер жив, но здесь его нет, как нет здесь мастера Андре Вуазена и дядюшки Пьера. И его, Жюльена, так же не будет для Сильвии. Он уйдет из ее мира, она станет для него недосягаемой и безмолвной. А ну как она умрет? Умрет. Исчезнет.
Жюльен вновь останавливается. Его бросило в жар. Пот стекает по его лбу, он больше не чувствует промозглой сырости тумана. За изгородью видна неяркая полоса света — луч падает от фонаря или струится из незавешенного окна. Жюльен несколько мгновений смотрит на это пятно с расплывшимися краями, на пятно, белеющее в ночи, потом продолжает свой путь.
Сильвия умрет? Нет, это невозможно. Отчего она может умереть? Да от всего. От чего угодно. От туберкулеза. От несчастного случая! Нет, нет! Сильвия не может умереть. Она создана для жизни. Для радости. Для счастья. Для любви.
И опять горестный смешок помимо воли Жюльена вырывается из его груди.
Она будет любить. Если не его, Жюльена, то кого-нибудь другого. Того, кого ей прочат в мужья, а может, даже и не его, а третьего. Неужели ее взгляд окажет такое же магическое действие еще на кого-нибудь?
«Нет, Сильвия, нет!»
А что, если она поклянется ждать? Разве клятвы чего-нибудь стоят? Ритер любил повторять: «Клятвы как девицы-недотроги: их невинность все равно нарушают».
Какой холодный, промозглый туман! Он поднимается с поверхности Агу и ползет вверх по склону холма. Жюльен не видит тумана, но отчетливо ощущает его. Туман такой густой, что его, кажется, можно ощупать. Он забивается в рот и в ноздри. Наполняет все твое существо, точно предчувствие смерти, твоей смерти.
Чего он боится больше? Умереть или потерять Сильвию? Неужели он и вправду боится смерти? И вдруг в его ушах отчетливо раздается смех Ритера. Пьяный парижанин смеется прямо в лицо товарищам, которые говорят о Лондоне и мечтают попасть туда. Ритер кричит:
— Люди думают, будто они умирают за родину, а на самом деле умирают они за промышленников! Слышите, ребята? За промышленников вроде моего папаши! Это сказал Анатоль Франс. Читали Анатоля Франса? Черт побери! Хотел бы я знать, сколько людей погибло в войну четырнадцатого — восемнадцатого годов ради процветания фабрики Ритеров! И какую долю процента составляют они от миллионов погибших. Любопытная статистика! Но я не такой блаженный. Я не хочу, чтобы мне продырявили шкуру из-за ткацких станков. Даже если они принадлежат папаше Ритеру!
Жюльен никогда не относился всерьез к крикам Ритера. И смерти он не боится. Они говорили об этом с Бертье. Бертье тоже не страшится ее. Они вдвоем, не дрогнув, глянут ей прямо в лицо. И смело бросят ей вызов.
Жюльен стоит перед калиткой, ведущей на пост наблюдения. Железный ставень отброшен. В ночном мраке едва угадываются обсаженные самшитом аллеи, кусты кажутся грязно-серыми и клочковатыми. Наверху светится окошко второго этажа. Внизу видна расплывчатая вертикальная линия — там, должно быть, плохо прикрыта дверь. Жюльен резко поворачивается: на дороге слышны торопливые шаги. Секунду он колеблется, потом, не раздумывая, сворачивает в сторону поля и останавливается за кустами. Шаги приближаются, стихают, скрипит решетчатая калитка. Жюльену кажется, что он узнал походку Каранто. Под подошвами идущего скрипит гравий на аллее, дощатая дверь дома хлопает.
Тишина.
Жюльену жарко. Сердце его бешено колотится, хотя он сам не мог бы объяснить почему.
С минуту он еще стоит не шевелясь, потом медленно начинает спускаться по дороге, прислушиваясь к ночи. Достигнув середины склона, он сворачивает налево, идет по другой дороге, потом проходит одну улочку, вторую, третью и оказывается в конце улицы Вильнев. Останавливается и переводит дух. Туман еще больше сгустился, но порывы свежего ветра то тут, то там разрывают его пелену; Жюльен идет вдоль забора. И вот он наконец перед домом Сильвии.
Он замирает в двух шагах от решетки, стараясь унять громкое биение сердца. Прислушивается. Ночь полна неясных шорохов. Что это? Наконец Жюльен догадывается: капли воды падают с веточек бересклета на звонкое ложе из листьев.
А что, если он войдет? Представится родителям Сильвии и скажет: «Я уезжаю. Вероятно, я погибну, позвольте же мне в последний раз поцеловать Сильвию».
Теперь ему кажется, что он недостаточно нежно обнял ее на прощание. Завтра она вспомнит об этом. И без сомнения, подумает, что он не так уж сильно любит ее. А быть может, решит, что он и уехал-то потому, что не любит ее.
Сколько времени простоял так Жюльен не шевелясь? Теперь он ощущает холод. Туман пропитал его одежду, и она прилипла к телу. Он совсем закоченел.
Он тщетно силится разглядеть дом, но туман и заросли бересклета скрывают строение от его взгляда. Там теплая и светлая комната, а в ней Сильвия, наедине со своим счастьем.
Думает ли она о нем? Ну, конечно, думает. Думает и ждет завтрашнего дня.
Жюльен срывается с места. Проходит улицей Вильнев и возвращается в центр города. Здесь полное безлюдье. Некоторое время он идет, не отдавая себе отчета в том, что делает, потом пересекает Епископский парк и направляется к мосту Бье. На минуту останавливается в том самом месте, где стоял в тот день, когда впервые ожидал Сильвию.
Мимо никто не идет. Туман напоминает безмолвную реку, он словно течет под мостом, там, где обычно течет Агу. Жюльен доходит до середины моста. Останавливается и достает из кармана три письма — родителям, Ритеру и Сильвии. Медленно, почти автоматическими движениями разрывает письма на мелкие клочки и швыряет их туда, где плещутся невидимые волны.
<< пред. << >> след. >> |