| << пред. << >> след. >> XII. История брата Джона
Я встал до восхода солнца, несмотря на то что лег спать очень поздно. Сделал я это главным образом потому, что хотел поговорить наедине с братом Джоном, который, как я знал, вставал очень рано. Я не встречал человека, который бы спал меньше него. Войдя в его хижину, я нашел его, как и ожидал, уже на ногах. Он занимался при свече прессованием цветов.
— Джон, — сказал я, — я принес вам вещи, которые, мне кажется, вы потеряли.
С этими словами я вручил ему переплетенную в сафьян книгу «Христианский год» и акварельный портрет молодой женщины, найденные мною в ограбленном миссионерском доме в Килве.
Он посмотрел сначала на портрет, потом на книгу.
Я вышел из хижины, чтобы полюбоваться восходом солнца.
Через несколько минут брат Джон позвал меня к себе, и когда я снова вошел в хижину, он спросил меня нетвердым голосом:
— Где вы нашли эти вещи, Аллан?
Я рассказал ему всю историю от начала до конца. Он выслушал меня, не проронив ни слова, и, когда я кончил, сказал:
— Я должен сказать вам, хотя, быть может, вы об этом догадываетесь, что это портрет моей жены, и эта книга принадлежит ей.
— Принадлежит ей?.. — воскликнул я.
— Да Аллан. Я говорю «принадлежит» потому, что убежден в том, что она жива. Я не могу сказать, на чем основывается это убеждение, так же, как не могу объяснить, каким образом дикарь зулус сумел точно предсказать мой приход. Иногда нам удается вырвать у неведомого какую-нибудь тайну. Я верю, что моя жена жива до сих пор.
— Спустя двадцать лет, Джон?
— Да, спустя двадцать лет. Как вы думаете, — спросил он почти свирепо, — зачем я под видом сумасшедшего брожу среди африканских дикарей, которые почитают безумных и не причиняют им вреда?
— Я думаю, для того, чтобы собирать бабочек и растения.
— Бабочек и растения! Это только предлог. Я искал и ищу свою жену. Вам это может показаться безумием, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что, когда мы расстались, она ждала ребенка, но я верю, Аллан, что она живет среди какого-нибудь дикого племени.
— В таком случае, быть может, лучше было бы не искать ее, — ответил я, подумав при этом о судьбе, постигавшей в те времена белых женщин, которые, спасшись от кораблекрушения, попадали в руки кафров и делались их женами.
— Нет, Аллан. Того, о чем вы думаете, я не боюсь. Если Бог спас мою жену, то он также защитил ее от всяких несчастий. Теперь вы понимаете, — прибавил он, — почему я хочу посетить этих понго, почитающих белую богиню...
— Понимаю, — сказал я и покинул его, так как, зная теперь все, я считал наилучшим не продолжать этот мучительный разговор.
Мне представлялось совершенно невероятным, чтобы его жена могла быть жива до сих пор. Открытие, что ее у же нет на свете, тяжело отразилось бы на брате Джоне.
Когда мы завтракали, Ханс, все еще страдавший от головной боли и раскаяния и прятавшийся за воротами от насмешек своих товарищей, вполз к нам в хижину, словно побитая собака, и объявил, что к нам идет Бабемба в сопровождении большого числа воинов, несущих тюки и ящики. Я приготовился встретить их, но потом вспомнил, что, по странному туземному обычаю, брат Джон является самым важным из нас лицом. Поэтому я отошел в сторону и попросил его занять мое место. Он поспешно допил свой кофе и, немного отойдя от нас, остановился в позе статуи. Бабемба и его спутники приблизились к нему, ползя на четвереньках. Остальные воины тоже держались по-рабски, насколько это позволяла им ноша.
— О король Догита, — сказал Бабемба, — твой брат король Бауси возвращает оружие твоим детям, белым людям, и посылает им подарки.
— Рад слышать это, Бабемба, — сказал брат Джон, — хотя лучше бы было, если бы его вовсе не отбирали. Сложи все здесь и встань на ноги. Я не люблю, когда люди ползают предо мной, словно обезьяны.
Приказание брата Джона было немедленно исполнено. Мы пересчитали оружие, патроны и прочее, отобранное у нас. Ничего не пропало, ничто не было испорчено. В придачу к нашим вещам тут было четыре великолепных слоновых клыка — подарки Стивену и мне, которые я, будучи человеком практичным, охотно принял, — несколько кожаных плащей и оружие мазиту в дар Мавово и охотникам, великолепная туземная кровать с ножками из слоновой кости — подарок Хансу за его способность спать при самых исключительных обстоятельствах (услышав это, зулусы громко захохотали, а Ханс с проклятиями исчез за хижинами) и для Самми — волшебный музыкальный инструмент, с просьбой в будущем пользоваться им при публике вместо своего голоса. Я должен прибавить, что Самми не понял шутки, как Ханс, но все мы вполне оценили юмор мазиту.
— Напрасно смеются эти чернокожие дети, мистер Квотермейн, — сказал он. — В таких случаях от тихих молитв мало толку. Я убежден, что только мой громкий плач был услышан небом, спасшим нас от языческих стрел.
— О Догита и белые господа! — сказал Бабемба. — Король приглашает вас к себе, чтобы попросить у вас извинения за происшедшее. На этот раз вам не надо брать с собой оружие, так как отныне вы можете считать себя среди мазиту в полной безопасности.
Мы немедленно отправились к королю, захватив с собой отвергнутые им подарки. Наше шествие к королевским хижинам вышло весьма торжественным. При нашем прохождении народ склонялся перед нами, хлопая в знак приветствия в ладоши. Дети и девушки бросали в нас цветы, словно мы были новобрачными. Мы проходили мимо места казни, где все еще стояли столбы (могилы были засыпаны), на которые, признаться, я смотрел с содроганием.
Когда мы пришли к Бауси, он и его советники встали и поклонились нам. Больше того, король подошел к брату Джону, взял его за руку и потерся своим уродливым черным носом о нос своего почетного гостя. Это, по-видимому, заменяло у мазиту объятия — честь, которой брат Джон, казалось, совсем не оценил. Потом последовали длинные речи, после которых мы пили густое туземное пиво.
Бауси объяснил, что все зло происходило от покойного Имбоцви и его учеников, от тирании которых уже давно стонала вся земля мазиту.
Брат Джон принял за всех нас извинение Бауси, потом прочел ему целую лекцию или, вернее, проповедь, занявшую ровно двадцать пять минут. В этой проповеди он говорил о зле, происходящем от суеверия, и указывал на лучший, более возвышенный путь. Бауси ответил, что он охотно поговорит об этом пути в другой раз. Найти этот путь будет весьма легко (принимая во внимание, что остаток своих дней мы проведем с ним) — хотя бы на будущую весну, когда будет посеян хлеб и у мазиту будет много свободного времени. После этого мы поднесли ему наши подарки, которые он на этот раз принял весьма охотно. Потом я взял слово и объяснил Бауси, что мы далеки от намерения остаться на всю жизнь в городе Безу и хотим в самом непродолжительном времени отправиться в Землю Понго. При этом лицо короля и его советников приняло печальное выражение.
— Послушай меня, о господин Макумазан, — сказал он. — Эти понго представляют большой и могущественный народ, который живет среди болот и ни с кем не смешивается. Если им удается поймать кого-нибудь из мазиту или людей какого-нибудь другого племени — они либо убивают их, либо уводят в свою землю, где обращают их в рабов или приносят в жертву демонам, которых почитают.
— Это правда, — вмешался Бабемба, — когда я был очень молодым, я был в плену у понго, которые хотели принести меня в жертву Белому Дьяволу. Спасаясь от них, я потерял этот глаз.
Нет нужды говорить, что я принял к сведению это замечание, хотя нашел текущий момент неудобным для дальнейших расспросов. Если Бабемба был в Земле Понго, подумал я, он может снова отправиться туда или, по крайней мере, показать нам дорогу.
— Если нам удается поймать кого-нибудь из понго, — продолжал Бауси, — что случается, когда они выходят на охоту за рабами, мы убиваем их. С тех пор как мазиту живут в этом месте, между ними и понго всегда были ненависть и война. Я был бы счастлив, если бы мог уничтожить это злое племя.
— Это тебе не удастся, о король, пока жив Белый Дьявол, — сказал Бабемба. — Разве ты не слышал о пророчестве понго, которое гласит, что это племя будет существовать до тех пор, пока жив Белый Дьявол и цел Священный Цветок? Но когда умрет Белый Дьявол и перестанет цвести Священный Цветок, тогда всем им придет конец.
— Я полагаю, — сказал я, — что этот Белый Дьявол когда-нибудь да умрет.
— Нет, Макумазан. Сам собою он никогда не умрет. Подобно их нечестивому жрецу, он жил и будет жить до тех пор, пока его не убьют. Но кто сможет убить Белого Дьявола?
У меня мелькнула мысль, что я не прочь попытаться сделать это, но я не высказал ее.
— Брат мой Догита и белые господа! — воскликнул Бауси. — Посетить страну этих колдунов вы сможете только во главе большого войска. Но как я могу послать с вами войско, если у мазиту нет лодок, чтобы переправить его через большое озеро, и нет деревьев, из которых можно было бы построить их?
Мы ответили, что не знаем, но потом обсудим этот вопрос, так как мы пришли сюда с целью посетить понго и постараемся осуществить это.
Потом аудиенция окончилась, и мы вернулись в свои хижины, оставив Догиту поговорить с «братом Бауси» относительно здоровья последнего. Проходя мимо Бабембы, я сказал ему, что хочу увидеться с ним наедине. Он ответил, что зайдет ко мне вечером, после ужина. Остаток дня прошел спокойно, так как мы попросили, чтобы народ держался в стороне от наших хижин.
Дома мы застали Ханса (он не сопровождал нас к королю, так как стеснялся показаться в публичном месте) за чисткой ружей. Это мне кое о чем напомнило. Позвав Мавово, я взял двуствольное ружье, о котором говорил, и вручил его зулусу со словами:
— Оно твое, о истинный пророк!
— Да, отец мой, — ответил он, — на некоторое время оно мое, но потом оно, быть может, снова станет твоим.
Эти слова поразили меня, но я не стал допытываться у Мавово о их значении. Мне больше не хотелось слышать его пророчеств. Потом мы пообедали, а остаток для проспали, так как все мы, включая брата Джона, очень нуждались в отдыхе.
Вечером пришел Бабемба, и мы, трое белых, остались с ним наедине.
— Расскажи нам, Бабемба, о понго и о Белом Дьяволе, которого они почитают, — сказал я.
— Макумазан, — ответил он, — с тех пор как я был в их стране, прошло пятьдесят лет, и все, что случилось там со мною, я вижу словно сквозь туман. Однажды, когда мне было двенадцать лет, я ловил рыбу в камышах. Вдруг приплыли в лодке какие-то люди высокого роста, одетые в белое, которые схватили меня. Они привезли меня в город, где было много других таких же людей, и обращались со мною хорошо. Они давали мне вкусную пищу, от которой я сделался жирным и кожа моя начала лосниться. Однажды вечером меня повели куда-то далеко. Мы шли всю ночь и наконец пришли к большой пещере. В этой пещере сидел страшный старик, вокруг которого плясали ряженые люди, исполнявшие обряд Белого Дьявола. Старик сказал мне, что на следующий день меня зажарят и съедят и что для этого меня и откармливали. У входа в пещеру, около которой была вода, находилась лодка. Когда все уснули, я подполз к этой лодке. В то время как я отвязывал ее, один из жрецов проснулся и подбежал ко мне. Я ударил его веслом по голове, и он упал в воду. Я был смел и силен, хотя был мальчиком. Он вынырнул из воды и ухватился за край моей лодки. Тогда я стал бить его веслом по пальцам до тех пор, пока он не разжал их. В эту ночь дул сильный ветер, ломавший ветки на деревьях, которые росли на другом берегу воды. Он завертел лодку, и одна из веток попала мне в глаз. В то время я почти ничего не почувствовал, но потом глаз вытек. Не знаю, быть может, тогда мне в глаз попало копье или нож. Я греб веслом до тех пор, пока не потерял сознания. Последнее, что я помню, это шелест камышей, через которые ветер гнал мою лодку. Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь недалеко от берега, до которого я легко добрался вброд, спугнув при этом двух крокодилов. Но это, вероятно, было спустя несколько дней после моего бегства, так как я увидел, что сильно исхудал. На берегу я снова лишился чувств. Там меня нашли люди нашего племени, которые заботились обо мне, пока я не поправился. Вот и все.
— И вполне для нас достаточно, — сказал я. — Теперь скажи мне, как далеко находится город понго от того места, где ты был взят в плен?
— На расстоянии целого дня пути в лодке, Макумазан. Я был взят в плен рано утром, и только к вечеру мы достигли того места, где было привязано много лодок. Их было около пятидесяти, и некоторые из них могли вместить до сорока человек.
— А как далеко от пристани до города?
— Они находятся рядом, Макумазан.
— Не слышал ли ты чего-нибудь о земле, лежащей за водою, которая протекает около пещеры? — спросил брат Джон.
— Да, Догита. Я слышал тогда или некоторое время спустя (время от времени до нас доходят слухи об этих понго), что это остров, где растет Священный Цветок, о котором ты знаешь; ибо когда ты был здесь в последний раз, у тебя был такой цветок. Я слышал также, что за этим цветком присматривают жрица, называемая Матерью Цветка, и ее служанки, которые все девственны.
— А кто эта жрица?
— Не знаю. Но я слышал, что она выбирается из тех, которые родятся белыми, несмотря на то, что их родители черные. Если у понго родится девочка белой или с маленькими глазами, или глухонемой, то ее отделяют от других, и она становится служанкой жрицы. Но этой жрицы теперь, должно быть, уже нет в живых, так как в то время, когда я был очень молодым, она была старой, очень старой, и понго были очень обеспокоены, так как среди них не было женщины с белой кожей, которая могла бы занять место старой жрицы после ее смерти. Наверно, она уже умерла. Много лет тому назад в земле понго был большой праздник (во время которого было съедено много рабов), так как жрецы нашли новую прекрасную жрицу с белой кожей, желтыми волосами и ногтями надлежащего вида.
Тут я подумал, что эти поиски жрицы, называемой Матерью Цветка и обладающей особыми приметами, напоминают поиски быка Аписа [1] в древнем Египте, о которых рассказывает Геродот [2]. Однако я тогда ничего не сказал, так как брат Джон вдруг спросил:
— А эта жрица тоже умерла?
[1] Апис — в древнеегипетской мифологии — бог плодородия в образе быка.
[2] Геродот — дреинегреческий историк, живший в V веке до н.э.
— Не знаю, Догита, но думаю, что нет. Если бы она умерла, до нас дошел бы слух о празднестве съедения мертвой Матери.
— Съедение мертвой Матери?! — воскликнул я.
— Да, Макумазан. У понго существует священный закон, по ко торому тело Матери Цветка после ее смерти должно быть разделено между людьми, имеющими право на священную еду.
— Но Белого Дьявола не едят? — спросил я.
— Нет, ибо, как я уже говорил тебе, он никогда не умрет. Он причиняет другим смерть, которую, без сомнения, ты найдешь, если отправишься в Землю Понго, — мрачно прибавил Бабемба.
«Клянусь честью, — подумал я, когда наш разговор окончился, так как Бабембе больше нечего было рассказывать, — если бы дело касалось только меня, я охотно оставил бы в покое понго и их Белого Дьявола». Потом, вспомнив об отношении брата Джона к этому вопросу, я со вздохом решил покориться своей судьбе. Но судьба была на его стороне.
На следующий день, рано утром, Бабемба снова пришел к нам.
— Произошла удивительная вещь, господа, — сказал он. — Вчера вечером мы говорили о понго, а сегодня утром, на заре, от них прибыло посольство.
— С какой целью? — спросил я.
— С предложением заключить мир между их народом и мазиту. Да, они пришли просить Бауси отправить к ним послов для заключения продолжительного мира. Как будто кто-нибудь согласиться пойти к ним! — прибавил он.
— Быть может, кто-нибудь и согласится, — ответил я, так как мне в голову пришла одна мысль. — Однако надо пойти к Бауси.
Через полчаса мы сидели в королевской загородке. Когда мы шли к королю, между мною и братом Джоном произошел такой разговор:
— Не приходила ли вам мысль, Джон, — спросил я, — что вам сейчас представляется, быть может, самый удобный случай посетить Землю Понго? Из мазиту туда, пожалуй, никто не пойдет, так как они боятся ловушки. Вы, будучи кровным братом Бауси, можете сыграть роль чрезвычайного посла, мы же будем вашей свитой.
— Я уже думал об этом, Аллан, — ответил он, поглаживая свою длинную седую бороду.
Мы сидели среди нескольких главных советников короля. Вскоре Бауси вышел из своей хижины в сопровождении брата Джона и, поздоровавшись с нами, приказал привести послов понго. Вошло несколько светлокожих людей высокого роста, с правильными семитическими чертами, одетых, как арабы, в белое и носивших золотые и медные кружки на шее и запястьях. Коротко говоря, это были представительные люди, резко отличавшиеся от обыкновенных жителей Центральной Африки. Но в их наружности было нечто, внушавшее одновременно страх и отвращение. Я должен прибавить, что их копья были оставлены снаружи изгороди, окружавшей королевские хижины. Послы, сложив руки на груди, с достоинством поклонились королю.
— Кто вы, и что вам нужно? — спросил Бауси.
— Я — Комба, — ответил их предводитель, еще совсем молодой человек с блестящими глазами, — Комба, принятый богами, который, быть может, в скором времени станет Калуби народа понго, а это — мои слуги. Я пришел сюда с дарами дружбы по желанию священного Мотомбо, верховного жреца богов.
— Я думал, что Калуби жрец ваших богов, — прервал его Бауси.
— Нет, Калуби — король понго, так же как ты — король мазиту. Мотомбо же, которого мы редко видим, — король духов и уста богов. — Бауси кивнул по-африкански головой, т.е. поднял вверх подбородок, не опуская его.
Калуби продолжал:
— Я отдался в твои руки, полагаясь на твою честь. Если хочешь, можешь убить меня, хотя от этого ты ничего не выиграешь, так как мое место займет другой, ожидающий очереди стать Калуби.
— Разве я понго, чтобы убивать послов и поедать их? — спросил саркастическим тоном Бауси, и этот вопрос, как я заметил, несколько задел послов понго.
— Ты ошибаешься, король! Понго едят только тех, кого выбирает Белый бог. Это религиозный обряд. К чему есть людей тем, у кого есть много скота?
— Не знаю, — проворчал Бауси — но у нас есть один человек, который может рассказать совсем другую историю, — он посмотрел на Бабембу, который беспокойно зашевелился.
Комба тоже посмотрел на него своими свирепыми глазами.
— Трудно допустить, — сказал он, — чтобы кто-нибудь стал есть такого старого, костлявого человека. Но оставим это. Я благодарю тебя, король, зато, что ты обещаешь нам безопасность. Я пришел сюда просить тебя, чтобы ты отправил к нам послов для переговоров с Калуби и Мотомбо о заключении продолжительного мира между нашими народами.
— Почему же Калуби и Мотомбо сами не пришли сюда для переговоров? — спросил Бауси.
— Потому что, о король, закон не позволяет им покидать свою страну. Поэтому они послали меня, будущего Калуби. Слушай! Между нами в течение многих лет была война. Она началась так давно, что только Мотомбо знает от богов, когда она возникла. Некогда народ понго владел всей этой землей, а за водой находились только наши священные места. Потом пришли ваши предки, напали на понго, многих из них перебили, многих захватили в плен и сделали своими рабами, а их женщин сделали своими женами. Теперь Мотомбо и Калуби говорят: пусть вместо войны будет мир, пусть там, где был бесплодный песок, произрастают злаки и цветы, пусть мрак, в котором блуждают и гибнут люди, сменится приятным светом, и наши народы протянут друг другу руки!
Его красноречие, признаться, произвело на меня впечатление. Но Бауси, по-видимому, смотрел на это поэтическое предложение с мрачным подозрением.
— Перестаньте убивать людей нашего племени и брать их в плен для принесения в жертву Белому Дьяволу, и тогда через год или два мы сможем внять твоим речам, которые сдобрены медом, — сказал он. — Теперь же они кажутся нам западней. Однако, если кто-нибудь из наших советников захочет посетить вашего Мотомбо и Калуби и послушать, что они скажут, — я не запрещу ему этого. Скажите, о советники, кто из вас хочет сделать это? Не говорите все разом, но по одному и поскорее, так как первый, кто выскажет желание отправиться послом к понго, будет удостоен этой чести.
Мне казалось, что я никогда не слышал более невозмутимой тишины, чем та, которая наступила после этого приглашения. Каждый из присутствовавших смотрел на своего соседа, но никто из них не проронил ни слова.
— Как? — удивленно воскликнул Бауси. — Никто ничего не говорит? Что ж, все вы люди мирные. Но что скажет великий вождь Бабемба?
— Я скажу, о король, что однажды, когда я был очень молодым, я побывал в Земле Понго, будучи затащен туда за волосы, и потерял там глаз. Поэтому я не пойду туда добровольно.
— Как видишь, о Комба, никто из моих советников не хочет быть послом. Поэтому, если Мотомбо и Калуби хотят переговорить о мире, то пусть сами придут сюда.
— Я уже сказал тебе, о король, что это невозможно.
— Если так, то все кончено, о Комба! Отдохни, поешь нашей пищи и вернись в свою землю.
Тогда брат Джон встал со своего места и сказал:
— Мы кровные братья, Бауси, и потому я могу говорить за тебя. Если ты и эти понго согласны, то я и мои друзья не боимся посетить Мотомбо и Калуби, чтобы переговорить с ними о мире от имени твоего народа, так как мы любим посещать новые земли и незнакомые нам племена. Скажи, Комба, примете ли вы нас как послов, если король даст нам на это свое согласие?
— Король волен назначать своим послом кого захочет, — ответил Комба. — Калуби слышал о прибытии в Землю Мазиту белых господ и велел передать им, что будет рад, если они захотят сопровождать посольство. Только, когда вопрос был передан на решение Мотомбо, оракул сказал так: пусть белые люди придут к нам, если хотят, но только пусть не берут с собою своих железных труб, больших и малых, которые с шумом изрыгают дым и причиняют смерть на расстоянии. Им не нужно будет добывать себе пропитание с помощью оружия, так как пища будет даваться им в изобилии. Среди понго они будут в полной безопасности, если только не нанесут оскорбление богам.
Эти слова Комба произнес очень медленно и выразительно, устремив на меня свои проницательные глаза, будто желая угадать мои сокровенные мысли.
Когда я услышал это, храбрость покинула меня. Я знал, что Калуби приглашает нас в Землю Понго для того, чтобы мы убили Белого Дьявола, угрожающего его жизни, который, насколько я понял, был чудовищной обезьяной. Но что мы сможем поделать с этой обезьяной или с каким-нибудь другим страшным зверем, если при нас не будет огнестрельного оружия?
— О Комба! — сказал я. — Мое ружье для меня — отец, мать, жена — вся моя родня. Без него я никуда не двинусь.
— В таком случае тебе, белый господин, — ответил Комба, — лучше всего остаться здесь со своим семейством, ибо если ты попробуешь взять его с собою в Землю Понго, ты будешь убит, лишь только ступишь ногой на наш берег.
Прежде чем я успел ответить на это, заговорил брат Джон.
— Вполне понятно, — сказал он, — что великий охотник Макумазан не хочет расстаться со своим ружьем, которое для него то же, что палка для хромого. Иное дело я. В продолжение многих лет я не применял оружия и не убивал ничего, созданного Богом, за исключением немногих яркокрылых насекомых. Я готов посетить вашу страну, имея при себе только это, — он указал на сетку для ловли бабочек, прислоненную к изгороди.
— Хорошо. Ты встретишь у нас самый радушный прием, — сказал Комба, и мне показалось, что в его глазах мелькнула радость.
Потом последовала пауза, во время которой я объяснил все Стивену, указав при этом на безумность предложения брата Джона. Но, к моему ужасу, в этом юноше снова заговорило природное упрямство.
— Мне кажется, Квотермейн, — сказал он, — что мы не можем позволить этому старику идти одному. По крайней мере, не могу допустить этого я. Вы — другое дело. У вас есть сын, который зависит от вас. Но даже не принимая во внимание того факта, что я хочу добыть... — он уже был готов сказать «орхидею», как я подтолкнул его локтем.
Конечно, это может показаться смешным, но у меня явилось опасение, как бы Комба каким-нибудь тайным путем не понял смысла его слов.
— В чем дело? — спросил Стивен. — А, понимаю! Но ведь этот болван не понимает по-английски. Итак, если брат Джон пойдет в Землю Понго, я тоже пойду с ним, если же не пойдет — я пойду один.
— Упрямый молодой осел! — пробормотал я.
— Что говорит этот молодой господин? Он хочет побывать в нашей стране? — спросил Комба, с дьявольской проницательностью догадавшийся о намерении Стивена.
— Он говорит, что он мирный путешественник, желающий посмотреть вашу страну и поискать в ней золота, — ответил я.
— Хорошо. Он посмотрит ее. В ней есть золото, — он коснулся браслета на своей руке. — Мы дадим ему столько золота, сколько он сможет унести с собой. Но, быть может, белые господа хотят обсудить это наедине? Тогда позволь нам, король, удалиться на некоторое время.
Пять минут спустя мы сидели в «большом доме короля» с самим Бауси и Бабембой. Мы с Бауси умоляли брата Джона отказаться от своего намерения. Бабемба называл это решение безумным, ибо он, знающий понго, чует в воздухе запах коварства и убийства. Брат Джон мягко отвечал, что он бесповоротно решил воспользоваться этим посланным ему небом случаем посетить одно из немногих незнакомых ему мест Африки. Стивен, зевая и обмахиваясь платком (в хижине было очень жарко), заявил, что, забравшись так далеко с целью достать редкий цветок, он не намерен возвращаться с пустыми руками.
— Я вижу, Догита, — сказал наконец Бауси, — что для путешествия у тебя есть какая-то причина, которую ты скрываешь от меня. Но я удержу тебя силой.
— Если ты это сделаешь, я порву с тобой наше братство, — ответил брат Джон. — Не пытайся, Бауси, узнать того, что скрыто от тебя, но подожди до тех пор, пока этого не откроет будущее.
Бауси только застонал в ответ. Бабемба заявил, что Догита и Вацела околдованы и что только один я, Макумазан, остался в здравом уме.
— Итак, решено! — воскликнул Стивен. — Джон и я отправимся послами к понго, а вы, Квотермейн, останетесь здесь с охотниками и багажом.
— Молодой человек, — ответил я, — вы хотите меня оскорбить? Вы думаете, что я покину вас после того, как ваш отец оставил вас на мое попечение? Если пойдете вы оба, то пойду и я, хотя бы мне пришлось идти в чем мать родила. Но позвольте мне сказать вам, что я смотрю на вас обоих как на сумасшедших и что вы вполне заслуживаете быть съеденными понго. Подумать только, что я в своем возрасте должен добровольно идти к дикарям-людоедам, не имея при себе даже пистолета, и голыми руками сражаться с неведомым зверем! Что ж, ничего не поделаешь! Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
— Правильно, совершенно правильно! — заметил Стивен.
Ох, с каким удовольствием я надрал бы ему уши! Мы снова вышли во двор, куда были призваны Комба и его свита. На этот раз они пришли с подарками, которые состояли из двух прекрасных слоновых клыков (из чего я заключил, что их страна не со всех сторон окружена водою, так как слоны вряд ли могли бы водиться на острове), золотого порошка в тыквенной бутылке и нескольких медных браслетов, показывающих, что страна понго богата металлами; белого, хорошо вытканного полотна и нескольких красиво раскрашенных горшков, свидетельствовавших о художественных вкусах этого народа. Мне очень хотелось узнать, откуда они приобрели эти вкусы и каково вообще происхождение этого племени. На эти вопросы я никогда не нашел ответа и думаю, что понго сами не смогли бы на них ответить.
Совет возобновился. Бауси объявил, что трое белых господ со своими слугами (я настоял на последнем) согласны отправиться без огнестрельного оружия в Землю Понго в качестве послов, чтобы обсудить условия мира между двумя народами и, особенно, вопросы, касающиеся торговли и заключения браков. Комба особенно настаивал на включении последнего. Он же, Комба, от имени Мотомбо и Калуби, духовного и светского правителей своей страны, гарантирует нам полную безопасность при условии, что мы не оскорбим богов понго. Кроме того, он поклялся, что мы будем доставлены целыми и невредимыми в Землю Мазиту спустя шесть дней после того, как покинем ее берега.
Бауси сказал, что это хорошо, и прибавил, что пошлет пятьсот вооруженных людей сопровождать нас до того места, откуда мы отплывем, и встретит нас по возвращении. Кроме того, он сказал, что если нам будет причинен какой-нибудь вред, то он будет воевать с понго до тех пор, пока не найдет способа истребить их всех. Мы расстались, порешив отправиться в наше путешествие на следующее утро.
<< пред. << >> след. >> |