[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Генри Райдер Хаггард. Жемчужина востока

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  II. ГЛАС БОЖИЙ

  III. РОЖДЕНИЕ МИРИАМ

  IV. ВОДВОРЕНИЕ МИРИАМ

  V. ХАЛЕВ

VI. МАРК

  VII. МАРК И ХАЛЕВ

  VIII. ПРАВЕДНЫЙ СУД ФЛОРА

  IX. БЕНОНИ

  X. ЕССЕИ ЛИШАЮТСЯ СВОЕЙ ЦАРИЦЫ

  XI. ОЖЕРЕЛЬЕ, КОЛЬЦО И ПИСЬМО

  XII. ГОРЕ ТЕБЕ, ИЕРУСАЛИМ!

  VIII. ОПЯТЬ СРЕДИ ЕССЕЕВ

  XV. СИНЕДРИОН

  XVI. ВРАТА НИКАНОРА

  XVII. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ИЗРАИЛЯ

  XVIII. ЖЕМЧУЖИНА

  XIX. О МАРКЕ И ХАЛЕВЕ

  XX. ЦЕЗАРИ И ДОМИЦИАН

  XXI. ТРИУМФ

  XXII. НЕВОЛЬНИЧИЙ РЫНОК

  XXIII. ГОСПОДИН И РАБЫНЯ

  XXIV. НАГРАДА САРТОРИУСА

  XXV. СУД ДОМИЦИАНА

  XXVI. ЕПИСКОП КИРИЛЛ

  XXVII. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

  XXVIII. КАК МАРК СТАЛ ХРИСТИАНИНОМ

<< пред. <<   >> след. >>

      VI. МАРК
     
     В эту ночь те из кураторов в селении ессеев, которые пребывали в посте и молитве, были потревожены в своих занятиях вернувшимся с полпути начальствующим над слугами первосвященника евреем, который участвовал в разорении и ограблении жилищ и погребов селения. Человек этот явился с обвинением в том, что один из его людей был убит кем-то из ессеев по дороге в Иерихон, но виновника не нашли. На это обвинение им возразили, что временами здесь пошаливают разбойники, но что ни один из ессеев никогда не решится обагрить свои руки кровью, и в заключение попросили показать им стрелу, которою был ранен пострадавший. По тщательному исследованию стрела эта оказалась римской боевой стрелой, несомненно, римского изготовления.
     Возмущенные явною клеветою и выведенные из терпения кураторы, наконец, попросили еврея удалиться, предложив ему рассказать свою басню его господину, первосвященнику Анану, такому же вору, как он сам, или еще худшему вору и разбойнику, римскому прокуратору Альбину.
     Тот, конечно, не преминул сделать это, вследствие чего ессеям было приказано прислать в Иерусалим уполномоченных на суд Альбина. Уполномоченными избрали Итиэля и еще двух старших братьев. Они отправились в Иерусалим, но там их продержали совершенно бесполезно целых три месяца, под разными предлогами оттягивая суд. В то же время ессеям было дано знать, что обвинение можно признать недобросовестным, если ессеи согласятся дать прокуратору взятку, но те отказались. Альбин подождал немного, а потом, видя, что с них нечего взять, приказал уполномоченным убираться из Иерусалима, сказав, что пришлет к ним офицера, который расследует это дело на месте.
     Прошло еще два месяца, и, наконец, этот офицер прибыл в сопровождении 20 человек солдат. В одно хорошее зимнее утро Мириам с Нехуштой вышли погулять по дороге, ведущей в Иерихон, как вдруг увидели небольшой отряд вооруженных людей. Увидев, что то были римляне, они хотели свернуть с дороги и притаиться в кустах, но тот из них, который был, по-видимому, начальником, пришпорил коня, с намерением пересечь им дорогу. Волей-неволей, пришлось остановиться.
     Всадник обратился к ним с просьбой показать ему дорогу. Женщины согласились, тогда офицер, отдав своему отряду приказание, пошел рядом с Мириам, по дороге расспрашивая ее об ессеях, их жизни и пр.
     На вид ему было лет не более 23-х или 24-х. Роста он был выше среднего, стройный, но крепко и красиво сложенный, живой и энергичный в своих жестах и движениях. Его густые темно-каштановые волосы, коротко остриженные, вились крутыми кольцами, сквозь золотистый загар просвечивала кожа, тонкая и нежная, а большие серые глаза, расставленные несколько далеко друг от друга, смотрели смело, открыто из-под резких, энергичных черных бровей, придававших его лицу выражение твердости и решимости.
     Красиво очерченный, несколько большой рот, украшенный двойным рядом ровных белых зубов, видневшихся, когда он улыбался, и слегка выдающийся, чисто выбритый подбородок дополняли его лицо. Он производил впечатление смелого воина, человека, привыкшего повелевать, но при этом великодушного и добросердечного.
     С первого же взгляда он понравился Мириам, понравился больше, чем кто-либо из молодых людей, которых она видела до сих пор, да и несравненно больше Халева, ее товарища детства.
     Покончив с распоряжениями, римлянин рекомендовался девушке:
      — Я — Марк, — говорил он, — сын Эмилия, имя которого было известно Риму в его время. Я же только могу надеяться, что, быть может, и мое станет тоже со временем известно, пока же я ничем не могу похвалиться перед тобой, разве только дядюшке моему Каю вздумается умереть и оставить мне свои громадные богатства, выжатые им из испанцев. Пока я — простой центурион (сотник), под начальством достопочтенного и высокочтимого прокуратора Иудеи, благородного Альбина! — добавил Марк с оттенком сарказма в голосе. — В настоящее время я послан расследовать дело по обвинению ваших уважаемых покровителей ессеев в убийстве или в соучастии в убийстве одного недостойного еврея, который, в числе других, был послан сюда ограбить житницы этой общины! Теперь я желал бы услышать что-нибудь и о тебе, прекрасная госпожа!
     Мириам с минуту молчала в нерешимости, не зная, следует ли ей быть столь откровенной с мало знакомым ей человеком. Нехушта же, которой казалось, что молодой римлянин — человек влиятельный и сильный здесь, в Иудее, заслуживает полного доверия, отвечала за свою молодую госпожу:
      — Девушка эта, которую ты видишь, господин, моя госпожа, единственное дитя высокорожденного греко-сирианина Дэмаса и благородной супруги его, Рахили, дочери богатейшего купца в Тире, знатного еврея Бенони!
      — Бенони! Я знавал его в Тире, где до последнего времени было мое место служения, — произнес Марк. — Я не раз обедал за его столом. Это заядлый еврей и, как утверждают, зилот, богаче его нет купца в Тире, не считая Амрама финикиянина!
      — Отец госпожи моей умер в амфитеатре Берита (Berytus), а мать умерла родами!
      — В амфитеатре? — воскликнул молодой римлянин. — Разве он был злодеем или преступником?
      — Нет, господин, — вмешалась Мириам, — он был христианином!
      — Христианином! — повторил Марк. — О христианах говорят много дурного, но я знаю о них только то, что они несколько мечтатели в своих воззрениях. Однако, если я не ошибаюсь, ты сказала мне, госпожа, что принадлежала к общине ессеев?
      — Я — христианка, как мой отец и мать, но нашла приют у ессеев, и они не пытались уклонить меня от той веры, в которую я была крещена ребенком!
      — Это дело опасное — быть христианкой! — заметил ее собеседник.
      — Пусть так! Меня ничто не пугает! — ответила Мириам. — Я готова на все!
      — Господин, — вмешалась теперь Нехушта, — быть может, госпожа моя и я сказали тебе больше, чем надо было тебе знать. Но мы доверяем тебе и, хотя ты ведешь дружбу с Бенони, все же надеемся, что ты сохранишь в тайне все, что мы тебе сказали, и не откроешь ему убежище его внучки!
      — Вы не напрасно оказали мне доверие! Но обидно, что все его богатства, которые по праву принадлежат его внучке, пропадут задаром!
      — Высокое положение и богатство еще не все, господин, свобода личности и свобода веры больше значат, а моя госпожа ни в чем здесь не нуждается. Теперь я сказала тебе все, господин! — докончила Нехушта.
      — Не совсем все, ты не сказала мне имени твоей госпожи! — возразил молодой римлянин.
      — Ее зовут Мириам!
      — Мириам, — повторил он, — это красивое и милое имя. А вот уж видно и селение! Это оно и есть?
      — Да, господин, это селение ессеев, — сказала Мириам, — вот их зала совета, это большое здание, которое ты видишь там, а это странноприимный дом...
      — А этот домик, что стоит так особняком от других? — спросил Марк.
      — Это, господин, наш домик, там живем мы с Нехуштой!
      — Я угадал! Этот прекрасный садик, казалось, мог принадлежать только женщинам!
     
     Тем временем они подходили к селению. Марк шел подле молодой девушки, ведя лошадь в поводу за собой и удивляясь, что эта полуеврейская девушка так свободно отвечала на все его вопросы, как любая египтянка, римлянка или гречанка.
     Вдруг из кустов справа выступил на дорогу Халев и остановился как раз перед ними.
      — А, друг Халев, — сказала Мириам, — вот этот римский сотник Марк прибыл сюда посетить кураторов! Проводи его и его воинов в залу совета, да предупреди дядю моего Итиэля и других о его прибытии. Нам же с Нехуштой пора домой!
      — Римляне всегда прокладывали сами себе дорогу, они не имеют надобности, чтобы еврей указывал им путь! — мрачно проговорил Халев и снова скрылся в кустах по другую сторону дороги.
      — Друг твой, госпожа, не приветлив, — сказал Марк, провожая его глазами, — недобрый у него вид. Если кто-либо из ессеев мог совершить тот поступок, кажется, что только он!
      — Этот мальчик никогда еще не убил даже крупной хищной птицы! — сказала Нехушта.
      — Халев не любит чужих людей! — заметила, как бы извиняя его, Мириам.
      — Я это вижу и, признаюсь, также не люблю этого Халева!
      — Пойдем, Нехушта, — сказала Мириам, — вот наша дорога, а тебе, господин, с твоими людьми надо идти вон туда! Прощай!
      — Прощай, госпожа, спасибо тебе, что указала мне путь! — отвечал Марк и пошел указанной ему дорогой.
     Домик, отведенный ессеями Мириам и ее пестунье Нехуште, находился на краю селения подле странноприимного дома и был даже построен на земле этого последнего, но, конечно, отделен от него широкой канавой и довольно высокой живою изгородью из гранатовых кустов, обвешанных в это время года своими золотисто-красными плодами. Гуляя с Нехуштой вечером в своем садике, Мириам услыхала знакомый голос дяди своего Итиэля, окликавший ее из-за изгороди.
      — Что тебе угодно, дядя? — спросила Мириам.
      — Я хотел только предупредить тебя, дитя мое, что благородный Марк, римский центурион, будет жить в странноприимном доме все время, пока пожелает быть нашим гостем!
     А потому не пугайся, если ты увидишь или услышишь, что в этом саду или дворе ходят воины. Я буду жить здесь все это время, чтобы заботиться о нашем госте, который, как мне кажется, для римлянина весьма вежливый и приятный человек!
      — Я ничуть не боюсь его, дядя, — сказала девушка, — мы с Нехуштой уже успели познакомиться с этим римским центурионом сегодня утром! — И она, слегка краснея, рассказала о своей встрече с Марком на Иерихонской дороге.
      — Ну, спокойной ночи, дитя мое, — проговорил старик, — завтра мы с тобою увидимся, а теперь пора на покой!
     Мириам послушно вернулась в свою горницу и легла спать. Во сне все время снился ей молодой римский сотник.
     Встав поутру, Мириам принялась за свое любимое занятие — лепку из глины. Ваяние давалось ей легко, так как она от природы имела дарование, и работы ее возбуждали всеобщее удивление путешественников, заглядывавших в селение ессеев, находя всегда покупателей. Деньги, вырученные за эти работы, шли на поддержку бедных. Мастерскою служил небольшой тростниковый навес в саду у стены, где Мириам ежедневно проводила по нескольку часов, и куда заходил ее старый учитель, теперь уже весьма преклонных лет старец. Под его руководством Мириам исполнила несколько художественных вещей из мрамора и теперь работала над мраморным бюстом дяди своего Итиэля в натуральную величину из обломка старой мраморной колонны, привезенной из развалин одного дворца близ Иерихона. Нехушта прислуживала ей.
     Вдруг чья-то тень заслонила ей свет солнца, врывавшийся под навес. Подняв глаза, она увидела перед собой дядюшку Итиэля и с ним молодого римлянина.
      — Не смущайся, дочь моя, — начал старик, — я привел сюда нашего гостя, чтобы показать ему твою работу!
      — Ах, дядя, посмотри на меня! Разве я могу показаться кому-нибудь в таком виде? — воскликнула Мириам, протягивая вперед свои мокрые руки и испачканное глиной платье.
      — Смотрю и ничего решительно не вижу! — сказал старик. — Разве что-нибудь не ладно?
      — Я тоже смотрю и восхищаюсь! — сказал Марк. — Хорошо было бы, если бы мы чаще заставали женщин за таким прекрасным занятием.
      — Ты смеешься, господин, — возразила Мириам, — возможно ли восхищаться полузаконченной работой новичка в деле искусства? Тем более тебе, видавшему лучшие произведения великих греческих мастеров, о которых я слыхала!
      — Клянусь троном Цезаря, госпожа, — воскликнул он искренним тоном, — хотя я сам не художник, но самый выдающийся художник нашего времени Главк не создал бы подобного бюста!
      — О, конечно! — улыбаясь, сказала Мириам. — Главк помешался бы, увидев его!
      — Да, от зависти! Но скажи мне, что ты делаешь с этими произведениями искусства? — и он указал рукой на целый ряд работ, расставленных на полке под навесом.
      — Я продаю их желающим, или, вернее, дяди мои продают их, а вырученные деньги идут на бедных!
      — Не будет ли нескромно с моей стороны спросить, за какую цену вы их продаете?
      — Иногда путешественники давали мне по серебряному сиклю, а однажды, за группу верблюдов с арабом-проводником, я получила целых три сикля!
      — Один сикль! Три сикля! О, я куплю их все! Нет, это просто грабеж! Ну, а этот бюст, что он стоит?
      — Это не для продажи, — сказала Мириам, — это мой скромный дар дяде или, вернее, дядям, которые хотят поставить этот бюст в своей зале совета!
     Вдруг счастливая мысль озарила Марка.
      — Я пробуду здесь несколько недель, — сказал он, — не согласишься ли ты, госпожа, исполнить мой бюст в эту самую величину, и что это может стоить?
      — О, это будет стоить дорого, очень дорого, — отвечала девушка, — мрамор здесь стоит много, да и резцы изнашиваются... Это стоило бы очень дорого (она говорила так потому, что не знала даже, что ей можно спросить)!.. — Это будет стоить... 50 сиклей... Да, 50 сиклей! — повторила она неуверенно.
      — Я не богатый человек, — воскликнул Марк, — но охотно дам двести сиклей!
      — Двести! — пробормотала Мириам. — Нет, это безумие!
     Я не могу, не смею взять такой суммы... после того ты, господин, вправе будешь сказать, что попал к разбойникам, которые ограбили тебя... Нет, если мои дяди разрешат мне принять этот заказ и у меня хватит времени, я постараюсь сделать все, что могу, за 50 сиклей, но только я должна сказать тебе, господин, что тебе придется просидеть немало часов, чтобы получилось хоть слабое сходство с моим изображением!
      — Пусть так! Но как только я снова попаду в какую-нибудь цивилизованную страну, я доставлю тебе столько заказов, что твои нищие превратятся в состоятельных людей.
     А пока я к твоим услугам, начинай, госпожа, сейчас же, если тебе угодно!
      — Я не имею разрешения, а без этого не смею приступить к такой работе!
      — Это дело должно быть предложено на обсуждение совета кураторов, которым принадлежит право решить, может ли она исполнить твое желание, — вмешался Итиэль. — А пока я не вижу ничего предосудительного в том, что моя племянница начнет моделировать из глины твой бюст, который, в случае отказа совета в своем согласии, можно будет уничтожить!
      — Благодарю тебя, почтенный Итиэль, за твое разрешение. Где прикажешь мне сесть, госпожа? Ты увидишь, я буду для тебя самой послушной моделью!
      — Сядь здесь, господин, и смотри вот сюда, в мою сторону, если тебе будет благоугодно. Ну, вот так!
     И сеанс начался.
     

<< пред. <<   >> след. >>


Библиотека OCR Longsoft