[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Генри Райдер Хаггард. Жемчужина востока

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  II. ГЛАС БОЖИЙ

  III. РОЖДЕНИЕ МИРИАМ

  IV. ВОДВОРЕНИЕ МИРИАМ

  V. ХАЛЕВ

  VI. МАРК

  VII. МАРК И ХАЛЕВ

  VIII. ПРАВЕДНЫЙ СУД ФЛОРА

  IX. БЕНОНИ

  X. ЕССЕИ ЛИШАЮТСЯ СВОЕЙ ЦАРИЦЫ

  XI. ОЖЕРЕЛЬЕ, КОЛЬЦО И ПИСЬМО

XII. ГОРЕ ТЕБЕ, ИЕРУСАЛИМ!

  VIII. ОПЯТЬ СРЕДИ ЕССЕЕВ

  XV. СИНЕДРИОН

  XVI. ВРАТА НИКАНОРА

  XVII. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ИЗРАИЛЯ

  XVIII. ЖЕМЧУЖИНА

  XIX. О МАРКЕ И ХАЛЕВЕ

  XX. ЦЕЗАРИ И ДОМИЦИАН

  XXI. ТРИУМФ

  XXII. НЕВОЛЬНИЧИЙ РЫНОК

  XXIII. ГОСПОДИН И РАБЫНЯ

  XXIV. НАГРАДА САРТОРИУСА

  XXV. СУД ДОМИЦИАНА

  XXVI. ЕПИСКОП КИРИЛЛ

  XXVII. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

  XXVIII. КАК МАРК СТАЛ ХРИСТИАНИНОМ

<< пред. <<   >> след. >>

      XII. ГОРЕ ТЕБЕ, ИЕРУСАЛИМ!
     
     Прошло еще два года, два кровопролитных и ужасных года для Иудеи и, особенно, для Иерусалима, где различные секты уничтожали друг друга. В то время как в Галилее, невзирая на все усилия еврейского вождя Иосифа, под начальством которого сражался Халев, Веспасиан и его генералы брали штурмом город за городом, избивая население тысячами и десятками тысяч, в прибрежных городах и во многих других торговых центрах сирийцы и евреи восставали друг против друга и беспощадно избивали одни других. Евреи осаждали Гадару и Голонитис, Себасту и Аскалон, Анфедов и Газу, истребляя мечом и огнем всех сирийцев, а там настала и их очередь, сирийцы и греки восстали на них и также не знали пощады.
     До настоящего момента в Тире еще не было кровопролития, но все ждали этого со дня на день. Ессеи, изгнанные из своего селения у берегов Мертвого моря, искали себе убежища в Иерусалиме; они посылали к Мириам посла за послом, увещевая ее бежать, если возможно, куда-нибудь за море, так как в Тире ожидались избиения и пожары, а Иерусалим, как они полагали, был обречен на гибель. Христиане, со своей стороны, уговаривали ее бежать вместе с ними в Пеллу, где они собирались не только из Иерусалима, но и Тира, и со всей Иудеи. Но Мириам и тем, и другим говорила, что, где будет ее дед, там будет и она, так как он всегда был добр к ней, и она поклялась, пока он жив, не покидать его.
     Послы ессеев возвратились тогда обратно, а христиане, помолившись вместе с ней о ее спасении, покинули Тир.
     Простившись с теми и другими, Мириам пошла к деду, которого застала взволнованно расхаживавшим по своей комнате. Увидев ее, он поднял голову и спросил:
      — Что с тобой, дочь моя? Отчего ты так печальна? Верно, твои друзья предупредили, что нам грозят новые невзгоды?
      — Да, господин, — проговорила Мириам и передала ему все, что ей было известно.
     Старик выслушал ее до конца и сказал:
      — Я не верю всем этим предсказаниям христианских книг! Напротив, многие знамения указывают, что время явления Мессии близко, того настоящего Мессии, который разразит врагов страны и воссядет в Иерусалиме, сделав его великим и могучим, стерев врагов его с лица земли. Но если ты веришь, что бедствия обрушатся на Иерусалим и на избранный народ Божий, и боишься, то беги с друзьями, а меня оставь одного встречать бурю!
      — Я верю в предсказания христиан и их священных книг, верю, что гибель Иерусалима и всего народа нашего близка, но я ничего не боюсь! Я знаю, что и волос с головы нашей не упадет без воли Отца, и что из нас, христиан, никто не погибнет в эти дни! Но за тебя я боюсь и пойду за тобой, куда бы ты ни пошел. Я останусь с тобой, где бы ты ни остался!
      — Я не хочу покинуть своего дома и своего богатства даже и для того, чтобы спасти свою жизнь! Не могу покинуть свой народ в момент его священной войны за независимость и свободу дорогой родины. Но ты беги, дитя! Я не хочу, чтобы ты могла упрекнуть меня, что я довел тебя до погибели!
     Но Мириам была непоколебима.
     Так они и остались в Тире. А спустя неделю гроза действительно разразилась. Уже за последнее время евреям небезопасно было показываться на улицах города; те из них, которые, крадучись, появлялись вне своего дома, были избиваемы разъяренной толпой, которую возбуждали против них тайным образом римские эмиссары. Бенони воспользовался этим временем для того, чтобы сделать громадные запасы съестных припасов и снарядов и привести свой дворец, бывший некогда грозною крепостью, в готовность к серьезной обороне.
     Одновременно с этим он послал известить Халева, находившегося в это время в Яффе, где тот командовал еврейскими военными силами, о грозящей жителям Тира опасности. До ста семейств наиболее знатных и богатых евреев перебрались в дом Бенони, так как другого, более надежного убежища поблизости не было.
     Но вот однажды ночью страшный шум и вопли разбудили Мириам. Она вскочила с кровати. Нехушта была уже подле нее.
      — Что случилось, Ноу? — спросила девушка.
      — Эти псы сирийцы напали на евреев и громят их жилища! Видишь, половина города объята пламенем! Люди бегут из огня, но их беспощадно добивают тут же, в двух шагах от их домов. Пойдем на крышу! Оттуда все видно! — И, накинув плащи, обе женщины побежали наверх по мраморной лестнице.
     Опершись на перила, Мириам взглянула вниз и тотчас отшатнулась, закрыв лицо руками.
      — О, Христос! Сжалься над ними! Пощади свой народ!
      — А они, эти евреи, разве пощадили его, ни в чем не повинного?! — воскликнула Нехушта. — Теперь настал час возмездия... Не так ли избивали евреи греков и сирийцев во многих городах? Но если хочешь, госпожа, будем молиться за них, за этих евреев, особенно за их детей, которые теперь гибнут за грехи отцов!
     После полудня, когда все беднейшее и беззащитное еврейское население города было перебито, и только какой-нибудь десяток чудом уцелевших несчастных бродили, как бесприютные псы, по окраинам города, прячась ото всех и пугаясь своей тени, толпа с бешенством атаковала укрепленный дворец Бенони, в котором заперлось большинство богатых евреев со своими женами и детьми.
     Но первый день все усилия атакующих оставались безуспешными: ни поджечь, ни разгромить этой мраморной крепости они не могли. Три последовательных атаки на главные ворота дома Бенони были отбиты, а в течение ночи осаждающие не произвели ни одного нападения, хотя защитники дворца все время были наготове. Когда рассвело, им стало ясно, почему в течение целой ночи враги их не тревожили: как раз против ворот была поставлена громадная стенобойная машина, а со стороны моря подошла и встала против дворца большая галера, сильно вооруженная, с которой посредством катапульт матросы должны были осыпать осажденных градом стрел и камней.
     И вот началась борьба, страшная, кровавая борьба за жизнь и смерть. Защитники дворца Бенони осыпали с крыши стрелами людей, работавших у стенобойной машины, и перебили громадное множество прежде, чем те успели придвинуть ее настолько близко, что стрелы перестали достигать их. Когда, наконец, первые ворота были выбиты, защитники, с Бенони во главе, выжидавшие этого момента, устремились на осаждающих и перебили всех до одного вблизи ворот, не дав никому ворваться в них. Затем, прежде чем новая гурьба подоспела на смену перебитых, евреи кинулись за ров и на глазах у атакующих уничтожили за собой деревянный подъемный мост, отрезав им путь. Теперь стенобойная машина, которую не было возможности перетащить через ров, сделалась бесполезной, а евреи за второй стеной дворца могли считать себя в сравнительной безопасности.. Зато галера, стоявшая на якоре в нескольких сотнях шагов, стала засыпать дворец камнями и стрелами. Так продолжалось до полудня. В течение всего времени евреи заботились лишь о том, чтобы враги не перешли рва, систематически убивая каждого, кто пытался отважиться на этот шаг. Тем не менее, Бенони отлично сознавал, что в ночь неприятель перекинет мост через ров, и тогда им трудно будет продержаться еще одни сутки. Созвали на совет всех присутствующих и решили, в минуту последней крайности, убить друг друга, жен и детей, но не отдаваться живыми в рука врага. Узнав о таком решении, женщины и дети подняли страшный вопль. Нехушта схватила Мириам за руку и шепнула ей:
      — Пойдем, госпожа, на верхнюю крышу! Туда ни стрелы, ни камни не падают. В случае необходимости, мы можем сброситься оттуда, вместо того чтобы быть зарезанными, как бараны! — Они пошли и молились там, как вдруг Нехушта вскочила на ноги, воскликнув:
      — Смотри, дитя! Видишь эту галеру, что идет сюда на всех веслах и на всех парусах? Это наше спасение! Это еврейское судно, я знаю, на ней не римский орел, а финикийский флаг. Смотри, видишь, эта сирийская галера подняла якорь и готовится к бою... видишь?
     Действительно, сирийская галера повернулась и двинулась навстречу еврейской, но течение подхватило ее и повернуло так, что она пришлась бортом к неприятельскому судну, которое теперь со всего размаха налетело на нее, врезавшись носом в самую середину сирийской галеры и ударив ее своим тараном с такой силой, что та тут же перевернулась килем кверху.
     Крики торжества и отчаяния огласили воздух кругом, на море зарябили черные точки: то были головы утопающих, искавших спасения. Мириам закрыла лицо руками, чтобы не видеть всех этих ужасов.
      — Смотри! — продолжала Нехушта. — Еврейская галера бросила якорь и спускает лодки, они хотят спасти нас! Бежим скорее вниз к решетке, выходящей на море
     На лестнице они столкнулись со стариком Бенони, который бежал за ними. Маленькая каменная пристанька за решеткой была уже переполнена несчастными, искавшими спасения. Две больших лодки с галеры приставали уже в тот момент, когда Мириам, в сопровождении Нехушты и деда, выбежала на пристань. На носу первой лодки стоял благородного рода молодой воин и громким, звучным голосом крикнул:
      — Бенони, госпожа Мириам и Нехушта, если вы еще живы, выступите вперед!
      — Это — Халев! Халев, который явился спасти нас! — воскликнула Мириам.
      — Идите смело в воду! Ближе мы не можем подойти! — крикнул он снова.
     Они послушно пошли к лодке, десятки и сотни других двинулись за ними. Всех, кого только можно было, принимали на лодки, пока те почти переполнились и едва могли держаться на воде. Затем лодки обещали сейчас же вернуться за оставшимися и, действительно, высадив на галеру первых, они вернулись за другими и снова, почти переполненные, привезли новых пассажиров на галеру, опять вернулись ко дворцу, и опять мужчины, женщины и дети устремились к лодкам. Но в этот момент над портиком показался конец лестницы, и сирийцы потоком хлынули во дворец. Теперь уже лодки были до того полны, что каждый лишний человек мог затопить их, а между тем матери с грудными младенцами на руках бежали в воду, плача и прося о помощи. Многие плыли за лодками, пока не выбивались из сил и не тонули.
      — О, спасите, спасите их! — молила Мириам, кидаясь лицом вниз на палубу, чтобы не видеть этих душу надрывающих сцен.
      — О, мой дом, мой дом! — стонал старый Бенони. — Имущество мое разграблено! Богатство в руках этих псов... Братья мои убиты, слуги разогнаны...
      — Разве христиане не говорили тебе, что все это будет? Но ты не верил! — сказала Нехушта. — Увидишь, господин, все сбудется, все до последнего!
     В этот момент к ним подошел Халев, гордый, самоуверенный и довольный своим подвигом.
      — Встань и взгляни на своего спасителя! — воскликнул старик, взяв Мириам за плечо и заставляя ее встать на ноги.
      — Благодарю тебя, Халев, за то, что ты сделал! — произнесла Мириам.
      — Я достаточно счастлив тем, что мне удалось в этот счастливый для меня день потопить эту большую сирийскую галеру и спасти любимую девушку!
      — Что клятвы и обещания! — воскликнул Бенони, обнимая своего спасителя и желая доказать ему свою благодарность. — Та жизнь, которую ты спас, принадлежит тебе по праву. Если только будет это в моей власти, ты, Халев, получишь ее и все, что еще уцелело от ее наследия!
      — Время ли теперь говорить о таких вещах! — воскликнула негодующим голосом девушка. — Смотрите, наших слуг и друзей гонят в море и топят, а кто не идет, тех убивают! — И она горько расплакалась.
      — Не плачь, Мириам, мы, со своей стороны, сделали все, что могли! — проговорил Халев. — Я не могу еще раз выслать лодок, матросы не послушают меня, это судно не мое. Нехушта, уведи свою госпожу в приготовленную для нее каюту. Зачем ей смотреть на все это? Но что ты теперь думаешь делать, Бенони? — обратился он к старику.
      — Я хочу обратиться к двоюродному брату моему, Матфею, иерусалимскому первосвященнику, который обещал мне приют и поддержку, насколько то и другое возможно в эти трудные времена!
      — Нет, лучше нам искать спасения в Александрии! — сказала Нехушта.
      — Где также избивают евреев сотнями и тысячами, так что улицы этого города утопают в крови! — произнес Халев с насмешкой. — К тому же я не могу отвезти вас в Египет, так как должен отвести это судно его владельцу, доверившему его мне и ожидающему меня в Иоппе, откуда я должен буду отправиться в Иерусалим, куда меня вызывают!
      — Я пойду только в Иерусалим и никуда больше, — заявил Бенони, — Мириам же свободна отправиться, куда ей угодно!
     Все судно переполнено было стонами и воплями спасенных, потерявших в этот день свои дома, богатства, близких, родных и дорогих друзей, убитых или утонувших на их глазах. Всю ночь никто не знал покоя.
     На рассвете галера бросила якорь, и Мириам, в сопровождении Нехушты, вышла из своей каюты на палубу.
      — Видишь там эту длинную гряду рифов, госпожа? Там, на этих самых скалах, разбилось наше судно, и ты впервые увидела свет Божий! Там я схоронила и ее, твою мать, незабвенную госпожу мою!
      — Как странно, Ноу, что мне суждено было вернуться к этому месту! Кажется, Халев зовет нас?
      — Да, мы будем съезжать на берег на лодках. Здесь мелко, и судно не может подойти ближе к ним.
     Когда все собрались на берегу. Халев, передав галеру другому еврею, которому поручено было идти с нею наперерез римским судам с грузом хлеба, сам также съехал на берег, и все беглецы из Тира, числом около 60 человек, направились к Иерусалиму.
     В некотором расстоянии от того места, где они высадились, путники пришли в бедную деревушку, ту самую, где некогда Нехушта поселилась с маленькой Мириам, и где жила кормилица ребенка. Здесь они решили запастись пищей. Пока Халев и другие хлопотали, к Нехуште подошла старуха и, положив ей руку на плечо, сперва внимательно поглядела в ее лицо, затем спросила:
      — Скажи мне, добрая женщина, та красавица, что сидит там, не то ли самое дитя, которое я выкормила своею грудью?
     Когда Нехушта признала бывшую кормилицу и ответила утвердительно на ее вопрос, старая женщина обвила шею девушки своими руками и, поцеловав, сказала, что теперь умрет спокойно, так как повидала ее. Ничего более отрадного у нее в жизни не остается, так как муж ее умер, а она стара и одна на свете. Она благословила девушку, а когда путешественники стали собираться в путь, подарила ей мула, дав с собой всяких припасов. Они расстались, чтобы уже больше не встречаться.
     Путешествие совершилось благополучно. Благодаря конвою Халева, сопровождавшего беглецов с 20 человеками своих воинов, они были в безопасности от нападения разбойников, грабивших по большим дорогам. Хотя носился слух, что Тит со своим войском прибыл из Египта и в настоящее время подступил к Цезарее, наши путешественники не видели еще ни одного римского отряда. Они страдали только от холода, особенно же в течение второй ночи пути, когда расположились на ночлег на высотах, господствующих над Иерусалимом. Холод был так силен, что приходилось всю ночь оставаться на ногах и согреваться движением.
     В это время на небе над Иерусалимом и над Сионом были видения, предвещавшие гибель Иерусалим: комета, в виде огненного меча, и облако, в виде сражающихся воинов.
     А с рассветом все стало так ясно, так спокойно, священный город казался мирно уснувшим, хотя он давно уже превратился в место взаимного избиения и страшной братоубийственной войны. Спустившись в долину Иерусалима, наши путешественники заметили, что вся окрестность опустошена и разорена. Подойдя к Ионнским воротам, они нашли их запертыми, и дикого вида солдаты, со свирепыми лицами, окликнули пришельцев:
      — Кто вы такие, и чего вам тут надо?
     Халев назвал свой чин и положение, но так как это, по-видимому, не удовлетворило суровых стражей, то Бенони выступил вперед, назвал себя и сказал, что все они беглецы из Тира, где было страшное избиение евреев.
      — Беглецы! Стало быть, они изменники и заслуживают смерти. Всего лучше прикончить их! — сказали солдаты.
     Халев воспылал гневом и спросил, по какому праву они осмеливались преграждать путь ему, человеку, оказавшему столь крупные услуги своему отечеству.
      — По праву сильного! — отвечали ему. — Кто впустил Симона, имеет дело с Симоном, а вы, быть может, из сторонников Иоанна или Элеазара...
      — Неужели, — воскликнул Бенони, — мы дожили до того, что евреи избивают евреев в стенах Иерусалима в то время, как римские гиены и шакалы рыскают вокруг стен его?! Слушайте, люди, мы не сторонники ни того, ни другого, ни третьего, и требуем только, чтобы нас провели к первосвященнику Матфею, который призвал нас сюда, в Иерусалим!
      — Матфей — первосвященник, — сказал начальник стражи, — это дело другого рода, он впустил нас в город, где мы нашли, чем поживиться, так в благодарность за это и мы, в свою очередь, можем впустить его друзей. Ну, так и быть, проходите все! — И он раскрыл ворота. Они вошли в город и направились по узким, пустынным улицам к площади храма Иерусалимского. Теперь было самое рабочее, самое деловое время дня, а между тем город казался в запустении; там и сям лежали на мостовой тела убитых, в какой-нибудь ночной схватке, женщин или мужчин. Из-за ставен домов выглядывали боязливо сотни глаз, но ни одно окно не отворялось и никто не показывался на улице, никто не приветствовал вновь прибывших и не спросил их, откуда они. Всюду царило какое-то гробовое молчание и тишина могилы. Вдруг издали донесся одинокий жалобный голос, выкрикивавший какие-то слова, значение которых еще трудно было уловить на таком расстоянии. Все ближе и ближе слышались эти вопли, и вот, при повороте в одну узкую, темную улицу, беглецы увидели в конце ее высокого, исхудалого человека, обнаженного до пояса, а ниже пояса едва прикрытого какою-то пеленой, все тело которого носило следы жестоких побоев и шрамы и рубцы еще не заживших ран.
     Длинная седая борода и волосы развевались по ветру. Воздевая руки к небу, он восклицал: «Слышу голос с востока! Слышу голос с запада... слышу голос со всех четырех ветров! Горе, горе Иерусалиму! Горе, горе храму Иерусалимскому!.. Горе женихам и невестам!.. Горе всему народу!.. Горе тебе, Иерусалим, горе!»
     В этот момент он поравнялся с беглецами, и как будто не замечая их и продолжая выкрикивать свои прорицания, прошел между ними. Когда Бенони окликнул его в гневном ужасе: «Что это значит? Что ты каркаешь, старый коршун?» — человек этот, не обратив на него внимания и вперив свои бледные, почти бесцветные глаза в небо, прокричал:
      — Горе, горе тебе, Иерусалим! Горе и вам, пришедшим в Иерусалим! Горе! Горе!.. — и прошел дальше.
      — Да, — сказала Нехушта, — град этот обречен на погибель, и все жители его должны погибнуть!
     Все были объяты ужасом и смущены, только Халев старался казаться спокойным.
      — Не бойся, Мириам, — произнес он, — я знаю этого человека, он — безумный!
      — Как знать, где кончается разум и начинается безумие?! — прошептала Нехушта.
     Беглецы стали продолжать свой путь к воротам храма.
     

<< пред. <<   >> след. >>


Библиотека OCR Longsoft