| << пред. << >> след. >> X. ЕССЕИ ЛИШАЮТСЯ СВОЕЙ ЦАРИЦЫ
Весь совет ессеев собрался для обсуждения вопроса об удалении их воспитанницы Мириам из пределов их селения. После долгих прений и обсуждений, решено было призвать ее самое в залу совета и услышать из ее уст, чего бы, собственно, желала она для себя.
Мириам явилась в сопровождении Нехушты, и при ее входе все эти седые, белобородые старцы встали и приветствовали ее низким поклоном, после чего председатель совета взял ее за руку и проводил к почетному месту, приготовленному для нее. Только когда она уже заняла свое место, сели и все присутствующие.
Председатель обратился к ней с краткой, глубоко прочувствованной речью, в которой высказал все горе, какое они испытывают при мысли о неизбежной разлуке с ней, и сказал, что о материальных средствах к жизни ей заботиться нечего, так как они определили на ее содержание известную сумму из своих скромных доходов, которая обеспечит ей возможность безбедного существования.
Мириам, в свою очередь, высказала всем присутствующим свою глубокую благодарность за все, что они делали для нее с самого раннего ее детства и по сей час, и выразила желание поселиться в одном из приморских городов, где найдутся добрые люди, известные кому-нибудь из ессеев, или родственные им семейства, так как в Иерусалиме слишком часто происходили возмущения, смуты и беспорядки, грозившие бедой всем, даже и самым скромным обитателям города.
Некоторые из братьев тотчас же предложили снестись письменно со своими родственниками и друзьями, и предложение каждого обсуждалось всем советом.
Вдруг кто-то постучал в дверь залы собрания, и когда, после предварительного опроса послушник получил разрешение войти то объявил, что прибыл с большим караваном богатый еврей Бенони, купец из Тира, и желает говорить с кураторами относительно внучки своей Мириам, которая, как ему известно, находится на их попечении.
С общего согласия, решено было просить Бенони в залу совета. Спустя несколько минут старый еврей в богатой шелковой одежде, расшитой серебром и золотом, в драгоценных мехах, вошел и поклонился председателю собрания. Тот ответил ему тем же и ждал, пока гость их заговорит.
— Государи мои, — сказал Бенони, прерывая молчание, — я явился сюда потребовать девушку, которую имею основание считать своею внучкой и о существовании которой только недавно случайно узнал от посторонних людей, но о которой вы, кажется, заботились с самых ранних ее лет. Теперь скажите мне, здесь ли еще эта девушка?
— Госпожа Мириам сидит среди нас, как вы сами видите! — ответил председатель совета. — Она, действительно, твоя внучка, и все мы знали об этом с тех пор, как она здесь!
— В таком случае, почему же мне не было известно об этом до сих пор? — спросил Бенони.
— Потому, что мы не считали нужным выдать ребенка, который был поручен нашим попечениям ее умирающей матерью, человеку, предавшему ее отца и мать, свое собственное дитя, на смерть и муки! — И при этом почтенный старец негодующе посмотрел на надменного, богатого еврея.
То же сделало и все собрание, так что смущенный Бенони невольно опустил голову под этим немым укором, чувствуя себя осужденным. Но вскоре к нему вернулось его обычное самообладание и, гордо выпрямясь, он сказал:
— Я здесь не с тем, чтобы держать ответ в своих поступках, а для того только, чтобы потребовать от вас мою внучку, которая теперь, как вижу, уже вполне взрослая, и естественным опекуном которой являюсь я!
— Это так, но прежде, чем принять это во внимание, мы, которые были все эти годы ее хранителями, потребовали бы от тебя некоторых гарантий и обеспечений!
— Каких гарантий? Каких обеспечений?
— Во-первых, чтобы на ее имя была положена известная сумма, обеспечивающая ей безбедное существование, в случае твоей смерти; во-вторых, чтобы ей была предоставлена полная свобода веры и выбора супруга, в случае, если бы она пожелала выйти замуж!
— А что, если я отвергну эти условия?
— Тогда ты видишь внучку твою, госпожу Мириам, в последний раз в жизни! — твердо и смело ответил председатель совета ессеев. — Мы — люди смирные, но знай, купец, что мы не бессильны и, хотя по правилам нашим, госпожа Мириам не может более оставаться среди нас, но где бы она ни была, до последней минуты ее жизни наше попечение о ней не прекратится, и наша власть будет всегда охранять ее. Какое бы зло ни приключилось с ней, мы тотчас же узнаем и тотчас же отомстим за нее! Ты свободен принять или отвергнуть наши требования, но в последнем случае она исчезнет для тебя навсегда, и никто и ничто на свете не поможет тебе разыскать ее. Мы сказали!
— Мы сказали! — подтвердили хором в один голос все 100 старцев и смолкли.
— Ты слышал их речь, господин, — сказала Нехушта среди воцарившегося молчания, — и я, которая знаю этих людей, говорю тебе, что они сдержат свои слова!
— Пусть внучка моя скажет, прилично ли, чтобы мне предписывались такие обидные условия?
— Высокочтимый господин, — сказала девушка, — я не могу восставать против того, что клонится к моему благу! Состояния или денег я не желаю, но я не хочу стать рабой во всем, кроме названья, и не хочу для себя той участи, какая постигла моих родителей. Кроме того, то, что говорят они, эти люди, которые любят меня как родное дитя, и которых я с детства привыкла любить и уважать, то говорю и я, и как думают они, так думаю и я!
— Гордый ум! — пробормотал старик и с минуту молчал, поглаживая свою седую бороду.
— Дай нам ответ, господин, время близко к закату. А мы должны решить этот вопрос прежде, чем настанет час молитвы! — сказал председатель собрания. — Не понимаю, что смущает тебя в наших условиях? Ведь мы не требуем от тебя ничего иного, кроме того, в чем ты уже дал клятву и расписку римскому центуриону, благородному Марку, копию с которых мы получили от него!
Теперь Мариам удивленно перевела глаза с деда своего на честное собрание белобородых старцев и на их председателя, старейшего из кураторов.
Бенони побледнел от злобы и разразился желчным смехом:
— Да-а... теперь я понял...
— Что руки у ессеев достаточно долги, раз они могут хватить отсюда до Рима? — добавил председатель.
— Берегитесь, чтобы римские мечи не оказались еще длиннее ваших рук и не хватили из Рима до ваших голов! — заметил Бенони. — А теперь выслушайте мой ответ. Я готов был бы вернуться домой, предоставив вам делать с вашей воспитанницей все, что вам вздумается, но она — единственное существо, в котором течет моя кровь, другой родни у меня нет. А я уже стар и потому соглашаюсь на все ваши требования и беру ее с собой в Тир, в надежде, что она когда-нибудь сумеет полюбить меня!
— Хорошо, — сказал председатель собрания, — завтра бумаги все будут готовы, ты подпишешь их, а до тех пор будь нашим гостем!
На следующий день, вечером, все бумаги были оформлены, все условия подписаны, и старый Бенони не только назначил Мириам известную сумму на случай его смерти, но еще ассигновал ей известный ежегодный доход, даже при жизни своей обеспечив таким образом ее полную материальную независимость.
Спустя три дня Мириам простилась со своими добрыми покровителями, которые в полном своем составе проводили ее за селение. На вершине холмов, в минуту расставания, девушка не выдержала и залилась горючими слезами.
— Не плачь, дорогое дитя, — проговорил Итиэль, — хотя мы расстаемся здесь с тобою телесно, но духовно все неразлучно будем с тобой и в этой жизни, и за пределами ее!
— Не бойся, Итиэль! — сказал Бенони. — Ваши обеспечения и гарантии надежны, кроме того, за ними будет стоять любовь деда к внучке!
— Если так, — воскликнула Мириам, — то и внучка не останется у тебя в долгу, высокочтимый господин! — Затем она снова стала прощаться с ессеями.
Прощание это было самое трогательное. Когда караван Бенони тронулся дальше по дороге к Иерихону, ессеи печально возвратились в свое селение, но Итиэль утверждал, что они не только в будущей, а еще и в этой жизни свидятся с Мириам.
Путешествуя не спеша, Бенони, его внучка, Нехушта и весь караван под вечер на второй день пути разбили свои палатки вблизи Дамасских ворот Иерусалима, вне новой городской стены, воздвигнутой Агриппой, так как Бенони опасался, что караван его будет разграблен римскими солдатами, если он войдет в самый город.
Пока рабы готовили ужин, Нехушта взяла Мириам за руку и, встав спиной ко второй стене, указала ей на скалистую гору, довольно крутую, но не особенно высокую, заметив:
— Там, на этой горе, был распят Господь!
Услыхав эти слова, девушка благоговейно опустилась на колени и склонилась в тихой молитве. Вдруг за ее спиной раздался голос ее деда, приказывавший ей подняться с колен.
— Дитя, — сказал он, — Нехушта сказала правду. Этот ложный Мессия умер там, на кресте смертью злодея, между злодеями, и хотя я обещал, что не буду препятствовать тебе следовать учению и обрядам твоей веры, но все же прошу тебя не молись так, на глазах у всех, этому твоему Богу, так как посторонние люди могут оказаться менее терпеливыми, чем я, и могут предать тебя на страшную смерть и муки!
Мириам кивнула головой и вместе со стариком вернулась в палатку, где их ожидал ужин.
Через четыре дня наши путешественники благополучно прибыли в Тир, этот богатый цветущий и великолепный город. Мириам увидела то море, на котором она родилась. До сих пор его волны представлялись ей похожими на воды Мертвого моря, на берегах которого прошло все ее детство и ранняя молодость. При виде же искрящихся и пенящихся волн Средиземного моря сердце ее дрогнуло от восторга, и с этого момента она полюбила его всей душой.
Еще из Иерусалима Бенони отправил гонцов в Тир — предупредить своих слуг и правителя, что он прибудет с почетною гостьей, и потому к приезду Мириам весь дом принял праздничный вид, а стол был приготовлен, как для брачного пира.
Этот роскошный дворец, служивший в течение многих веков жилищем для царей и принцев, своим изысканным и богатым убранством восхищал девушку. Старый Бенони внимательно следил за ней, следуя за ней шаг за шагом.
— Довольна ли ты, дочь моя, своим новым жилищем? — спросил он наконец.
— Ах, дедушка, это просто великолепие! — ответила Мириам. — Мне никогда не снился даже такой дворец, такая сказочная роскошь и богатство. Но скажи, позволишь ли ты мне заниматься моим искусством в одной из этих больших зал?
— Отныне, Мириам, ты — хозяйка в этом доме, а со временем станешь его владелицей. Верь, дитя мое, не было надобности стольким посторонним придумывать разные обеспечения для тебя, я сам обеспечил бы тебя! Все, что у меня есть, — твое! Но я был бы счастлив, если бы ты и мне уделила хоть малую долю твоей любви, мне, бездетному и одинокому!
— И я готова... но...
— Не говори! — прервал ее старик. — Не говори, я знаю, что ты хочешь сказать. Я горько каюсь в том, что для меня твоя вера ничто, и твой Бог — посрамление, но я понял теперь, что посылать за это на смерть и муку — жестоко и несправедливо. Мало того, я прибегну даже к одному из учений Распятого. Он, кажется, учит прощать обиды?
— Да, так нас учит Христос, и потому христиане любят все человечество!
— Так внеси же это учение в стены этого дома и люби меня, нанесшего тебе обиду в лице родителей твоих, обиду, в которой я теперь горько каюсь!
Вместо всякого ответа Мириам впервые обвила шею старика деда своими руками и подарила его поцелуем.
С этого времени старый Бенони с каждым днем все больше привязывался к своей внучке, ревнуя ее ко всем и каждому, особенно же к Нехуште, которую девушка любила, как мать.
<< пред. << >> след. >> |