<< пред. << >> след. >> АЙША
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ
Той-чье-слово-закон
Глава I Двойное знамение
С той ночи, когда Лео было явлено Видение, миновало уже двадцать лет, более тяжелого времени не выпадало, пожалуй, на долю ни одного из людей, ибо все эти двадцать лет были заполнены мучительными поисками, а завершились они поистине потрясающими событиями.
Я уже близок к смерти и рад этому, ибо хочу продолжить поиски в иных сферах, как мне и было обещано. И я хочу знать начало и конец той духовной драмы, очевидцем нескольких отрывков из которой мне довелось быть здесь, на земле.
Я, Людвиг Хорейс Холли, тяжело болен; я был полумертв, когда меня снесли с гор: их нижние склоны видны из окна дома, где я остановился, на северной границе Индии — здесь я и пишу эти строки. Ни один другой человек не выдержал бы подобных испытаний, но Судьбе угодно было меня пощадить, возможно, лишь для того, чтобы я оставил записи обо всем, чему был свидетелем. В этом месте мне придется задержаться на один — два месяца, пока я не окрепну настолько, чтобы вынести обратное путешествие, ибо я хочу умереть у себя на родине: такова уж моя причуда. Поэтому, пока хватит сил, я буду продолжать повествование, излагая лишь самое основное, ибо многое может быть и по необходимости должно быть опущено. В моих записях и памяти хранится достаточно материала на много томов, но слишком длинная книга мне уже не по силам. Начну с Видения.
В 1885 году мы с Лео Винси вернулись из Африки, испытывая глубокую потребность в уединении, чтобы оправиться от перенесенного нами ужасного потрясения и на досуге осмыслить все происшедшее — с этой целью мы и поселились в старом камберлендском доме, вот уже много поколений принадлежащем моему роду. Этот дом, если никто его не занял, полагая, что меня нет в живых, все еще принадлежит мне, там я и хотел бы умереть.
Читатели, если они у меня найдутся, возможно, полюбопытствуют: что это за потрясение?
Я — Хорейс Холли; а моим неразлучным спутником, любимым другом, духовным сыном и воспитанником был — и по-прежнему остается — Лео Винси.
Вместе с ним, получив ключ к разгадке древней тайны, мы отправились в Центральную Африку, в пещеры Кора, и там нашли бессмертную Ту-чье-слово-закон. В Лео она обрела свою прежнюю любовь, грека Калликрата, жреца Исиды, в припадке ревности убитого ею две тысячи лет назад: помимо своей воли, она оказалась оружием мести в руках разгневанной богини. Для меня же она божество, которому я обречен поклоняться издали, в этом поклонении нет ничего плотского: я давно уже отряс узы плоти, мое поклонение — чисто духовное, и это ложится на меня тем более мучительным бременем, что душа не умирает, продолжая жить в бесчисленных перерождениях. Плоть бренна, по крайней мере подвержена переменам, обуревающие ее страсти недолговечны, но страсть, завладевающая духом, — стремление к единению, — так же бессмертна, как и сам дух.
За какое же преступление на меня возложена столь тяжкая кара? Но в самом ли деле это кара? Может быть, через страшные черные врата мне откроется вход во Дворец Радости и я буду вознагражден за все пережитое? Она поклялась, что я навсегда останусь ее и его другом, буду вечно обитать вместе с ними, — и я верю, что она исполнит обещанное.
Сколько зим проскитались мы по ледяным холмам и пустыням! Но в конце концов явилась Посланница и отвела нас на Гору, где находилось Святилище, а в нем — Дух. Не аллегория ли все это, предназначенная для того, чтобы просветить наши умы? В этой мысли я нахожу успокоение. Надеюсь, так оно и есть. Даже уверен, что так.
Читатели, конечно, помнят, что в Коре мы нашли бессмертную женщину. Там, среди ярких вспышек и испарений Источника Жизни, она призналась в своей мистической любви; участь, постигшая ее у нас на глазах, столь ужасна, что даже теперь, по происшествии стольких лет, меня пронизывает трепет при одном воспоминании о случившемся. Что же сказала Айша перед уходом? «Не забывай меня... сжалься надо мной в час моего позора; я возвращусь и снова буду прекрасной, клянусь, так будет...»
Но я не могу излагать всю эту историю заново. Есть книга: человек, которому я поручил ее опубликовать, выполнил свое обязательство; есть основания полагать, что книга пользуется популярностью во всем мире, ибо даже здесь я нашел ее в переводе на хинди, а затем и на английском языке. К ней я и отсылаю любопытных.
В доме на пустынном морском побережье Камберленда мы прожили целый год, оплакивая утраченное, мечтая его вернуть, но не видя никаких для этого путей. Постепенно наши силы восстановились; даже волосы Лео, седые после пережитого в пещерах ужаса, снова зазолотились. Вернулась к нему былая красота, лицо стало таким, как и прежде, только как бы очистившимся и печальным.
Я хорошо помню ту ночь, ту ночь — и час озарения. Мы были в подавленном настроении, даже в отчаянии. Тщетно ожидали каких-нибудь знаков. Мертвая так и оставалась для нас мертвой, и на все свои призывы мы не получали никакого ответа.
Был мрачный августовский вечер; после ужина мы долго гуляли по берегу, прислушиваясь к плеску медленно накатывающих волн и наблюдая за молниями, которые извергала дальняя туча. Мы оба молчали, и вдруг Лео застонал — это было скорее рыдание, чем стон, — и сжал мою руку.
— Не могу больше терпеть, Хорейс, — сказал Лео — так он теперь обращался ко мне. — Я весь извелся. Желание снова увидеть Айшу сжигает мое сердце. Я просто сойду с ума, если потеряю последнюю надежду. А ведь я крепок, могу протянуть еще пятьдесят лет.
— Что же ты собираешься делать? — спросил я.
— Избрать кратчайший путь, ведущий к постижению — или вечному покою, — торжественно заявил он. — Я хочу умереть — и умру сегодня же ночью.
Я сердито взглянул на него, не на шутку испуганный его решимостью.
— Это слабодушие, Лео, — сказал я. — Терпеливо неси бремя своих мук — как другие.
— Ты имеешь в виду себя, Хорейс, — отозвался он с невеселым смешком, — ибо и на тебе тоже почиет проклятие — хотя и менее заслуженно. Ну что же, ты сильнее меня, не так раним, может быть, потому, что старше. Но я не могу больше терпеть. Лучше смерть.
— Ты замыслил преступление, — сказал я, — нет худшего оскорбления для Создателя, чем отшвырнуть его дар — дар жизни, как изношенное платье, как нечто ненужное и презренное. Да, повторяю: преступление, которое может повлечь за собой куда более жестокую кару, чем ты можешь себе вообразить, может быть, даже вечную разлуку.
— Если человек, вздернутый на дыбу, схватит кинжал и заколется, преступление ли это, Хорейс? А если и так, оно все же заслуживает прощения, если, конечно, истерзанная плоть и трепещущие нервы могут рассчитывать на снисхождение. Я сломлен долгими пытками, поэтому я схвачу кинжал, а там будь что будет. Она мертва, и единственный путь приблизиться к ней — умереть самому.
— Почему ты так думаешь, Лео? Все говорит за то, что Айша жива.
— Нет, будь она жива, она подала бы мне какой-нибудь знак. Мое решение твердо, не отговаривай меня, если уж продолжать беседу, то о чем-нибудь другом.
Я долго разубеждал его, почти не надеясь не успех; случилось то, чего я давно уже опасался: потрясение и долгая скорбь отразились на рассудке Лео. Человек он по-своему очень набожный, твердый в своих религиозных убеждениях, и в здравом уме никогда не решился бы на такой тяжкий грех, как самоубийство.
— Лео, — сказал я, — неужели у тебя хватит бессердечия оставить меня одного? Так ты собираешься отплатить мне за всю мою любовь и заботу? Ведь я не переживу тебя, и моя смерть будет на твоей совести.
— Твоя смерть? Почему твоя смерть, Хорейс?
— Потому что тропа достаточно широка, чтобы по ней могли пройти и двое. Мы не расставались столько лет, столько испытаний перенесли вместе; я уверен, что если мы и разлучимся, то ненадолго.
Теперь уже он испугался за меня. Но я упорно твердил:
— Я не переживу тебя. Твоя смерть наверняка убьет меня. В конце концов Лео уступил.
— Ладно, — вдруг воскликнул он. — Обещаю тебе, что сегодня я не покончу с собой. Дадим жизни еще один шанс.
— Вот и хорошо, — ответил я, но и после того, как я улегся спать, меня продолжал терзать страх. Я был уверен, что завладевшее им желание умереть будет усиливаться и усиливаться, пока не станет непреодолимым, и тогда... тогда я тоже исчахну и умру, ибо не смогу жить в одиночестве. И вот в безысходном отчаянии я воззвал к той, что покинула этот мир.
— Айша! — вскричал я. — Если ты еще сохранила свое могущество, если на тебе не лежит нерушимый запрет, дай знать, что ты жива, спаси своего возлюбленного от смертного греха, а меня — от безутешного горя. Сжалься над его нестерпимыми муками, вдохни в его душу надежду, ибо Лео не может жить без надежды, а я — без него.
Уснул я совершенно разбитый.
Разбудил меня Лео: он говорил впотьмах низким, взволнованным голосом:
— Хорейс, мой друг, мой отец, слушай!
Я мгновенно стряхнул с себя сон, как будто и не спал, ибо по его тону понял, что случилось нечто чрезвычайно важное, нечто способное перевернуть нашу судьбу.
— Сейчас я зажгу свечу, — сказал я.
— Не надо, Хорейс, я предпочел бы говорить с тобой в темноте. Едва я лег, мне приснился сон, неотличимо похожий на явь: никогда не видел подобного. Будто я стою под кромешно темным, без единой звезды, сводом небес, томимый чувством глубокого одиночества. И вдруг что-то засверкало в вышине, за многие-многие мили от меня, я было подумал, что появилась какая-то планета, чтобы разделить мое одиночество. Я увидел приближающийся огонь, который словно плыл по ветру. Все ниже, ниже, ниже — он уже над моей головой, — какая у него странная форма, то ли язык, то ли веер. На высоте моей головы огонь остановился и застыл в неподвижности: под ним, в призрачном мерцании, стояла женщина с сияющим челом. Сначала слабое, свечение постепенно усиливалось, я уже мог разглядеть женщину.
Это была Айша, Хорейс: те же глаза, то же прекрасное лицо, пышное облако волос, — и смотрела она на меня печально, как будто укоряя: «Почему ты сомневаешься?»
Я хотел заговорить с ней, но мои уста онемели. Хотел подойти и обнять ее, но руки не шевелились. Между нами была незримая стена. Она подняла руку, как бы показывая, чтобы я следовал за ней.
И заскользила прочь, Хорейс; мне почудилось, а может быть, так оно и было, будто моя душа вылетела из тела и направилась за ней. Мы быстро мчались на восток, над землями и морями, и, к своему удивлению, я хорошо знал дорогу. Однажды она остановилась, и я посмотрел вниз. В лунном свете под нами лежали разрушенные дворцы Кора, недалеко зияла та самая пропасть, через которую мы дважды перебирались.
Вперед и вперед, над болотами, — и вот мы уже стоим на Голове эфиопа, и со всех сторон на нас пристально смотрят арабы, наши утонувшие товарищи, среди них и Джоб, с грустной улыбкой он качает головой, как бы говоря, что хотел бы нас сопровождать, но не может.
Через море, через песчаные пустыни и вновь через море; под нами уже берега Индии. Затем на север, все время на север, пока мы не достигаем гор, увенчанных вечными снегами. На мгновение мы повисаем над монастырем, стоящим на краю плато. На его террасе старые монахи бормочут свои молитвы. Узнать этот монастырь нетрудно, он выстроен в форме полумесяца, перед ним — гигантская, источенная временем статуя бога, глядящего на пустыню. Я понял, не могу объяснить как, но я понял, что мы уже за дальними границами Тибета, впереди — земли, куда еще не ступала нога путешественника. За пустыней — опять горы, сотни и сотни заснеженных вершин.
Недалеко от монастыря, вдаваясь, словно скалистый мыс, в равнину, вздымается одинокая гора, выше, чем все остальные. Мы опустились на ее снежную вершину и стали ждать; наконец над горами и пустыней внизу, точно луч маяка над морем, пронесся сноп света. И опять вперед, над этим снопом света над пустынями и горами, через большую равнину, где виднелось много деревень и даже город на холме. Наконец мы достигли высокого пика, по форме напоминающего древнеегипетский Знак Жизни — Crux ansata: базальтовая башня в сотни футов высотой, а над ней — громадная каменная петля. Сноп света, который проникал через эту петлю, исходил от пламени, бушующего в кратере вулкана. На самом верху петли мы немного отдохнули, затем тень Айши показала рукой вниз, улыбнулась и как бы растворилась. Тут я и проснулся.
Это и был знак, которого мы ждали, Хорейс.
Его голос смолк в темноте, а я все сидел не шевелясь, обдумывая услышанное. Лео тихо подошел, схватил и потряс мою руку.
— Ты спишь? — сердито спросил он. — Говори же, говори.
— Нет, не сплю, — ответил я. — Я слушал как никогда более внимательно. Но я должен подумать.
Я встал, подошел к открытому окну, поднял жалюзи и стоял, глядя на небеса в первых жемчужных проблесках зари. Ко мне присоединился и Лео, он стоял, опираясь о подоконник, и все его тело дрожало как в ознобе. Ясно было, что он очень взволнован.
— Ты говоришь, знак, — сказал я, — а по-моему, просто фантастический сон...
— Не сон, — в ярости перебил он, — а видение.
— Пусть видение, но ведь видения бывают и ложными, откуда нам знать, что именно это не ложное? Послушай, Лео. Во всем твоем удивительном рассказе нет ничего, что не могло бы зародиться в голове человека, полубезумного от страданий и тоски. Тебе снилось, будто ты один во всей этой необъятной вселенной? Но ведь одиночество — удел каждого живущего. Тебе снилось, будто к тебе прилетала тень Айши? Но она никогда тебя и не покидала. Тебе снилось, будто она показала тебе путь через моря и земли, мимо тех мест, что так прочно запечатлелись в твоей памяти, над таинственными горами — к неведомой Вершине. Не показала ли она тебе путь к той вершине, что находится за Вратами Смерти? Тебе снилось...
— Хватит! — оборвал он. — Я видел, что видел, и пойду показанным мне путем. А ты, Хорейс, можешь думать и поступать по-другому. Завтра же я отправляюсь в Индию — вместе с тобой, если ты захочешь меня сопровождать, либо один.
— Почему ты говоришь со мной так грубо? — сказал я. — Ты забываешь, Лео, что мне не было подано никакого знака и что сон человека, близкого к безумию, еще несколько часов назад собиравшегося наложить на себя руки, недостаточный повод, чтобы блуждать, ежеминутно рискуя погибнуть, среди снегов Центральной Азии. И каких только чудес нет в твоем сне, Лео: тут тебе и горная вершина в форме Знака Жизни, и все прочее в том же духе. Ты предполагаешь, будто бы Айша возродилась в Центральной Азии далай-ламой или еще кем-нибудь, только женщиной.
— Я еще не задумывался над этим, но почему бы и нет? — спокойно сказал Лео. — Ты, конечно, помнишь, как в пещерах Кора живой смотрел на своего мертвого двойника; жизнь и смерть переплелись там воедино. И ты, конечно, помнишь, что Айша поклялась возвратиться, а это может произойти лишь путем возрождения или перевоплощения, что, в сущности, одно и то же.
На этот довод я ничего не ответил. Я вынужден был бороться со своими собственными желаниями.
— Мне не было подано никакого знака, — повторил я, — но ведь и у меня своя, пусть скромная, роль в этой драме, и я думаю, что мне еще предстоит ее доиграть.
— Жаль, — сказал он, — жаль, что тебе не было никакого знака. Как бы я хотел, чтобы ты был так же убежден, как и я.
Мы еще долго стояли у окна, не говоря ни слова и не сводя глаз с неба.
Утро началось бурным ветром. Над океаном висели фантастические нагромождения туч. Мы рассеянно смотрели на одну из них, похожую на высокую гору. Вдруг ее форма изменилась: теперь она походила на огромную чашу или кратер. Из этого кратера столбом поднялось облачко с утолщением в самом верху. В лучах восходящего солнца и эта гора, и этот столб засверкали снежной белизной. Огненные стрелы пробили большую дыру в самом центре утолщения, и оно приняло вид петли, к этому времени совершенно черной.
— Смотри, — сказал Лео тихим, испуганным голосом. — Та самая гора, которую я видел во сне. Над ней черная петля, а сквозь нее струится сноп света. На этот раз знамение для нас обоих, Хорейс.
Я смотрел и смотрел, пока большая петля не растаяла в синеве небес. Тогда я повернулся и сказал:
— Я поеду с тобой в Центральную Азию, Лео.
<< пред. << >> след. >> |