| << пред. << >> след. >> III
Воспоминания прихлынули к самому сердцу его, и сердце нежно отозвалось на воспоминания.
«Какой счастливый вечер тогда мне подарил аллах! — с какой-то безнадежной радостью думал он о прошлом. — Эх, хотя бы на миг превратиться мне в того, прежнего парня, — я бы шутя разорвал тебя, чинара. Без топора, без пилы и клиньев — вот этими руками... Только сейчас где возьмешь силы? Они ушли вместе с молодостью. Ушли, истаяли. Э — эх!»
Мурату все труднее дышать — хотя бы один свободный вздох, хотя бы одну каплю воды... Зажатый в тугой расщелине дерева, он не в силах пошевелиться. Пытается двинуть рукой или ногой, но напрасно. Дерево вцепилось в его тело крепко, как капкан... Тупая, ноющая боль расползлась по телу и сковала его. Даже для стона нет глотка воздуха. «Нужно отвлечься от этой боли, обязательно отвлечься», — уговаривает он сам себя. И Мурат вспоминает вечер, когда впервые увидел Гулез.
«Постой, постой! Какое платье было на ней?.. Нет, не помню. Зато глаза помню — удивленные, большие, а в зрачках — искорки, словно она смотрит на огонь! О, аллах, почему ты вместе с лекарством сотворил и яд? Все было... А теперь под конец жизни бросил меня в пасть старой чинары. Плевать мне на твою ненависть, коротышка Асхад. Да, плевать!»
Прошлое вместе с радостью вернуло с собой и прежние горечи. И все же он упорно продолжал твердить себе, что доволен прожитой жизнью. «А тот счастливый вечер я не отдам тебе, сын Виковых, за все, что ты видел в этом мире...»
Тут силы покинули Мурата. Голова его свесилась на брус, глаза закрылись. В его затуманенном сознании встают воспоминания. Они помогают ему противостоять смерти...
Что ж он видел, что прихлынуло к его глазам и его сердцу?..
Мурат молод. Красив. За поясом маузер, рукоять которого изогнута, как петушиное перо. С другого боку — серебряный кинжал. На нем со сдавленными кончиками газырей — бешмет, рукава которого засучены. Вот он становится в круг танцующих. Глаза юношей разбегаются; словно на скачках, стараются определить своих соперников — каждый хочет первым заметить самую красивую девушку.
Черные, с прищуром глаза Мурата прежде всех остановились на Гулез. Круглолицая, с длинными ресницами, брови полумесяцем, — от такой не оторвать глаз. «Где же я видел ее?» — растерянно думал Мурат. Но не мог вспомнить. Может, во сне? Точно! Во сне! Такую девушку можно было увидеть только во сне, и вот сон стал явью. Разве это не счастье? Счастье... — это звезда. Если силен, достань ее с неба. А робок или бессилен? Тогда посмотри с завистью вверх и топай дальше...
Сквозь тонкую накидку просвечивались ее иссиня-черные косы. Она уставилась в землю, но все равно видела его, Мурата. Это он чувствовал всей душой. «Зачем я смущаю тебя?» — подумал он и отвел глаза в сторону.
Танцы начал кто-то из хозяев, кажется, двоюродный брат Мурата. Но он, глупец, не пригласил Гулез. Мурат в смятении, он и рад этому, и боится, что следующий парень пригласит ее на танец. Может, выйти самому? Но как после хозяев сразу выйти танцевать? Если начнется удж — медленный танец, пусть даже мир рушится, он не уступит никому.
Пока он так решал, держа рукоять большого черного кинжала, в круг вступил вразвалку долговязый парень с большой, парной залысиной. Случилось как раз то, чего больше всего опасался Мурат: парень тот пригласил на танец лунолицую девушку.
— Гости танцуют! Громче в ладоши! — Местные парни захлопали в ладоши.
Мурат украдкой взглянул на танцующую пару. Но этот долговязый танцевал очень солидно и пристойно. «Молодец!» — невольно похвалил его Мурат и тоже стал хлопать в такт музыке. Но не столько парню, сколько девушке с бровями тонкими и выгнутыми, как два полумесяца, плывущей по кругу, как лебедь по светлой и зыбкой волне...
Танцы продолжались, а Мурат все не осмеливался пригласить в круг понравившуюся ему девушку. С другими же ему не хотелось танцевать. Разгоряченные парни в знак особого уважения к танцующим по обычаю стали стрелять поверх их голов. Девушки испуганно завизжали, но выстрелы и громкое хлопанье в ладоши заглушили все.
Вот окончилась кафа — адыгский быстрый, огненный танец, и снова начался медленный удж. Мурат решился попросить двоюродного брата, чтоб тот вывел для него в круг смуглую девушку. Ну вот, наконец он добился, чего хотел. Но самое трудное оказалось теперь, когда он стоял с ней рядом. Оказалось, он не может открыть рта, не может вымолвить ни слова. Радостно и вместе с тем обреченно подумал он, танцуя с девушкой: «Какое счастье выпало мне сегодня! Но что будет после этого вечера? Эх, на коня да умчать бы ее...» — думал Мурат, млея от счастья и смущения.
А на следующий день он узнал, что к Гулез сватался Асхад Виков. Но дело не столько даже в Асхаде, сколько в том, что старший брат Мурата еще не женился... Поди дождись, когда он женится. А опередить его — пойти против священных обычаев горцев.
Помнит Мурат, как, уставясь глазами в землю, хрипло спрашивал он Гулез:
— Значит, Асхад посватался к тебе? Ну и как, выйдешь?
— Не знаю... Если выдадут... — покраснела Гулез.
— Понравился он тебе, если не знаешь? — снова спрашивал он, понимая, что говорит не о том.
— А разве нас спрашивают, кто нам по душе? — огорченно посмотрела Гулез в его глаза. — Он сказал, что всю жизнь проводит на колесах и что пора ему обзаводиться семьей. Дядя привел его в наш дом. Они вместе были в обозе.
Из этого разговора он вынес тогда одно — Гулез не хочет выходить замуж за Викова. Мурат вспомнил, как уезжали они с отцом из селения, где жила Гулез.
Местность, через которую пролегал их путь, — голая равнина. Беспрепятственно разгуливавший ветер пронизывал до костей. Но отец и сын в накинутых бурках и башлыках словно не замечали ни мороза, ни ветра. Мурата беспокоило другое: он оставил там Гулез. «Хорошо бы приехать завтра пораньше, но захочет ли отец?» — не зная намерений отца, тревожился Мурат.
Он оглядывается назад в надежде увидеть крыши селения, где осталась Гулез.
— Почему ты не захотел остаться до конца торжества, отец? — обидчиво спрашивает он, не в силах смириться с разлукой.
— Умеешь садиться — умей и вовремя подняться, — степенно, не оборачиваясь, отвечает Магомет. — Лучше, если говорят: «Едет гость», нежели скажут: «Гость еще здесь». — И усмешливо добавляет: — Завтра можно будет вернуться...
— Завтра поедем? — радостная волна подбрасывает Мурата в седле.
Отец не отвечает. Он не привык повторять одно и то же. Кони их идут бок о бок весело, споро.
— Ворону дали глаза, а он потребовал еще и брови. Как ты, парень, — вдруг говорит Магомет, не глядя на сына, и тут же пришпоривает коня. Тот бежит рысцой, с развевающейся гривой, обдаваемый ветром.
Мурат тоже убыстряет бег своего коня, не отставая от отца. Свистит ветер, но Мурат теперь доволен: завтра он снова увидит Гулез. Будет танцевать с ней и кафу, и удж. Завтра он постарается побольше узнать о ней. Скорее бы настал завтрашний день. Зимние ночи такие длинные. Эх, если бы отец заговорил с ним, ночь прошла бы быстрее. Но разве он заговорит?! «Лучше произнести одно мудрое слово, чем сто пустых» — вот его принцип, и Мурат знает это. Но отец мог бы сделать исключение для него в такой день. Правда, кони у них отличные, молодчаги: рысью идут сквозь ночную бурю, сокращают путь. Но не могут они сократить ни дня, ни ночи, а именно это так нужно Мурату.
— Интересно, отец, нашелся бы такой человек, что в такую ночь до утра простоял бы на том кургане?
В это время они скакали мимо полуразрушенного холма.
— Как ты сказал?
Сквозь свист и вой ветра Мурат услышал голос отца.
— Я говорю, — снова кричит Мурат, — найдется ли такой молодец, чтоб простоял до утра на этом кургане, где буря устроила сатанинскую пляску?
Всадники уже миновали курган, как вдруг Магомет повернул коня назад.
— Следуй за мной! — крикнул он сыну:
Что оставалось делать парню? Не спрашивая ни о чем, в недоумении он повернул коня за отцом.
Вскоре они очутились на вершине кургана. Свистящий внизу буран здесь, на вершине, проносился пулей, стремясь оторвать всадников от коней, обжигал лицо холодом и поднятым песком.
«Что задумал отец?» — недоумевал про себя Мурат. Увидев, что отец спрыгнул с коня, парень совсем растерялся. Да ему и в голову не могло прийти, что отец решит остановиться на этом месте! Иначе он спешился бы первым, взял под уздцы коня и ремень стремени и помог бы спешиться отцу.
Мурат слетел с коня и, прыгнув на голую, мерзлую землю, протянул руку, чтобы принять у отца поводья, но Магомет поставил коня спиной к ветру, а поводья привязал к седельной луке. Затем молча снял с себя бурку и накинул на коня.
Мурат стоял пораженный и ругал себя за необдуманный, мальчишеский вопрос.
— А тебе что, объяснять все надо? — сердито спросил его отец. — Конь не должен быть жертвой твоей глупости, — и сунул плеть в голенище ноговицы.
Мурат последовал его примеру. А буран все больше свирепел вокруг двоих мужчин, оставшихся в одних черкесках на голой вершине кургана. Отец и сын стояли молча. Сын в тревоге, не из-за пронизывающего холода, — он не понимал, чем вызвал недовольство отца.
Ветер бил в грудь, вонзался в глаза, жег лицо. И чем ближе к рассвету, тем он ознобней, кажется, теперь он был налит какой-то ледяной тяжестью. Скорее бы домой, спрятаться от него, закутаться в шубу, свернуться калачиком. Но рядом Мурат видит отца, у него развеваются рукава черкески, а лицо окаменело то ли от холода, то ли от непреклонности.
Но вот пробились сквозь сумерки первые, осторожные проблески рассвета. Магомет вытащил из голенища ноговицы плетку. Сын поспешно снял с коня бурку и подал отцу. Затем, взяв под уздцы его коня и ремень стремени, помог ему сесть. Сам быстро накинул на себя бурку и взлетел в седло.
Когда всадники спустились с кургана, отец обернулся к сыну:
— Неужели ты подумал, несмышленыш, что я взял тебя с собой, к твоему родному дяде только затем, чтоб повеселиться? Я хотел, чтоб ты увидел человека, проявившего мужество. Да пример этот не пошел тебе впрок. Ты счел за мужество ночное бдение на том кургане. Нет, сынок, жизнь может преподнести тебе не такие испытания. Нельзя жить на свете, считая пределом мужества подобное безрассудство.
Сын молча выслушал отца. Он понял, что на этот раз не оправдал его надежды.
<< пред. << >> след. >> |