| << пред. << >> след. >> Глава 11
— Какой бред! — изрек Бонатти, колотя по столу кулаком. — Пластиковая бомба. Да вы себе только вообразите... Надо быть настоящим психом. Психом!
— Но я всегда так и думал... с самого начала, что мы имеем дело с умалишенным, — сказал Лоб.
— Да, знаю. Не напоминайте, — проворчал комиссар. Филипп Нелли молчал. Запрокинув голову, откинувшись на спинку кресла, он казался непричастным к этому разговору.
— Извините, господин Нелли, — продолжил комиссар, — но я попрошу вас подумать еще... Постарайтесь вспомнить... Мадам Нелли и в самом деле не говорила ничего такого, что могло бы...
Нелли поднял голову. У него распухли глаза, лицо почернело, а взгляд — как у человека, который очень долго отсутствовал и, похоже, не совсем узнает повернутые к нему лица.
— Ничего, — пробормотал он. — Я довольно поздно приступил к работе вместе с маленькой Маковски... Я составляю новые духи, которые мне трудно даются... Внезапно я обнаружил, что уже шесть часов... Поскольку мы были еще далеки от завершения работы, я позвонил жене по внутреннему телефону и предупредил, что мы задержимся до восьми — половины девятого.
— Где ваша жена находилась в этот момент?
— У себя в кабинете.
— Одна?
— Конечно. Она только спросила меня, вернется ли Зина в Ниццу или поужинает с нами. Я за нее ответил, что она останется на ужин. Тут Мари-Анн повесила трубку. Вот и все.
— Она никогда не упоминала про эту виллу?
— Никогда.
— Как по-вашему, почему она взяла «симку» и плащ, принадлежащий девушке?
— Понятия не имею. Я и сам этого не понимаю. Лоб поднял палец.
— А я понимаю. Зина задерживалась на фабрике. Она наверняка не сумела уведомить об этом своего любовника. И вот мадам Нелли воспользовалась моментом, чтобы проникнуть к этому человеку. Она подумала, что если он приедет на виллу первым, то ничего не заподозрит, узнав голубую машину и знакомый облик. Ключи от виллы, должно быть, хранились в машине — в ящике для перчаток.
— Но на что могла она рассчитывать?
— На возможность объясниться с этим мужчиной.
— Какая неосторожность! — оборвал его Бонатти. Он присел на краешек своего письменного стола, взял было пачку «Житан», но тут же отбросил и сурово глянул на Лоба.
— Вам следовало вмешаться!
— Но как я мог ее узнать? — запротестовал Лоб. — Мне ничего не было известно о ее плане. Я вам уже объяснил, что ждал ее звонка. Я прождал целый день... Она должна была поговорить с Зиной, позвонить мне. Но предпочла действовать самостоятельно... как и я.
Комиссар снова обратился к Нелли:
— Послушайте... поскольку мадам Нелли знала, что девушка ездит на эту виллу, она...
— Нет, — резко оборвал его Нелли. — Нет. Повторяю вам, она мне ничего не говорила.
— Была ли у нее привычка скрывать от вас свои заботы? — настаивал Бонатти.
— У нас отсутствовало согласие насчет малышки, — сказал Нелли. — Вы позволите?
Взяв из пачки сигарету, он прикурил ее от зажигалки комиссара и, прикрыв глаза, вдохнул дым, как будто глотал горькую таблетку.
— У нас отсутствовало согласие, поскольку у моей жены были нелепые взгляды на некоторые вопросы. Скажи она мне: «У Зины есть любовник», я пожал бы плечами. Впрочем, такая проблема обсуждалась. Мсье Лоб, наверное, помнит... И главное, она знала, что я запретил бы ей ехать на виллу... по той простой причине, что Зинина личная жизнь нас не касается. Но только моя жена...
— Да, — сказал комиссар. — Продолжайте... Ваша жена...
— Я был не прав, — пробормотал Нелли. — Я часто над ней подшучивал. Знаете, противоречить — это у меня в крови. Это сильнее меня. Если говорят «белое», я говорю «черное»... Как бы шутки ради... Но Мари-Анн не понимала шуток. И на этот раз оказалась права.
— О да! — подтвердил Бонатти. — И меня удивляет, что вы сами не опасались того же, что она.
— Опасался... но не все же время?! У меня трудная работа, гораздо труднее, чем полагают. Зина... разумеется, она очень мила... Но в конечном счете на свете существует не она одна... И потом, повторяю вам, я и понятия не имел об этих ночных вылазках, об этой вилле...
— Ну а, судя по поступкам, поведению девушки, вы не догадывались, что она таится, что-то усиленно скрывает?..
— Знаете, когда дозируешь химические препараты, фиксируешь данные, проводишь опыты, требующие предельной точности, тебе уже не до настроения окружающих. Зина показала себя внимательной, проворной, исполнительной... к тому же она одарена исключительно острым обонянием... Это все, что мне требовалось от нее.
— Но в том-то и дело... — возразил комиссар. — Эти последние дни она могла быть уже не столь внимательной, менее исполнительной...
— Я ничего такого не замечал.
— Не проявляла ли она смущения, недовольства, когда вы решили работать на фабрике, в ожидании, пока ваш магазин в городе будет готов к открытию?
— Ничего подобного.
— А как она отреагировала на то, что вы задержали ее на работе вчера вечером?
— Да никак особенно.
— Получала ли она письма, спрашивали ли ее по телефону?
— Спросите у нее, — потерял терпение Нелли.
— Это как раз и входит в мои намерения, — повысил голос Бонатти. — Вам придется впредь до новых указаний обходиться без ее услуг. Она останется в моем распоряжении, здесь. И сегодня, со второй половины дня, игра пойдет по-крупному. Даю вам руку на отсечение, что она все выложит мне начистоту.
Лоб хотел было что-то сказать. Но Бонатти уже вышел из себя.
— По мне, так все ваши истории с ночным нападением, вредительством, быком, выпущенным на свободу, — вскричал он, — сущий бред! Полная ерундистика. А вот покушение на жизнь с использованием взрывчатки — тут уж извините. Она меня еще узнает.
Он хлопнул ладонью по нескольким газетам, разложенным вокруг пишущей машинки.
— Прочтите-ка это! И до вас дойдет, что времени на подобные бредни уже не осталось. Потому что малышка, которую вы взяли под свое покровительство, следующая на очереди, если она станет упорствовать. Тот, другой, понял, что совершил промашку. А значит, он снова примется за свое... И как я при этом буду выглядеть, а? Скоро мы здесь заживем, как на Диком Западе, честное слово.
Зазвонил телефон. Бонатти раздраженно снял трубку.
— Алло, да... Бонатти слушает... Ладно! Еду. Он подал знак обоим мужчинам, что они могут располагать собой.
— Из Ниццы не выезжать, — уточнил он. — Завтра вы мне понадобитесь.
Нелли вышел первым. Лоб догнал его в коридоре и вышел на улицу вместе с ним. Он был смущен.
— Пошли, — предложил он. — Моя машина в двух шагах отсюда.
Нелли позволил ему себя увезти.
— Куда вас подбросить?.. В магазин?
— Да. Пожалуйста.
— В отношении предстоящих хлопот... располагайте мною, само собой.
— Благодарю, но я справлюсь сам... Меня страшит не день... А вечер...
— Я приеду к вам, — пообещал Лоб. — Это не проблема... Или лучше давайте... поужинаем вместе... В моем отеле... в гриль-баре... Там никогда не бывает много народу... Мы проведем вечер в спокойной обстановке. Можете на меня рассчитывать.
Лоб колебался, но ему было необходимо честно довести этот разговор до конца.
— Я... На мне лежит доля ответственности за случившееся, — добавил он. — Да... если бы я не порекомендовал вашей жене молчать... утаить от вас то, что мы обнаружили... Я поступил глупо... Но вы сами только что сказали... о своей склонности подсмеиваться над ней. Я боялся стать в ваших глазах посмешищем...
— Оставьте, — пробормотал Нелли. — Мари-Анн обожала вмешиваться в чужую жизнь. Переделать ее не было никакой надежды... Так что потерянного не вернуть... На мне тоже лежит ответственность, если придерживаться вашей логики. И так до бесконечности.
Лоб остановился у магазина. За ним уже выстроилась цепочка машин, и слышались гудки. Нелли поспешил выйти.
— Увидимся вечером! — вдогонку ему крикнул Лоб. — В восемь!
Он поехал вперед, понукаемый потоком автомобилей и не зная, куда же ему направиться. Может, на вокзал? Там он купил бы утренние газеты. Ему посчастливилось найти свободное место перед буфетом, и он избавился от «вольво». Четверть двенадцатого. До улицы Моцарта рукой подать, и Лоб вдруг сообразил, что Бонатти придется сообщить Зине о тех попытках убийства, которые от нее скрывали. Со свойственной ему прямотой он откроет ей, что она не переставала являться мишенью, что кто-то упорно и терпеливо вот уже несколько недель добивался ее смерти. Как она отреагирует, если сама ничего такого и не подозревала?.. Лоб отказался от покупки газет. Ему следовало уже с утра пораньше поспешить на улицу Моцарта. Однако после вчерашнего он утратил ясность мысли.
Зина приоткрыла дверь.
— Ах вы! — произнесла она таким безразличным голосом, что Лоб похолодел. — Заходите!
Несмотря на жару, она закуталась в банный халат. Без всякой косметики, бледная после бессонной ночи, она производила жалкое впечатление. Квартира пропиталась отвратительным запахом стылого табака. Во всех пепельницах лежали окурки. На диване, который остался неразобранным, видны вмятины от ее тела. Скомканная газета наполовину торчала между спинкой дивана и стеной. Лоб ткнул пальцем:
— Значит, вы в курсе... Я находился там... И все произошло на моих глазах...
— Вы за мной шпионите?
Разговор начинался не лучшим образом. Лоб не спеша достал пачку «Кравена», угостил Зину сигаретой и щелкнул зажигалкой. Зина держалась настороже. Значит, главное — соблюдать спокойствие, полное спокойствие, как если бы речь шла о заключении сделки. Лоб уселся в кресло, стараясь сохранить хладнокровие.
— Знаете ли, — начал он, — существует закон касательно людей, подвергающихся смертельной опасности. Он обязывает свидетелей под угрозой судебного преследования приходить им на помощь... Вам это известно?
— Разумеется. Но...
— Я не закончил. Вы не задавались вопросом: а с чего бы это супруги Нелли окружили вас такой заботой?.. Такой неотступной, что она даже вызывала у вас раздражение? Уж не говорю о себе самом... Вы всегда воспринимали меня как липучку... А между тем ведь я тоже был вынужден оберегать вас...
Зина медленно села на диван. Казалось, тело не повинуется ей, а ноги утратили способность ее держать.
— Но послушайте, — пробормотала она, — я не понимаю...
— Это потому, что вы многого не знаете... Но рано или поздно, когда полиция вас допросит... Вот почему я предпочитаю предупредить вас прямо сейчас и помочь вам сохранить хорошую мину при плохой игре. Зина, я желал быть вашим другом... и даже более того... Но вы не можете воспрепятствовать мне быть хотя бы вашим союзником...
Казалось, она слушает его всеми порами своей кожи.
— Помните быка... там... в Антрево?.. В тот день, когда мы пошли вас встречать, Филипп и я?.. Филипп еще подошел к загородке... Так вот, он сделал это, чтобы ее закрыть... До вас доходит?.. Кто-то отодвинул засов. И, не окажись мы тут... Вы встретились бы с опасным животным нос к носу, совершенно беззащитная.
Она всхлипнула, как если бы у нее начинался кашель.
— Ваша машина... в день моего приезда... перед этим кто-то перерезал у нее тормозной маслопровод. Владелец автомастерской вам это подтвердит... Проехав чуточку дольше, вы бы перевернулись... И вот вчерашнее происшествие... Сделайте вывод... Ведь это вы должны были поехать на виллу... И на сей раз преступник твердо решил покончить с вами. Тут уж двух мнений быть не может. Дверь в дом, начиненная взрывчаткой! Затрачены большие средства! Что вы ответите полицейскому комиссару, когда он перечислит вам все факты: нападение в Милане — два года назад; авария автобуса с туристами — в прошлом году и плюс все то, что я вам сейчас перечислил?.. Не можете же вы все-таки настаивать на своем и утверждать, что это всего лишь роковые случайности!..
Зина выронила сигарету, Лоб встал, поднял и раздавил ее в пепельнице.
— Я, — продолжил он, — я вас знаю... но немного, скажем так... Но он, если вы станете отвечать ему молчанием, он обвинит вас в сокрытии убийцы... И будет не так уж и не прав, поскольку вы, само собой, знаете того, кто систематически покушается на вашу жизнь... Давайте же рассуждать здраво... Эта вилла, вы ее сняли... Вы туда ездите по вечерам... Вы встречаетесь там с кем-то... кем-то, у кого есть вторые ключи и время, чтобы подложить взрывчатку... Поставьте себя на место комиссара... Начнем с того, что он обязан оберегать вас от очередного покушения... а также предусмотреть другие недоразумения — такие, как вчера вечером... Где-то поблизости от вас существует некто, представляющий собой смертельную угрозу для общества... И вы, отказываясь его изобличить, станете его сообщницей... Так вот, говорите. Прошу вас, Зина... Мне вы можете доверить всю правду. Я юрист, в некотором роде адвокат. Я помогу вам... Знаете, я никогда не сталкивался с чем-либо подобным: женщина, пятикратно встречавшаяся со смертью, упорно скрывает имя своего безумного преследователя... Потому что этот человек ненормальный... Но если вы принимаете его сторону, то комиссар вправе прийти к заключению... Вы догадываетесь, к какому именно?.. Ну скажите, кого может прикрывать всеми средствами и даже ценой собственной жизни женщина... а?
Лоб выждал. Зина качала головой. Она судорожно втягивала воздух, у нее был потерянный взгляд наркоманки.
— Своего любовника! — пробормотал Лоб.
Зина повалилась на бок. Банный халатик, соскользнув, приоткрыл голое плечо. Лоб подтянул полу и закурил вторую сигарету. Он был не прочь увидеть, как Зина разражается слезами. На сей раз она заговорит. Он обуздал ее — без крика, заклятий. И тем не менее у него осталось еще желание сделать ей больно. Он еще не свел с ней счеты полностью.
— Своего любовника, — повторил он. — Зина, вам придется в этом признаться. И даже если вы не признаетесь, полиция доищется... Она уже сунула нос в ваше прошлое... Да. Она в курсе... относительно вашего брата... Она расспросит жителей Аспремона. Сколько бы времени на это ни ушло... Она проведет расследование и в Антрево... Какие меры предосторожности ни принимай — а люди видят... Всегда найдется свидетель, который в конечном счете вспомнит, что в такой-то день, в такой-то час, и в самом деле, мужчина и женщина, в таком-то месте...
— Замолчите! — крикнула Зина в сложенные перед лицом ладони.
— Ладно. Я-то замолчу. Но вот Бонатти будет действовать без перчаток. Вопросы, которые я задаю вам по-дружески, он будет задавать вам часами, орать на вас и молотить кулаком по столу. А когда он утомится, его сменит инспектор и скажет: «Итак, у вас есть любовник! Не поговорить ли нам об этом господине... Послушайте!.. Сколько лет вы с ним знакомы?.. Где вы с ним встретились? Наверное, во время тура...»
— Хватит! — молила Зина. — Хватит!..
Но Лоб уже завелся. Он страдал сильнее Зины.
— Они пустят в ход все аргументы. Станут утверждать, что этот мужчина — психопат; и вы отказываетесь его выдать по той причине, что признание вас принизит еще больше. Они даже пойдут дальше и скажут, что это по его милости вы пытались... там... в отеле...
— Ну почему вы не дали мне умереть? — простонала Зина.
Лоб придавил глаза ладонями и увидел, как в черном небе засверкали искры.
— Это я схожу с ума, — пробормотал он. — Зина... Он опустился на колени перед диваном и приблизил лицо к лицу девушки.
— Зина, я не знаю, что со мной творится... Я не хотел, клянусь вам... Я пришел, движимый желанием вам помочь... В конечном счете меня не волнует то, что у вас есть любовник... Я ревновал... Бывали минуты, когда... Ладно! Это моя проблема... Но нам надо продумать ваши показания... Вы должны будете все сообщить об этом человеке, понимаете?.. Отмежеваться от него. Иначе я просто не знаю, что вообразит себе Бонатти.. Вы меня слушаете?
Зина не шелохнулась, по-прежнему прикрывая лицо ладонями. «Как будто бы я задушил ее», — мелькнуло у Лоба в голове. Вздохнув, он встал и прошел к окну выглянуть на улицу. Может быть, за домом уже начато наблюдение? Вон тот детина, который договаривается с таксистом... Все это совершенно несущественно! Он вернулся к Зине, поискал в карманах носовой платок. И его пальцы наткнулись на коробочку с браслетом.
— А ведь я принес вам подарок.
Зина наклонила голову, и сквозь растрепанные пряди Лоб заметил голубой глаз, который наблюдал за ним.
Не спеша открыв футляр, Лоб пропустил указательный палец через семь колец и поиграл ими. Они весело звякнули. Лоб протянул Зине платок.
Выпрямив Зинину правую руку, он пропустил одно колечко браслета за другим на влажное запястье.
— Перестаньте плакать! И постараемся все обговорить. Но сначала высморкайтесь.
Он помог Зине сесть и осторожно вытер ей лицо, думая о том, как же было бы славно ее умыть, искупать, одеть; она стала бы для него большой куклой; он мог бы касаться ее, как пожелает; мог бы... Он чуть ли не задыхался. Проведя носовым платком по лбу, он учуял ее запах — терпкий и в то же время приторный, запах женщины.
— Зина!
Она оттолкнула его. Что-то закончилось, что-то — редчайшее, неуловимое, ранее никогда им не испытанное. И возможно, наступало одиночество, какого он еще не ведал. Зина откинула волосы назад, приоткрыв выпуклый, упрямый лоб; потом поворотом гибкой руки сбросила браслетные кольца на диван.
— Вы очень милы, господин Лоб... Извините меня... я вела себя глупо... только что...
По мере того как Зина опять становилась сама собой, ему казалось, что он смотрит на себя ее глазами, и с удивлением увидел лепечущего, загнанного в угол старого ребенка с нечистыми желаниями. Зина, плотно запахнув пеньюар, завязала его кушаком. Лоб неловко подобрал с дивана кольца.
— Я не могу, — пробормотала Зина. — Вы такой добрый. А вот я... Но вы оказали мне услугу... придя со мной поговорить... услугу... знали бы вы только какую...
— Я просто в восторге, — сказал Лоб, вновь обретая привычку изъясняться формулами вежливости, в то время как его руки, ноги, тело после многолетней муштры обретали позу победного безразличия.
— Теперь уходите... пожалуйста... меня запросто можно испугаться... И потом, мне надо поразмыслить до встречи с этим полицейским.
Зина протянула руку. Лоб взял ее в свою.
— Кто он? — шепнул Лоб.
— Нет. Вам не понять. Вы никогда не понимали. Теперь уходите.
— Но... я вас увижу... после?
— Уходите, — твердо повторила Зина. И больше за меня не тревожьтесь.
— Тогда пообещайте позвонить мне после встречи с Бонатти... Вот мой номер.
Он нацарапал его на клочке.
— Обещаете?
--Да.
Они подошли к двери. Лоб долго смотрел на Зину.
— Бонатти — мужлан. Он много кричит, но он вас не съест! В конце концов, вам себя укорять не в чем. Вы вне всего этого.
Она как-то двусмысленно улыбнулась, и дверь, медленно прикрываясь, постепенно скрывала ее лицо. Еще секунда — и сквозь тонкую, с волосок, щелку он видел уже только голубой глаз, показавшийся ему полным отчаяния. Потом язычок замка скользнул в свое гнездо. Больше, чем слова, Лоба терзали как бы немые знаки: ключ, поворачивающийся в замочной скважине, поднятое стекло вагона, исчезающая кабина лифта... Его жизнь была полна таких вот крошечных расставаний, лишавших всякой значимости, дней, которые он пытался наполнить содержанием. А чем же заняться ему теперь до вечера?.. Как всегда, перебирать только что сказанные и услышанные слова и до тошноты твердить себе: «Мне следовало... Я должен был...»
Лоб спускался по лестнице, ступенька за ступенькой, и на каждой площадке между этажами поднимал лицо, готовый вернуться наверх. Ступив на тротуар, он, как ни странно, подумал: «Нелли потерял жену, а вдовцом чувствую себя я!» Какая бессмыслица! Его мысли становились театром теней, сценой гиньоля [1], где разыгрывается абсурдистская пьеса, которая пойдет без антракта до Зининого звонка. Он никак не мог вспомнить, где поставил машину, и, наконец припомнив, что на вокзале, побрел в отель пешком.
[1] Гиньоль (фр.) — наименование театральных представлений, изобилующих различными преступлениями, ужасами, злодействами. (Примеч. перев.)
— Если мне позвонят, — сказал он портье, — я у себя в номере.
Он пропустил время обеда. Есть ему не хотелось. Растянувшись на постели, он пытался осмыслить последние события. Одна часть его «я» старалась подкорректировать события, предотвратить драму; другая относила вину на его счет. Ведь если бы он не попросил супругов Нелли принять на себя заботу о Зине, глупейшим образом не влюбился в нее, подталкиваемый ревностью, не начал выслеживать ее, а затем не встревожил своим звонком Мари-Анн... и, главное, не попросил ее ничего не говорить мужу... К чему эти рассуждения? С первого дня он поступал так, словно жестокая судьба воспользовалась им, чтобы Мари-Анн отправилась на эту виллу. Он никому не желал зла, однако виновник — он! И никто не предъявит ему счетов! Это ужасно смешно! Тот, кто страховал жизнь, подталкивал людей к смерти. Какая же он, Лоб, зловещая марионетка!.. А по возвращении в Женеву, всеми почитаемый и уважаемый, он, несомненно, продолжит свою непыльную работенку поставщика смерти... Почему бы и нет?
Кондиционер не справлялся с жарой. Лоб отправился под душ с желанием отмыться и охладиться. Телефонный звонок застал его голым и мокрым. Он чуть не выронил скользкую трубку.
— Лоб у телефона.
— Говорит Бонатти. Не знаете ли вы, где малышка?!
— Зина?
— Разумеется. Ее ищут уже битый час. Она и не отлучалась, и дома ее нет.
— Не знаю.
— Черт побери! Этого только не хватало!
— Вы звонили в магазин мсье Нелли?
— А как же? Но там ее никто не видел. Мне следовало это предусмотреть. Она удрала, потаскушка!..
— Это исключено!
— Будь у вас за плечами мой двадцатилетний стаж, вы никогда больше не посмели бы так сказать...
— Непременно сообщите мне, если что-нибудь узнаете.
Некоторое время спустя Лоб почувствовал, что замерз, и оделся ощупью, как слепой. Телефон зазвонил опять. Голос Нелли:
— Бонатти вам сообщил?..
— Да... Я ничего не понимаю.
— Могу я прийти?
— Да, и поскорее. Жду вас внизу... Обсудим, что можно предпринять.
Но Лоб знал, что ничего уже предпринять нельзя — ни Нелли, ни кому-нибудь другому. Он представил себе, как инспектора полиции, смешавшись с толпой пассажиров на вокзале, аэродроме, готовы обрушить кулак на хрупкое плечо, защелкнуть наручники, как защелкивается капкан. У него ныло все тело, кости. Ему следовало бы сразу сдаться полиции, ведь единственным виновным являлся он сам.
Нелли не замедлил прибыть.
— У вас изнуренный вид, — заметил Лоб.
— И у вас не намного лучше.
Выбрав кресла в сторонке, они заказали два коньяка с водой. Пить и разговаривать! Разговаривать и пить! И подкарауливать телефонный звонок. Выбора не было. Репродуктор на набережной оповещал о празднике цветов и фейерверке.
<< пред. << >> след. >> |