| << пред. << >> след. >> XLVI
От госпожи де Макюмер к графине де л'Эсторад
1829 г.
Милая моя, добрая Рене, ты, должно быть, уже знаешь из газет об ужасном несчастье, которое обрушилось на меня; я была не в силах написать тебе ни строчки, я двадцать дней и двадцать ночей не отходила от его постели, я приняла его последний вздох, закрыла ему глаза и вместе со священниками всю ночь сидела у его тела, читая поминальные молитвы. Я добровольно обрекла себя на эти страшные муки, дабы хоть отчасти искупить свою вину, и все же, видя на его губах безмятежную улыбку, которую он подарил мне перед смертью, я не могла поверить, что его убила моя любовь! И вот его нет, а я — я живу. Что я могу еще сказать? Ты ведь хорошо нас знала. Его нет — этими словами все сказано. Ах! если бы кто-нибудь посулил мне возвратить его к жизни! Я продала бы душу дьяволу, лишь бы вновь увидеть его. Если бы я могла прижаться к нему хоть на мгновенье, эта ужасная боль в сердце отпустила бы меня. Приезжай скорее, скажи, что это возможно! Ужели ты не можешь обмануть меня? Но нет! ты давно сказала мне, что я наношу ему глубокие раны... Права ли ты была? Да, права. Я не заслужила его любви, я ее украла. Я задушила счастье в своих безумных объятиях! О! теперь, когда я пишу тебе, я в здравом рассудке, но я одна, совсем одна! Господи! есть ли в твоем аду более горькая мука?
Когда у меня его отняли, я бросилась на его постель, желая умереть; нас разделяла тонкая преграда, и я надеялась, что у меня хватит сил преодолеть ее. Но увы! я слишком молода, и после сорока дней болезни, когда меня пичкали разными снадобьями, я выздоровела. И вот я в деревне, кругом красивые цветы, которые он приказал развести для меня, я сижу у окна и смотрю вдаль: отсюда открывается чудесный вид, Фелипе так часто любовался им, так радовался, что нашел его и что он нравится мне. Ах, дорогая, перемена мест мучительна для того, чье сердце мертво. Я содрогаюсь, глядя на сырую землю в саду, она похожа на большую могилу, мне так и кажется, будто я попираю ногами его! Когда я впервые вышла из дому, я так испугалась, что не могла двинуться с места. Как тяжко смотреть на его цветы без него!
Родители мои в Испании, братья у меня сама знаешь какие, ты не можешь покинуть свое семейство; но не беспокойся — два ангела спустились ко мне с небес: герцог и герцогиня Сориа, эти чудесные люди, поспешили на помощь к своему брату. Последние ночи мы втроем сидели у изголовья постели, где умирал один из подлинно благородных и подлинно великодушных людей, которые так редки и так превосходят нас во всем. Мы сидели молча, не давая воли своему горю. Фелипе сносил все муки с ангельским терпением. Увидев своего брата и Марию, он на мгновение просветлел душой и почувствовал облегчение.
"Дорогая, — сказал он мне со свойственной ему простотой, — я чуть не забыл перед смертью отказать Фернандо поместье Макюмер, мне надо переписать завещание. Брат простит меня, он знает, что значит любить!"
Герцог и герцогиня Сориа выходили меня, они спасли мне жизнь, а теперь хотят увести меня в Испанию!
Ах, Рене, ты одна можешь понять всю тяжесть моей утраты. Меня гнетет чувство вины, и я нахожу горькое утешение в том, чтобы покаяться перед тобой, бедная Кассандра, которую никто не хотел слушать. Я убила его своей требовательностью, беспричинной ревностью, постоянными придирками. Моя любовь была тем ужаснее, что оба мы обладали одинаково острой чувствительностью и говорили на одном языке; он прекрасно понимал меня, и часто мои шутки ранили его в самое сердце, а я об этом даже не подозревала. Ты не можешь себе вообразить, как он был покорен, мой милый раб: мне случалось говорить ему, чтобы он ушел и оставил меня одну, он глотал обиду и безропотно уходил. До последнего вздоха он благословлял меня, повторяя, что одно утро вдвоем со мной для него дороже целой жизни с любой другой женщиной, будь то даже Мария Эредиа. Я пишу тебе эти слова и плачу.
Теперь я встаю в полдень, спать ложусь в семь часов вечера, до смешного долго сижу за столом, хожу медленно, могу час простоять перед каким-нибудь цветком или деревом, разглядывая листья, я серьезно и размеренно занимаюсь пустяками, я полюбила тень, тишину и ночь; словом, я с мрачным удовлетворением убиваю время. Единственная моя отрада — тихий парк, где передо мной встают картины былого счастья, невидимые для других, но красноречивые и живые для меня.
Когда однажды утром я сказала Фернандо и Марии: "Я не могу вас больше выносить. Ваше испанское великодушие гнетет меня!" — Мария бросилась мне на шею.
Ах, Рене, если я не умерла, то единственно оттого, что Господь отмеряет нам лишь столько страдания, сколько мы в силах вынести. Одни мы, женщины, понимаем всю глубину нашей утраты, когда теряем беззаветную любовь, высокое чувство, долговечную страсть, дарующую блаженство и физическое, и нравственное. Часто ли мы встречаем мужчину таких достоинств, чтобы любовь к нему не унижала нас? Встретить его — самое большое счастье, какое нам суждено, и оно выпадает нам на долю лишь однажды. Сильные и великие мужи, скрывающие добродетель под покровом чувствительности, обладающие изысканным очарованием созданные для поклонения, остерегайтесь любить: вы навлечете несчастье на своих избранниц и на себя самих! Вот что я кричу в аллеях моего парка. И у меня нет от него ребенка! Эта неиссякаемая любовь, всегда мне улыбавшаяся осыпавшая меня цветами и радостями, — эта любовь не принесла плодов. Я проклята небом! Ужели безграничная, чистая и страстная любовь столь же бесплодна, сколь и неприязнь, — так палящий зной пустыни и лютый холод полюса равно губительны для всего живого! Ужели чтобы иметь семью, надо выйти замуж за кого-нибудь вроде твоего Луи! Ужели Господь ревнует к земной любви?! Что за вздор я несу...
Наверное, ты единственная, чье присутствие не было бы мне в тягость; приезжай, только ты можешь разделить скорбь Луизы. Как ужасен был день, когда я надела вдовий чепец! Увидев себя в трауре, я упала в кресло и проплакала до ночи, и сейчас, рассказывая тебе об этом страшном мгновении, я снова плачу. Прощай, мне трудно писать, Я устала от мыслей, устала подыскивать слова. Приезжай с детьми, ты можешь кормить младшего при мне. я не буду ревновать — его уже нет. Я буду очень рада повидать моего крестника, ведь Фелипе мечтал о ребенке, похожем на Армана. Приезжай же разделить мое горе!..
XLVII
От Рене к Луизе
1829 г.
Дорогая Луиза, когда ты получишь это письмо, я буду уже недалеко: я выезжаю с минуты на минуту. Мы будем одни. Луи должен остаться в Провансе ввиду предстоящих выборов; он хочет, чтобы его переизбрали на новый срок, а либералы плетут против него интриги.
Я еду не затем, чтобы утешать тебя, я просто приношу тебе свое сердце, чтобы твоему сердцу не было так одиноко; я еду, чтобы жить рядом с тобой и сказать тебе: плачь! этой ценой ты купишь право рано или поздно соединиться с ним, ведь залог этого счастья — лишь в Господе, и каждый шаг, приближающий тебя к Господу, будет приближать тебя к Фелипе. Всякое твое деяние во славу Божию будет укорачивать разделяющую вас цепь на одно звено. Не отчаивайся, моя Луиза, ты исцелишься в моих объятиях и устремишься к Фелипе чистой и благородной. Ты будешь творить добро в память о нем, и Господь простит тебе твои прегрешения!
Я пишу тебе наспех — мне надо закончить сборы, да я дети то и дело отрывают меня. Арман кричит: "Крестная! Крестная! Хочу к крестной!" — так что я даже ревную: в конце концов, чей он сын, твой или мой?!
<< пред. << >> след. >> |