[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Аркадий Аверченко. Жёлтая журналистика

 
Начало сайта

Другие произведения автора

Начало произведения

     Аркадий Аверченко. Жёлтая журналистика
     
     
     -------------------------------------------------------------------
     Аверченко Аркадий Тимофеевич. Рассказы. Сост. П.Горелов. — М.: Молодая гвардия, 1990
     Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, сентябрь 2006
     -------------------------------------------------------------------
     
     
     I
     
     Сам он розовый, пиджак на нем серый, галстук красный, а пресса, в которой он работает, желтая.
     О себе он говорит всегда искренно и веско:
      — Я выколачиваю денежки на бульваре, чтоб его черти побрали!
      — На каком бульваре?
      — Газетка наша бульварная. Не понимаю, как публика читает такую мерзость...
      — А что?
      — Да ведь ее, газетку эту, составляют каторжники. Вы не верите? Ей-богу! Любой сотрудник способен на шантаж, воровство, а если вы гарантируете ему безопасность, то и на убийство. Редактор мошенник.
      — Ну, да!
      — Без сомнения.
      — Зачем же вы там работаете?
      — Работа легкая. Пиши о чем хочешь, измышляй что угодно и получай денежки. Ей-богу!
     Я недоверчиво спросил:
      — Неужели можно измыслить что угодно?
      — Уверяю вас. Ну что вы, например, хотите, чтобы было у вас завтра в газете?
     Я рассмеялся.
      — Напишите, что я очень люблю устриц.
      — Хорошо! Устрицы — так устрицы.
     На другой день я прочел, к своему удивлению, в газете, в которой работал розовый молодой человек, следующее:
     
     АНКЕТА
     
     Являются ли устрицы полезным блюдом?
     Ввиду свирепствующей теперь эпидемии холеры мы занялись вопросом, не вредны ли в этом смысле устрицы. С этим вопросом мы и обратились к
     доктору Копытову.
      — Видите ли, — сказал симпатичный медик, — в сущности, устрицы являются полезным, питательным блюдом, но, конечно, неумеренное их употребление может привести к нежелательным последствиям.
     Спрошенная по этому поводу популярная певица
     И. О. Смяткина
     сказала следующее:
      — Не знаю. Я не ем устриц. Несколько раз меня хотели приучить к ним, но, увы, безнадежно.
     И. О. засмеялась.
     После поездки в Мариенбад И. О. очень поправилась и выглядит прекрасно.
      — Ну, как за границей? — спросили мы.
     Она улыбнулась.
      — Да ничего.
     Третьим, к кому мы обратились с интересовавшим нас вопросом, был редактор сатирического журнала г. Аверченко.
      — Устрицы! — воскликнул г. Аверченко. — Я очень люблю их. Едва ли они могут быть вредными. Конечно, я говорю о свежих устрицах.
      — Ну, как цензура?.. Прижимает? — спросили мы редактора.
     Он усмехнулся.
      — Еще как!
     
     При встрече со мной розовый молодой человек засмеялся, пожал мне руку и спросил:
      — Читали?
      — Однако! Неужели вы беседовали по этому вопросу и с доктором Копытовым и с певицей Смяткиной?
      — Ребенок! Доктор живет на Васильевском Острове, а дача Смяткиной в Новой Деревне. Одни извозчики стоили бы мне 2 р.
      — А... как же вы?..
      — Да ничего. Сам. Им же лучше. Все-таки реклама. И я свое заработал. Спасибо вам за устрицы. Хотите, еще что-нибудь сделаем?
      — Нет, благодарю вас. А скажите, — спросил я, — вы с действительными происшествиями так делаете?
      — Нет... Там нужно быть лично. Вы свободны сейчас?
      — Да, а что?
      — Тут один человечек застрелился. Я поеду взглянуть. Хотите взглянуть со мной?
     Мы поехали.
     Застрелившийся «человечек» лежал на столе, но я интересовался не им, а розовым молодым человеком...
     К нам вышла женщина средних лет, с ввалившимися глазами и смертельно бледным лицом.
      — А, здравствуйте! Позвольте представиться: сотрудник петербургских газет. А это так — мой знакомый. Очень приятно! Ну, как поживаете?
     Женщина вынула платок из кармана и, отвернувшись, прошептала:
      — Как видите. Единственный сын был. Вся надежда. Да не выдержало молодое сердце.
      — Гм... Действительно... Бывает... Записочку оставил?
      — Мне... письмо «Дорогой маме»...
      — Так, так. Можно полюбопытствовать?
      — На что?
      — На письмецо. Я отдам потом.
      — Что-о вы! Это моя самая святая теперь вещь.
      — Самая святая. Ага!
     Молодой человек вынул записную книжку и отметил: «Самая святая, сказала нам мать».
      — Благодарю вас. Еще вопросик. Когда вы вбежали в комнату, — застали сынка в агонии или как?
     Мать закрыла лицо руками.
      — Мертвый уже был.
      — Значит, агонии уже не застали. Экая жалость! А какая система?
      — Чего?
      — Револьвера.
      — Не заметила я. Не до того было...
      — Да, скажите, гм... вам, конечно, очень жалко покойника?
      — Сына-то?
      — Да, да... сына... конечно. Я это понимаю. Ну, а скажите: у вас осталось еще немного детей?
     Я вскочил и схватил за руку розового молодого человека.
      — Пойдем отсюда!
      — Сейчас, сейчас. А позвольте полюбопытствовать, сударыня: а кухарка не видала агонии вашего сына?
      — Извините... мне тяжело говорить об этом.
      — А-а, спасибо. Гм... Делает вам честь.
     Он положил на колено записную книжку и отметил:
     «Мать убита горем. Тяжелые воспоминания. Система неизвестна».
      — Еще вопросик: вы очень удивились в первый момент, когда застали его лежащим на полу вместо постели?
     Я схватил его за руку и потащил.
     В тот же вечер он повез меня в театр на премьеру пьесы, о которой ему предстояло дать рецензию... Когда мы приехали, только что кончился четвертый акт и оставался пятый.
      — Посмотрим пятый? — спросил я.
      — Не стоит. С кем это вы раскланялись?
      — Знакомый. А что?
      — Спросите его, как пьеса.
     Я подошел к знакомому и вступил с ним в разговор.
     Тут же, в фойе, в одном шаге от нас стал розовый молодой человек и с видом скучающего ротозея принялся рассматривать витрину с портретами актеров.
      — Пьеса? Как вам сказать... Пьеса из тех, которые принято называть «сценичными». Фабула бессодержательная, но автор опытен, и это его спасает. И сюжет стар. Акробаты благотворительности, об этом еще Григорович писал. Декорации хорошие, а постановка неважная... Очень интересна была в роли Евгении Баранская... Остальные так себе. Положим, но первому спектаклю нельзя судить...
     Со стороны фотографической витрины до меня донесся шепот.
      — Спросите, вызывали ли автора.
      — А автора вызывали? — спросил я.
      — Он не был в театре. Нездоров, что ли. Простуда, кажется.
     Розовый молодой человек неожиданно обернулся ко мне и сказал:
      — Ну, я поеду. Еще в редакцию нужно успеть. Прощайте!
     
     III
     
     На другое утро в той же самой газете, где была анкета об устрицах, я прочел рецензию о новой пьесе.
     «Еще популярный писатель Григорович касался наболевшего вопроса об «акробатах благотворительности», этих фальшивых, исковерканных ложью и ханжеством людях. Ту же тему положил в основание пьесы и автор «Сливок общества». Правда, сюжет не нов, но сценическая опытность и знание театральных вкусов публики спасли на этот раз произведение автора. Разыграна пьеса была, за исключением г-жи Баранской, давшей цельный искренний образ, очень, как говорится, «так себе». Хотя все старались, не исключая и суфлера. Впрочем, по первому спектаклю нельзя судить... Постановка нам не понравилась. Что это сделалось с режиссером Агеевым? Спасли положение декорации, действительно прекрасные, с большим вкусом. Публика пыталась вызвать автора, но — увы, его в театре не было. Тяжелая форма гастрита приковала талантливого автора «Сливок» к постели. Ах, уж этот петербургский климат!»


Библиотека OCR Longsoft