| << пред. << >> след. >> Часть первая
Небольшой сад небольшой подмосковной дачи. Где-то рядом гремит веселый мотив. Резкий звонок. Копающий в глубине сада старик, лохматый, нечесаный, в запачканной, латаной робе, идет к калитке. Скрывается. Доносятся голоса:
— Ну, что там?
— Так, все телеграммы.
— Сколько их?
— Одиннадцать штук.
— Бери расписку: принял одиннадцать телеграмм.
— Общую-то не положено.
— А не положено, неси обратно. Некогда мне.
— Ну, ладно. (Пауза.) Счастливо.
— Будь здоров.
Старик возвращается с пачкой телеграмм, не читая их, швыряет в плетеное кресло, в котором уже громоздится бумажная гора. Возвращается к прерванной работе. Калитка заскрипела. Показывается Марк. Ему примерно двадцать, полнощекий, пухлые обиженные губы, обиженные глаза.
Марк. Дедушка... (Выждав.) Дедушка, между прочим, я вас спрашиваю.
Старик. Подождешь, молодой человек, у тебя времени больше.
Марк. Я и так жду.
Пауза.
Как у вас музыка жарит!
Старик. Не у нас.
Марк. А мне показалось...
Старик. На соседней даче танцуют.
Марк. Так рано?
Старик. Там всегда танцуют.
Пауза.
Ну, что тебе?
Марк. Это дача Камшатова?
Старик. Угадал.
Марк. Аня сюда не приехала? Такая девушка... Его внучка.
Старик. Правнучка.
Марк. Да, вы правы. Правнучка. Сказала, что будет сегодня здесь. Версия эта, конечно, сомнительна.
Старик. Почему?
Марк. Не хотелось бы говорить, но она может и обмануть.
Старик. Не приезжала.
Марк. Так я и думал. (Со смешком.) Говорила, что у деда, то есть у прадеда, — юбилей. Что ему сегодня — восемьдесят. Вы что-нибудь об этом знаете?
Старик. Знаю.
Марк (изумлен). Вот что? Тогда — другое дело. Тогда, возможно, она еще явится.
Старик. Свободная вещь.
Марк. Я ее удивлю. (Ходит взад-вперед.) Проще всего — отойти в сторонку. Характер, дедушка, должен быть.
Старик. Что ж, дожидайся. Дело твое.
Марк. Пойду, похожу, — до леска и обратно. Тут пивом поблизости не торгуют?
Старик. На станции.
Марк. На станцию не пойду.
Старик. Как знаешь. (Берет ведро, скрывается за углом дома.)
Марк, помедлив, отворяет калитку, уходит. Некоторое время сцена пуста. Музыка с соседней дачи звучит тише, да и мелодия более элегическая. Голоса. Входят Вера, Аня и Николай. Вера — сухощавая брюнетка, нервные, беспокойные движения, ей чуть больше сорока. Ее дочери Ане — около девятнадцати, невысокая, некрасивая, но лицо живое и выразительное. Сыну Николаю — двадцать два года, он изящен, подтянут, несмотря на теплый день — при галстуке, в черном костюме. У Веры в руках огромный букет, у молодых людей — две объемистые коробки.
Вера. Вдруг он спит...
Аня. Спокойствие, мамочка, мы его разбудим.
Николай. Когда-нибудь заведу себе такую хижину на травке и буду в ней отдыхать.
Аня. От кого, господин братец?
Николай. От города, от нашего сумасшедшего дома и, прежде всего, от тебя.
Вера (поправляя прическу). Дети, довольно, не время, не место.
Николай. Утром, только встанешь — звонок... (Сухо, резко, кого-то имитируя.) «Аню». Слава богу, дождались — на проводе Кочановский. Юная дама в одной рубашке шествует в коридор.
Аня (с вызовом). Ну, что дальше, господин торгпред?
Николай. А дальше — глупейшие выяснения таких же отношений. Стыдно слушать.
Аня. Стыдно подслушивать.
Николай. Только кладется трубка — звонок. (Подчеркнуто вежливо.) «Если вас это, разумеется, не слишком затруднит, пожалуйста, попросите Аню». Знаешь, из этих двух я предпочел бы Кочановского. Все-таки какой-то характер.
Аня. Я и предпочла.
Николай. Этот Марк на редкость пошлый слюнтяй.
Аня. Моих друзей в моем присутствии не оскорбляют.
Николай. Из какой это пьесы? Кстати, на экзаменах ты опять провалишься. Готовиться надо, а не крутить амуры. И почему ты решила идти в артистки? Ни голоса, ни внешности.
Аня. Черт догадал меня с душой и талантом родиться с тобой под одной крышей!
Николай (матери). Ты обратила внимание, когда она пришла?
Аня. Вот уж поистине брат мой — враг мой.
Вера. Как вы мне надоели!
Аня. При чем тут я?
Автомобильный гудок.
Одна возлюбленная пара.
Николай. На этот раз ты права. Глинский и моя красивая тетя.
Аня. Какая она тебе тетя?
Николай. А кто же она, хотел бы я знать?
Аня. Бывшая жена Якова, только и всего.
Николай (иронически). Между прочим, Яков — брат моего отца.
Аня. Если красивая тетя выйдет за Глинского, ты будешь звать его дядей?
Вера. Тише вы... Идут...
С коробками и цветами в руках входят Нина и Глинский. Нине — лет тридцать пять — тридцать шесть. Красивое лицо с постоянным выражением легкой утомленности. Медлительная ленца в каждом движении. И ходит и говорит не спеша. Кирилл Андреевич Глинский — мужчина спортивного типа, худощавый, несмотря на свои сорок девять лет. Улыбается часто, но едва заметно.
Глинский. И моторизованы, а отстали.
Вера. Вполне могли бы нас захватить.
Глинский. Вот кто виноват. Я почти час прождал ее на углу в машине.
Николай. Уже интересно. (Нине.) Где же вы были?
Нина. В постели. Прохлаждалась энд наслаждалась.
Аня. Живут же некоторые дамы!
Нина. Не стоит завидовать. Я не спала три ночи кряду.
Вера. Ого! Загуляла?
Нина. Отнюдь. Всего лишь концерты в Рязани и близлежащих окрестностях. Передвигаясь в тесном, но тряском автобусе.
Глинский. А радость творчества...
Нина. Да, она. На сей раз я аккомпанировала баритону. Неважный певец, но глупый человек. Впрочем, это все же лучше, чем иметь дело с бабьем.
Вера (Глинскому). В таком случае, где же вы вчера пропадали? Я вам звонила. Был стоящий народ.
Глинский. Где я был? Не помню.
Нина. Ишь!
Глинский. Но помню, что ничего интересного.
Вера. Жаль. Мы провели ослепительный вечер.
Глинский. Кто ж был? Какие-нибудь брамины?
Вера. Ну, зачем уж такая экзотика? Просто один немецкий журналист, большая умница, и Мурзаев — он только из Лимы.
Аня. Матушки! Сколько тут телеграмм.
Вера. И лежат как попало. Дунь ветер — и нет их. Нет, он неисправим.
Николай (перебирая). От министра. От президента. От общества «Франция — СССР».
Вера. Да, да, они собирались, я знаю.
Николай. От Пасхаловой.
Вера. Покажи. (Читает.) Что за женщина! Ум, характер. Будь я мужчиной, я бы влюбилась.
Николай. Ей, между прочим, в обед сто лет.
Вера. Что ты понимаешь, мальчишка.
Николай. И вообще — вздорная баба. Прямолинейна, как паровоз.
Глинский. Не скажи... Паровозы, они маневрируют.
Вера. Ах, боже мой, он же умнее всех! Добейся в жизни того, что она. Все сама, своими руками. Я читала ее биографию.
Николай. Отстаешь, муттерхен. И вообще... Ощущаю чье-то влияние.
Вера (передернув плечами). Очень многозначительно. Да. Петр Алексеич ее уважает. Он человек разумный и трезвый.
Пауза.
Кстати, она от тебя тоже не в восторге. Что очень жаль.
Николай. Переживу. (Ане, разбирающей телеграммы.) От дядюшки — есть?
Аня. Не обнаружено.
Николай. Любимый внук, как всегда, неозвучен.
Вера (бросив быстрый взгляд на Нину). Николай...
Нина. Я не слушаю. Но — что сногсшибательного? Яков не давал телеграмм и мне. Даже будучи женихом. А также — мужем. И, перестав им быть, — тоже. Это я добавляю в его оправдание.
Николай. По случаю такого дня он мог бы изменить похвальной привычке.
Нина. Изменить привычке трудней, чем жене. (Вере.) Сильно хочется омыться с дороги.
Вера. Идемте в дом. Только без шума. Мы устроим ему сюрприз.
Все, кроме Ани, скрываются на даче. Аня продолжает читать телеграммы. Появляется Марк.
Марк (не выдержав ее взгляда). Это я.
Аня. Ты зачем приехал?
Марк. Признаюсь, я не думал тебя здесь найти.
Аня. Тогда тем более — зачем ты приехал?
Пауза.
Ты меня проверял?
Марк (нейтрально). Это на соседней дачи танцуют.
Аня. Я вижу, ты уже тут освоился.
Марк. Я хотел сказать, — счастливые люди.
Короткая пауза.
Аня. Ты, видимо, даже не понимаешь, как ты унизил себя этим шпионством.
Марк. Какое шпионство? Я хотел тебя видеть.
Аня. А вдруг — я не хотела?
Марк. Отойти в сторонку — проще всего. Ты можешь осуждать мой поступок, но признай — рохля так бы не поступил.
Аня. Только не подражай Кочановскому. Этого тебе не дано.
Марк. А Кочановский здесь?
Аня. Он не делает глупостей.
Марк. И ты утверждаешь, что ты здесь одна?
Аня. Почему — одна? Здесь мама, брат, Нина...
Марк. Что еще за Нина?
Аня. Это что — допрос? Между прочим, как это характерно. Я сто раз говорила тебе о папином брате, но ведь все, что прямо тебя не касается, в тебе не оседает.
Марк. Ты так считаешь? Прости за резкое слово — чушь. Меня интересует все, ты знаешь. И о дяде твоем я отлично все помню. Тот Яков, который не стал защищать диплома.
Аня. Единственное, что запало. Нина — его бывшая жена.
Марк. Чего ж она ездит, если она бывшая?
Аня. Тебя не спросили. Кстати, дед ее любит.
Марк. Прекрасно. Это я и хотел услышать. Итак, даже разрыв, который произошел, не прервал создавшихся связей. Вот это и есть человеческие отношения.
Аня. Ну и что?
Марк. А то, что ты позволяешь себе относиться ко мне черт знает как. Я почти не могу тебя увидеть.
Аня (неуверенно). Ты эгоист. У меня экзамены на носу. Мне нужно приготовить две басни.
Марк. И ты думаешь, я в эти басни поверю? Конечно, на двух у тебя не хватает времени.
Аня. Оставь Кочановского в покое!
Марк. Как ты заботишься о его покое... Хорошо. Оставим Кочановского. Оставим басни. Кстати, я их терпеть не могу.
Аня. Это — твоя личная подробность.
Марк. Зачем я должен гадать, кто осел, кто курица? Поэзия рабов. Рабы обожают намеки.
Аня. К твоему сведению, есть текст и есть подтекст: артист обязан владеть вторым планом.
Марк. И почему ты вбила себе в голову, что должна быть артисткой? Я не поклонник твоего брата, но в этом я полностью с ним согласен. Два года погони за призраком.
Аня. Ну-ну, скажи, что у меня нет ни голоса, ни внешности.
Марк. Ты отлично знаешь, что твоя внешность мне нравится. И голос — тоже. Но пойми, что нельзя заниматься делом, которое никто не считает профессией.
Аня. Новости!
Марк. Ты будешь двадцать лет играть, а потом приду я, сяду в двадцатый ряд и скажу, что ты ничего не умеешь. И никого это не возмутит.
Аня. Значит, ты лицемер?
Марк. Почему?
Аня. Ты же говорил, что перед искусством благоговеешь.
Марк. Благоговею, но никогда бы не посвятил жизнь делу, в котором каждый разбирается больше меня. Во всяком случае, будет так считать.
Аня. Какое это имеет значение? Пушкин сказал: «ты сам свой высший суд...»
Марк. Пушкин... С Пушкина взятки гладки.
Аня. К артисту все вправе предъявлять свои требования. Художник работает для человечества.
Марк. А математик? Для попугаев?! Но посмотрел бы я между тем...
Аня. Ну и катись к своей математике.
Марк. Во все века брань была наиболее убедительным аргументом.
Аня. Все вы мне надоели!
Марк. Так. Спасибо. Вот теперь внесена полная ясность. Ненавижу женщин за их уменье назавтра же делать вид, что ничего не было.
Аня. А что было? Наглец!
Марк. Я говорю теоретически. И вообще — если Кочановский...
Аня (величественно). Кочановский? Ты не смеешь...
Марк. Не смею? В таком случае — я ухожу.
Аня. Счастливого пути.
Марк. Прощай. (Уходит.)
Аня возбужденно вышагивает по дорожке. Из-за угла дома выходит старик.
Старик. Явилась?
Аня (обнимая его). Дед, родной, поздравляю!
Камшатов. Дуреха, с чем?
Аня. Дед, я здесь все телеграммы прочла. Я даже не знала, какой ты великий!
Камшатов. Дед, дед... Деда твоего сколько лет, как нет. А я тебе — прадед.
Аня. Я не могу к тебе так обращаться. Прадед... Ты б еще сказал — пращур.
Камшатов. Можно и пращур. Похоже на ящер. Я и есть ящер. Ихтиозавр Петрович. Давно ты?..
Аня. Думаешь, я одна? Здесь мама, брат, они моют руки.
Камшатов. А что вас принесло? Я вас звал?
Аня. Фу, ты какой! И что за вид! Я думала, ты в черном костюме. Мы проведем здесь целый день и все вместе поедем на твой юбилей.
Камшатов. Я вижу, вы все продумали.
Аня. Конечно.
Камшатов. Кстати, мне вас нечем кормить.
Аня. Ну что ты злишься? Здесь еще Нина. И Глинский.
Камшатов. Ах, Глинский тоже?
Аня. Само собой.
Камшатов. Почему — само собой?
Аня. Он к ней прилип.
Камшатов. Не сплетничай.
Аня (чуть ревниво). А ты ее любишь.
Камшатов. Ты зато — нет...
Аня. Почему? Я объективна...
Камшатов. Таких не бывает.
Аня. Как не бывает?
Камшатов. Ханжи придумали. Ерунда. Люди — народ пристрастный.
Аня. Пускай. А я — беспристрастна. Признаю ее качества. Она не серость, не стерва. И все-таки...
Камшатов. Что «все-таки»? Красивая женщина.
Аня. Вот-вот. Это твой главный козырь.
Камшатов. Главнейший.
Аня. А еще Сократ!
Камшатов. Какой я Сократ? (Чуть помедлив.) Помню, как Яша привел ее в первый раз. Любовался...
Аня. Дед, а кто из них виноват?
Камшатов. Почем я знаю?
Аня. Нет, ты скажи.
Камшатов. «Кто виноват?» Пристала. Герцен я, что ли?
Аня. Не ворчи. Все на меня ворчат.
Камшатов. На кого же ворчать? Ты младшая.
Аня. И все учат.
Камшатов. А что мне еще остается?
Аня. Мать учит, брат учит, к матери ходит друг сердца и тоже учит.
Камшатов. Опять сплетничаешь.
Аня. Я не сплетничаю, я жалуюсь.
Камшатов. Что за друг?
Аня. Я ее донимаю, вдоветь противно. Но — выбор...
Камшатов. Выбора чаще всего не бывает. Кто он такой?
Аня. Его зовут Петром Алексеичем. Как Петра Великого.
Камшатов. Это — все?
Аня. Сидит на месте, хотя и не на своем. Стоит на посту.
Камшатов. На каком посту?
Аня. Я хотела сказать, занимает пост.
Камшатов (помолчав). Ты... занимайся своими делами. Тобой здесь юноша интересовался.
Аня. Это Марк.
Камшатов. Пусть — Марк.
Аня. Он тебе понравился?
Камшатов. Рыхловат немного.
Аня. Я — не про то.
Камшатов. Если по нынешним нормам — воспитан.
Аня. Вообще он не серость. В нем что-то есть. Он — математик, причем вундеркинд. Ну, разумеется, олимпиады, золотая медаль, все как положено. И вдруг он что-то хочет доказать. Едет прокладывать трассу канала. Через полгода ее консервируют, — оказалось, чего-то не подсчитали, и она невыгодна. Тогда он возвращается и поступает. Теперь — на втором. Потерял год. Для математика это безумие.
Камшатов. Интеллект и, как следствие, — комплекс неполноценности. Это в порядке вещей.
Аня. Ты думаешь? Но он очень жаден до жизни. Буквально до всех ее поворотов. Я его называю — томатный сок. Такие, как он, очень полезны для здоровья, — понимаешь, они укрепляют нервную систему и веру в людей! (Задумчиво.) И все-таки мне иногда кажется, что он неценный экземпляр.
Камшатов. Кстати, куда он делся?
Аня. Не знаю. Я его прогнала.
Камшатов. Из-за меня?
Аня. Не совсем. Я люблю другого.
Камшатов. Бывает. Ну а другой-то — ценный?
Аня. Ох, хоть ты не пытай...
Камшатов. Ну-ну, не тявкай...
Аня. Ой, дед, голова болит, сердце болит. Даже под ложечкой сосет.
Камшатов. Как у тебя с кишечником — в порядке?
Аня. Да ну тебя, дед.
Камшатов. Я дело спрашиваю.
Аня (отмахнувшись). Его фамилия — Кочановский. Он приехал в Москву из Симферополя. Он кончил химический, но у него большой круг интересов. Он работает в двух местах, учится в заочной аспирантуре. Темп, темп! Темп — его бог. «Нельзя», «трудно» — он не признает. Только то, что нужно. Для него нет имен. Нет авторитетов. Он ничему не придает значения. Его не волнует, как он одет. Условности для него не существуют.
Камшатов. Опасное дело. Я был франт.
Аня. Если я не хочу, чтобы он пошел в гости или в театр в грязной рубашке, я должна ее выстирать. Подруги меня ругают, они говорят, что нечего исполнять обязанности жены, если я не жена.
Камшатов. А ты что — замуж собралась?
Аня. Как тебе сказать... Конечно, приручить такого человека — удача...
Камшатов. В нашем роду женятся рано. Порода такая? Я рано женился. И Ванюша, и Лена тоже. Потом Яков, да и твой покойный отец. Все... Вот, правда, Николай не торопится.
Аня. Николай никогда не торопится. Впрочем, я тоже могу засохнуть. Мало надежд, что Кочановский дрогнет.
Камшатов. Экий кремень...
Аня. Дело не только в нем. Я некрасива и это знаю. Это очень сковывает.
Камшатов. Чепуха. Ты очень милая зажигалочка.
Аня. Вообще-то ему со мной приятно. Это я тоже знаю. Со мной смешно, забавно. Я ему рассказываю всякие истории. Противно другое. У нас — вечный бой. Не могу понять, зачем надо друг перед другом выдрыгиваться? Все время сплошная борьба нервов, каждый себя утверждает. Говорят, в любви как на войне, это верно?
Камшатов. Верно, но страшно. Можно забыть, с чего начали...
Аня. Этого я и боюсь. (Озабоченно.) Пока у нас то приклеивается, то отклеивается.
Пауза.
В сущности, я ставлю большой эксперимент со своим участием. (Решительно.) Будь что будет. Никаких женских трюков.
Калитка отворяется, входит невысокий молодой человек в ковбойке. Сильно небрит.
Ой, Кочановский!
Камшатов деликатно отходит в глубину сада.
Кочановский. Я едва разыскал эту чертову дачу. Ты увезла мой ключ.
Аня (шарит в кармашке). Правда! Увезла! (Достает ключ.)
Кочановский. Прихожу, лезу под половик — ноль. Нечего затевать эту уборку. Я не просил.
Аня. В такой грязище жить невозможно.
Кочановский. Бессмысленный труд. Через три дня будет то же самое. (Прячет ключ в задний карман.) Ну вот, день пропал.
Аня. Ты меня извини, но я рада.
Кочановский. Чему ты рада?
Аня. Что ты здесь. (Расхохотавшись.) Но до чего смешно!
Кочановский. Ничего смешного.
Аня. Ты не знаешь. Марк тоже тут побывал.
Кочановский. Ну и кретин. А где он торчит?
Аня. Я его выдворила. Уехал в город.
Кочановский. Собственно, почему ты ему не скажешь коротко и ясно, чтобы он катился, как с горки?
Аня. Потому что я так не умею.
Кочановский. Тебе просто лестно, — все же поклонник...
Аня. Глупо. Слабых не обижают.
Кочановский. Вот кайф этим слабым. Сладкая жизнь. (Закуривает.) Ваша тетка сильно придурковата. Я у нее час выяснял, по телефону, где обретается юбиляр.
Аня. Кочановский! (Остерегающе кивает на Камшатова.)
Кочановский. Вижу, вижу, наемная сила. Хороший гусь твой академик. Мог бы и пожалеть старика. Дундук! Профессор Серебряков.
Аня. Ты у него читал хоть строчку?
Кочановский. Не читал и не буду. О нем в газетах так трубят, что сразу ясно, чего он стоит.
Камшатов с интересом на него взглядывает.
Папаша, подслушивать нехорошо.
Камшатов. Интересно все-таки.
Кочановский. Мало ли что. Существует этика.
Аня. Кочановский! Ты сошел с ума. Это Сергей Петрович. Дед, ты прости его. Я тебе говорила.
Камшатов. Я помню. Будем знакомы. Камшатов.
Кочановский (недовольно). Кочановский. Если вам было неприятно — извините. Никак не думал, что в столь торжественный день... Я полагал, вы выйдете в смокинге.
Камшатов. Вышел бы в смокинге — ни черта б не узнал.
Кочановский. Я с вашими трудами, как вы слышали, не знаком. Поэтому к моим оценкам прислушиваться не обязательно. Просто я ко всем репутациям отношусь критически.
Аня. Я тебя умоляю — остановись!
Камшатов. Все в порядке, не о чем говорить. Пусть как ученого вы меня не восславили, но приятно, что как батрака — пожалели.
Кочановский. Ну да, шутка, милая снисходительность. Но ведь я не спорю, возможно, вы гений, — с официальными источниками надо жить в ладу. Мне бы только хотелось установить, на каком счетчике это определяют.
Камшатов. Чего не знаю, того не знаю.
Кочановский. Гений на то и гений, чтоб знать.
Камшатов. Что делать, гениальность не глупость, она имеет предел.
Быстро входит Марк.
Марк. Так и есть! Она меня обманула!
Кочановский. Ты сказала, что отправила его назад.
Марк. Ты уверяла, что его здесь нет.
Аня. Отстанете вы от меня, наконец?
Марк (Камшатову). Что я вам говорил?
Аня. Почему ты вернулся?
Марк. Решил и вернулся.
Камшатов. Вот тебе и томатный сок.
Марк (живо). А, она и вас посвятила. Дурацкое прозвище. Я тебе запрещаю.
Аня. Что такое? Ты запрещаешь? Мне?
Марк. Запомни, с томатным соком покончено.
Кочановский. Честное слово, он мне надоел.
Марк (рубит воздух). Раз и навсегда! (Ходит по дорожке.)
Кочановский. Вы лучше скажите, что вам здесь надо? Эта девушка вас не любит.
Марк (сардонически). Вы полагаете, она любит вас?
Кочановский. Имею для этого основания.
Аня. Да как вы смеете так говорить?! Точно меня здесь нет. Подонки!
Камшатов. Это ж дуэль! Я тебя поздравляю.
Кочановский. Повторяю, он мне надоел.
Марк. Я требую ясности. Полной и точной.
Аня. Хоть бы состариться поскорей! Чтоб от тебя никому ничего не было нужно.
Камшатов. Вот у меня — не жизнь, а малина.
Марк. Кочановский, вы можете поговорить без свидетелей?
Аня. Это еще что? Он рехнулся!
Кочановский. Ты не волнуйся. Я из Симферополя.
Марк. Я тоже недаром трубил на канале.
Аня. Вот она в чем, твоя школа жизни. Все ясно. А я еще удивлялась, — что за хождение в народ...
Марк. Кочановский, ежели вы мужчина...
Аня. Вы просто бандиты! Где вы находитесь? (Кочановскому.) Идем отсюда. Дед, приведи его в чувство. (Тащит Кочановского.)
Марк (вслед). И отлично. Пусть едет в город.
Кочановский (обернувшись). Черта с два я уеду.
Аня его уводит.
Марк (взволнованно ходит по дорожке). Как вам это нравится?
Камшатов. Дело плохо.
Марк. Думаете, она его любит?
Камшатов. Она так думает.
Марк. Ерунда.
Камшатов. Может быть.
Марк (ходит). Но что интересно: от человеческого отношения девушки звереют. Только покажи им, что они тебе дороги, и они готовы тебя растоптать.
Камшатов. Идем надеремся.
Марк. Куда?
Камшатов. Есть место.
Марк. Это — идея. Вы мудрец.
Камшатов. Только по-тихому.
Марк. Понимаю.
Камшатов. Не падай духом.
Марк. Гори все огнем.
Уходит с Камшатовым.
С соседней дачи доносится музыка. Из дома выходят Вера, Николай, Нина и Глинский.
Николай. Но, черт возьми, — нигде его нет.
Нина. Ну вот, сиди теперь с вымытой шеей.
Вера. А вдруг он все же уехал в город?
Глинский. Поскольку Клавдия отрицает — это исключено.
Нина. Будем терпеливы энд молчаливы.
Николай. Вы сделали большие успехи в английском. Может, поговорим?
Нина. Вдругорядь.
Николай. В институте экономики новый шеф — Савин. Тридцать шесть лет. Доктор наук. Знает пять языков. Остроумен, как черт.
Нина. В чем дело? Я ему приглянулась?
Николай. Я серьезно. Вот кто пойдет далеко.
Вера. Нина, это он — в мой огород. За Пасхалову. Милый, не плюй в колодец...
Глинский. Вероятно, он прав. Эпоха контактов. Молодые люди в большой цене. Посмотришь — они идут косяком. Все, как один, полиглоты, танцоры. Аквалангисты и остряки. В двадцать пять — кандидаты, в тридцать — доктора. И при этом — прекрасные нервы и позвоночники.
Нина. Это ода или сатира?
Глинский. Эпос.
Николай (хмуро). Про позвоночники тут ни к чему...
Глинский. Как сказать...
Николай. Хотите пари, через пять лет Савин будет послом или министром?
Вера. Перестань... Сотворил кумира. Слушайте, я начинаю волноваться. Когда нам нужно отсюда выезжать?
Глинский. Да уж никак не позже пяти. К половине седьмого надо быть в институте. Могу представить, что там будет твориться. Возможно, сегодня огласят указ.
Николай. Не успели. Это я точно знаю.
Глинский. Все равно — решенное дело. Чествовать будут по первому разряду.
Вера. Все-таки Яков — свинья. Ни строки.
Глинский. Не нужно судить, не зная обстоятельств. Вдруг он в пустыне или во льдах?
Вера. Вот о ком не умею думать спокойно. Человек надругался над самим собой.
Глинский. Бесспорно, он был способный малый. (Николаю.) Кстати, к вопросу о позвоночнике. Худо, когда его нет.
Николай. Я думаю, вы имели в виду другое.
Глинский (с еле скрытой усмешкой). Другое тоже имел в виду.
Вера. Менял профессии, менял города...
Нина. Уж добавь — жен...
Глинский. Ну, к чему апокрифы? (Достает из кармана небольшой пакет, передает Нине.) Мне ваши карточки отпечатали. Взгляните, вы здесь очень эффектны.
Вера. Где? Я тоже хочу посмотреть.
Все сгрудились вокруг Нины. Входят Аня и Кочановский. Они увлечены разговором.
Аня. Ты обещал мне взять себя в руки.
Кочановский (хмуро). Черт с ним. Пускай живет.
Аня. И деду тоже не смей хамить. Дед это дед.
Кочановский. Ну и что, если — дед? Я к дедам равнодушен. Это — в лучшем случае.
Аня. Все же ты мог спросить, как его здоровье.
Кочановский. Для чего? Ведь меня это не волнует. К чему эти фарисейские фразы?
Аня. В конце концов, ты ж уважаешь науку.
Кочановский (еще более жестко). Да, но история — не наука. Либо — голая информация, это еще хорошо, либо приспосабливание прошлого к настоящему.
Глинский. Лестно слышать.
Кочановский. Вы тоже историк?
Глинский. Говорят.
Кочановский. Сочувствую.
Глинский. Ничего, я привык.
Аня. Это Кочановский.
Глинский. Очень приятно.
Кочановский. Ну, еще бы...
Вера. Юрий, что это? Вы снова небриты.
Николай. Мама, оставь его, это — стиль.
Кочановский. Должны же мы отличаться друг от друга.
Николай. Кажется, это нам удается.
Аня (Нине). Я давно хотела вас познакомить.
Нина. За счастье почту.
Кочановский. Только без Версаля. Вас тоже древности занимают?
Глинский. Не старше меня.
Нина. Я играю на фортепиано.
Кочановский. Ну, это вполне московское занятие.
Глинский. А вы не москвич?
Кочановский (гордо). Я из Симферополя.
Аня. Он учился в Москве!
Кочановский. Какая разница? Люди с высшим образованием есть всюду.
Нина. С высшим — всюду, а со средним — не везде...
Кочановский не успевает ответить. Калитка отворяется, входит Камшатов. С некоторой мрачностью озирает собравшихся.
Николай. Наконец-то!
Кочановский. Начинается целование плеча.
Аня. Кочановский, ты обещал.
Вера. Боже, я его не узнала. Музыка, туш! (Хочет его поцеловать.)
Камшатов. Фу... как вас много....
Вера (тихо). Нина, мне кажется, — он не в форме.
Камшатов (подходит к Нине). Здравствуй, прекрасная дама. Грустна?
Нина (пожав плечами). Такое расположение звезд. (Она произносит не «звёзд», а «звезд»).
Камшатов. Кирилл привез?
Нина. Я б и сама.
Камшатов. Чего он от тебя хочет?
Вера (разводя руками). Ну вот...
Нина. То же, что и другие, наверное.
Глинский. Если это и правда, то далеко не вся.
Нина. Хотя у него серьезные намерения.
Камшатов. И что же ты решила?
Нина. Еще ничего. Дайте хороший совет.
Камшатов. Придется. Если б мог я подать плохой пример. (Подходит к Глинскому.) Здравствуй, Кирилл.
Глинский. Примите и прочее.
Камшатов. Брось, ерунда. А ты — молодцом. Держишься. Даже похож на Идена. В теннис играешь или в пинг-понг?
Глинский. Теперь говорят — в настольный теннис.
Камшатов. Терминология все совершенствуется. (Нине) Так ты, пожалуй, иди за Кирилла. Мужчина он вполне кавалерственный.
Нина. Хорошо. Я подумаю о том на просторе.
Камшатов. Да и намыкалась ты предовольно. (Вере.) А ты все но-прежнему — крепишь связи?
Вера (торопливо). Столько пишут о нас за границей — жуть! Я вам кое-что привезла.
Камшатов. Кстати, о связях. Как твой друг? Не зашибает?
Вера (сухо). Нет, не грешит. Он человек разумный и трезвый.
Камшатов. А я вот выпил. И не стыжусь.
Нина. Что уж за радость — пить в одиночку?
Камшатов. Ошибаешься. Нас было трое.
Вера (всплеснув руками). Только этого не хватало!
Камшатов. Я вижу, на вас не угодишь.
Глинский. Если это не тайна, то кто ж собутыльники?
Камшатов. Один уехал на электричке. О чем, между прочим, я сожалею. Мы не успели сойтись поближе.
Аня. Ну, а другой?
Камшатов. А другой придет.
Вера. Как? Прямо сюда?
Камшатов. Интересно — куда же? (Смотрит на всех.) Предупреждаю, обеда нет.
Кочановский (Ане). Сейчас он над вами всласть покуражится.
Вера. Бог с ним, с обедом. Идите прилечь. Потом одевайтесь и едем в город.
Камшатов. Зачем?
Глинский. Вопрос по существу.
Николай. Честное слово, дед, ты как маленький.
Камшатов. А ты, значит, знаешь — зачем? Ты все знаешь?
Николай. Дед, у кого из нас юбилей?
Камшатов (не слушая). Тогда ответь: почему генерал-лейтенант старше генерал-майора? Майор ведь значительней лейтенанта?
Николай. Не знаю.
Камшатов. Эх, ты... аккуратист. Кто знает? Кочановский, ты знаешь?
Кочановский (хмуро) Мне бы ваши заботы.
Камшатов (торжествующе). Не знает никто.
Глинский (осторожно). Все же когда вы хотите ехать?
Камшатов. Кто вам сказал, что я поеду?
Входит Марк. Он порядком навеселе.
Аня. Как? Ты опять?
Марк (заинтересованно). Что происходит?
Вера. Марк! Вы-то как здесь оказались?
Кочановский. Спросите об этом вашу дочь.
Марк. Ну да, это я. Что тут такого? Кочановский, не бойся. Я сейчас добрый.
Кочановский. Спасибо, очень великодушно.
Николай. Канатчикова дача. Бедлам.
Марк. Почему никто не объяснит, что случилось? Да, я любопытен, это мой недостаток. Но играть на этом неблагородно. Аня, ты должна мне сказать...
Аня. Какой ужас! Ты пьян.
Марк. Не смеши людей. Мне стакан, как слону дробинка. Я провел чудесные полчаса.
Камшатов. Вот видите, он это подтверждает.
Марк (Ане). Можешь острить высокомерно, что я хожу в народ и так далее, но, клянусь честью, давно мне не было так хорошо и интересно (обернувшись к Кочановскому) — я подчеркиваю: ин-те-рес-но, как с этим человеком. (Жмет Камшатову руку.)
Кочановский. Уймись... народник. Это — Камшатов.
Марк. Кто? (Хватается за голову.)
Аня. Я вижу его таким в первый раз.
Николай. Надеюсь, в последний.
Марк (протрезвев). Простите меня. Я ухожу.
Камшатов. Ни в коем случае. Ты — мой гость. (Насильно его усаживает.) Вечером что-нибудь изобретем.
Вера. Нина, скажи ему. Тебя он послушает.
Нина (подходит к Камшатову, обнимант его). Ужасный старик, брюзга, скандалист. Так не ведут себя в день юбилея.
Камшатов (высвобождаясь). Я говорил: «никаких юбилеев»? Говорил или нет?
Вера. Но, мой дорогой! Кто мог подумать, что это серьезно?
Камшатов. А кто же мешал вам думать, друзья мои? Природа дала нам божественный орган. Почему мы им пользуемся так неохотно? Думайте! Мыслите! Это полезно! Короче, я никуда не еду.
Николай. Дед, но это же невозможно.
Глинский. Учитель, он хоть и юн, а прав. Ехать действительно необходимо. Дело слишком зашло далеко. Общественность хочет воздать вам должное.
Камшатов. Мало ли чего хочет об-щест-вен-ность?! Наши желания не совпали.
Глинский. Но что же делать? Ведь не отменишь.
Камшатов. Баста. Мне надоел этот спор. Что-то в нем есть глубоко бессмысленное.
Николай (тихо). Так и есть. Он сошел с ума.
Вера. Но объясните хотя бы причину.
Камшатов. Не поймете. (Неожиданно пылко.) Извольте, я объяснюсь, Я полагаю, что, если рассматривать его с высоты исторического опыта, юбилей есть один из самых пошлых и одновременно один из самых грустных обрядов, придуманных человечеством за его долгий путь. Как моральная категория он не выдерживает критики, а его духовное значение — ничтожно. Скажу более, никогда и нигде человек не расписывается так разборчиво в том, что он не сделал того, что хотел и мог. Никогда и нигде не бывает так очевидно, что то, что нужно, не сбылось, а то, что сбылось, — не нужно! И все-таки как юбиляр ни виновен, юбилей — слишком суровое наказание!
Марк. Интересная мысль!
Николай. Ты хоть молчи.
Камшатов. Теперь подумайте. Вы — мои друзья — хотите, чтоб три часа я сидел на сцене, окруженный теми, кто более или менее успешно отравлял мне жизнь и конечно же не преминет это сделать и нынче, явившись меня поздравить. (С усмешкой.) Разумеется — искренне. Вы хотите, чтоб три часа я лупился в зал, которому я глубоко безразличен, который состоит из тех, кто пришел или поглазеть или устроить какие-то делишки. Но и это не все. Вы хотите, чтоб три часа я слушал эти ужасные адреса, в которых ни одного человеческого слова, и, как заводной болван, принимал бы папки, папки, пока сам не стану вонять дерматином.
Кочановский. Дело говорит.
Камшатов. Так вот, мои близкие и мои ближние, — фиг! Этого удовольствия я вам по доставлю.
Звонок.
Кто там трезвонит?
Марк (уходит и возвращается с двумя бланками). Это телеграммы.
Камшатов. А им все неймется! (Указывая на кресло.) Ну — приобщи!
Марк кладет телеграммы на кресло, где лежат все остальные.
Вера. Взгляните хоть — от кого?
Камшатов. Неважно.
Вера (тихо, Глинскому). Надо немедленно звонить Пасхаловой.
Глинский (негромко). Да, вы правы.
Камшатов. Яша, проснулся?
На пороге дома стоит Яков, сорокалетний, крепко сбитый человек. Он в белой рубашке с закатанными рукавами, через плечо перекинуто махровое полотенце. На боку — небольшая моряцкая фляжка.
Яков. Грохочешь? Чего тебе надобно, старче?
Камшатов (ворчливо) Так я тебе и сказал.
Яков. Ладно, сам догадаюсь. Исполать вам, бояре.
Вера. Когда ты приехал?
Яков. Раным-рано. И тут же на боковую.
Аня. Дядя Яков, я тебя сразу узнала.
Яков. А я тебя — нет. (Теребит ее волосы.) С этой девочкой мы когда-то играли в азартную игру. Составляли список ее достоинств и недостатков.
Николай (с иронией). С тех пор остались одни достоинства.
Кочановский. Именно.
Марк. Золотые слова.
Яков. Какое согласие! (Подходит к Николаю.) А с этим ходили на стадион. Еще болеешь?
Николай. Бросил.
Яков. Да ну?
Николай. Не все ли равно, кто победит — «Динамо» или «Спартак»? Это — опиум.
Яков. Как — «все равно»? Хорошее дело. Вера, ты странно его воспитала.
Вера. Они в основном воспитывают меня.
Яков. Но — безуспешно? Ты все горишь?
Вера. А это заметно?
Яков. Немножко обуглилась.
Вера (сухо). Не нахожу.
Яков. Впрочем, если ты гореть не будешь, то кто ж тогда, спрашивается, рассеет мрак? Здравствуй, Кирилл.
Глинский. Здравствуй, Яков. (Рукопожатие.)
Яков. На тебя смотреть — одно удовольствие. Какой член общества произрос!
Глинский. И я и общество постарались.
Яков. Всё так. На сей раз Сизиф втащил свой камешек. (Подходит к сидящей Нине.) Здравствуй, Нинуся.
Нина (медленно подает ему руку). Здравствуй, Яша.
Яков (держит ее руку в своей). Ты стала царственна.
Нина (высвобождая руку). А ты загорел.
Яков (пожав плечами). Много — на воздухе.
Нина. А я — мало.
Яков. Знаешь, я очень рад тебя видеть.
Нина. А я вот еще не разобралась.
Яков (усмехнувшись). Ну, разбирайся. Пойду купаться.
Камшатов. Подожди меня. Я — с тобой. (Прислушавшись к зазвучавшей музыке.) На соседней даче обратно танцуют. (Идет за Яковом.)
<< пред. << >> след. >> |