| << пред. <<   >> след. >>      15
<< пред. <<   >> след. >>
 В тот вечер Жюльен встретился с Сильвией на площади Альбенк. Солнце уже зашло, и заметно похолодало. Они попытались было укрыться позади павильона, где происходили праздничные представления, но северный ветер заставил их уйти.
 — Уж лучше побродим, — сказала Сильвия.
 Они медленно пошли по бульварам, то и дело останавливаясь в тени огромных платанов, чтобы поцеловаться.
 — Я бы хотела жить с тобой в громадном лесу, — проговорила девушка. — И под каждым деревом мы бы целовались. Тебе бы все время пришлось меня целовать.
 — Ну нет, один раз я, другой раз ты.
 Они двинулись дальше.
 — Ты не замерз, продежурив четыре часа на своей площадке?
 — Нет, я был в сторожевой будке.
 — Пролетал самолет, — сказала Сильвия. — Я услышала шум мотора и подумала о тебе.
 — Ну, а я думал о самолете.
 — Что ж это был за самолет?
 Жульен, не задумываясь, ответил:
 — «Хейнкель-три». Направление: северо-северо-восток, высота средняя.
 — Нет, он летел высоко.
 — А я написал в донесении: «высота средняя».
 — Ты недостаточно серьезно относишься к своим обязанностям.
 В ответ он поцеловал ее.
 — Который тогда был час? — спросила Сильвия.
 — Слишком много хочешь знать. Это военная тайна.
 — На моих часах было три.
 — Они у тебя идут, как хронометр.
 — Папа ставит свои часы по лондонскому времени. Выверяет их каждый вечер, слушая передачу «Французы обращаются к французам». Он говорит, что совершает патриотический поступок. Думаю, после войны он потребует себе медаль только потому, что слушал лондонское радио.
 — Ну, за это ведь можно в тюрьму угодить.
 — Вот-вот, папа читал нам статью, где говорилось о таком судебном процессе: в Тулузе четырех человек приговорили к трем месяцам тюрьмы только за то, что они слушали передачи из Лондона. По-моему, папе хочется, чтобы мы им восхищались. Но ведь мы тоже слушаем передачу вместе с ним, и, если арестуют его, арестуют и меня с мамой.
 Жюльен ничего не сказал. Их излюбленной забавой было шагать в ногу. Он делал такие большие шаги, что Сильвия за ним не поспевала. Тогда он обнимал ее за талию и, приподняв в воздух, ставил на землю. Девушка смеялась. Если рука Жюльена скользила слишком высоко вдоль ее тела, стараясь нащупать грудь, она хватала его руку, изо всех сил сжимала и говорила:
 — Хотелось бы мне так стиснуть твою руку, чтоб ты застонал, но она у тебя, как из железа.
 — И у тебя пальцы точно стальные.
 — Знаешь, наши дети будут, верно, худые, как щепки. Эта мысль приводит меня в ужас.
 — Да, придется побольше работать, чтобы их как следует кормить. Я стану писать картины. И покупать малышам пирожные.
 — А я стану продавать твои полотна и сама съедать эти пирожные.
 — Непременно напишу твой портрет.
 — Ну, тогда мне его будет очень трудно продать, и наши дети останутся худышками.
 — Очаровательная ты моя сумасбродка!
 Нередко бывало, что весь вечер они смеялись, шутили. Будущее представлялось им лучезарным. И в тот вечер Жюльен чувствовал, что может вот так прошагать с Сильвией всю ночь до рассвета, не говоря ни слова и без конца прислушиваясь к ее и вправду чуть сумасбродным речам. Они были для него неким прибежищем. Когда они звучали, он испытывал радость от того, что Сильвия рядом, что он без памяти любит ее и сам ею любим. Такие речи опьяняли, заставляли больше ни о чем не думать. Низвергаясь веселым каскадом, они теснили печальные слова.
 Когда Сильвия ненадолго умолкала, Жюльен мысленно повторял: «Три дня. Еще три дня. Всего три дня. Собственно говоря, даже два, потому что уехать мне придется утром». В такие минуты он изо всех сил прижимал девушку к груди.
 — Мне больно, — жаловалась она.
 — Еще не так будет.
 — Все жители севера — дикари.
 — А я вовсе и не с севера.
 — Нет, с севера. Как этот ветер. Слышишь, как он буйствует?
 Они помолчали. Северный ветер терзал кроны платанов высоко в небе над их головой, и под зеленым сводом что-то свистело, потрескивало в тревожной ночи.
 — Слышишь? — спросила Сильвия. — Он тоже ведет себя как дикарь. Он из тех же краев, что ты.
 Жюльен поцеловал ее.
 — Хочешь помешать мне говорить?
 — Да. Потому что ты, моя дорогая, с юга. А все жители юга — несносные болтуны.
 Сильвия отвернулась. Ее длинные волосы волнами рассыпались по плечам, несколько легких прядей задели Жюльена по лицу. Он молча вдыхал их аромат. Потом крикнул:
 — Да перестань дуться!
 Но она заупрямилась. Тогда он взял обеими руками ее голову и осторожно повернул, чтобы заставить девушку взглянуть на него. На них падал свет качавшегося на ветру фонаря. Сильвия наклонила голову, уперлась лбом в нос Жюльена, прижала его мизинец к своим сжатым губам, желая дать ему этим понять, что говорить она не будет. Он попытался поцеловать ее, она не далась, и тогда он сказал:
 — Смотри-ка, я думал, что встретил одну из милых и очаровательных южанок, а оказывается, наткнулся на немую уродину с холодного севера.
 Тогда Сильвия сама поцеловала Жюльена и, нащупав его ладонь, вонзила в нее свои острые коготки.
 
 
 |