| << пред. << >> след. >> Глава VII
Победа или Вальгалла!
Минутой позже я расслышал шорох в кустах, производимый людьми, прокладывающими себе путь сквозь них. Приглушенный голос скомандовал: — Хватайте его, живого или мертвого! Рядом появились вооруженные люди, и один из них крикнул:
— Сдавайся!
Я обнажил меч и прыгнул вперед.
— Кто смеет приказывать сдаться генералу Олафу, командующему здесь? — спросил я.
— Я смею, — ответил мужчина. — Сдавайся — или ты умрешь! Тогда, думая, что это грабители или наемные убийцы, нанятые кем-то из моих врагов, я бросился на него. Борьба была недолгой, он упал мертвым после первого же удара моего меча. Тут же трое других напали на меня. Но по совету Ирины я носил под камзолом кольчугу, и их мечи отскакивали от нее. Кроме того, северная ярость вернулась ко мне, и эти изнеженные восточные люди не могли противостоять моему искусству фехтовальщика и моей силе. Вначале один, а затем другой были сражены, третий попытался спастись бегством, но в этот момент получил от меня сильный удар.
— Кажется, все закончилось, — сказал я Хелиодоре, припавшей к скамье. — Пойдемте, я доставлю вас к отцу, вызову охрану, прежде чем мы встретим еще каких-либо убийц.
И пока я говорил это, какая-то закутавшаяся в плащ женщина незаметно выскользнула из своего укрытия за деревьями и встала перед нами. Она откинула назад капюшон, и лунный свет упал на ее лицо. Это была императрица! Но ярость ревности так изменила ее облик, что я едва смог узнать ее. Большие глаза, казалось, пылали огнем, щеки были белыми, кроме тех мест, где их коснулись румяна, губы дрожали. Дважды она пыталась заговорить, и это ей не удавалось, но на третий раз слова стали срываться с ее губ.
— О нет, все только начинается, — проговорила она голосом, полным ненависти. — Знайте же, что я слышала каждое ваше слово. Итак, предатель, ты считаешь возможным рассказывать мои секреты этой египетской суке, а затем убивать моих слуг! — Она указала на одного мертвого и другого, раненого мужчину. — Прекрасно, вы мне за это заплатите оба, клянусь вам!
— Разве это убийство, Августа, — обратился я к ней, салютуя мечом, — если четверо нападают на одного, а тот, считая их убийцами, борется за свою жизнь и в этой схватке побеждает?
— Что значат четыре такие дворняжки против вас? Я должна была послать дюжину. Но это мне вы наносили удар. Ведь все, что они делали, они делали по моему приказу!
— Если бы я знал об этом, Августа, я никогда бы не вытащил своего меча, так как я — ваш офицер и обязан повиноваться вам до конца.
— А вместо этого вы еще злословите надо мной, пользуясь своим языком, как мечом! — ответила она, сопровождая свои слова чем-то похожим на всхлип. — Вы заявляете, что вы — мой послушный офицер. Хорошо, это мы сейчас увидим. Убейте эту наглую девицу или меня, мне все равно — кого, а затем сами заколитесь своим мечом!
— Первого я сделать не могу, Августа, так как это было бы убийством невиновного, а я не запятнаю душу убийством!
— На этот счет не беспокойтесь! Разве она не насмехалась надо мной, моим возрастом, моим вдовством, даже моими волосами, в расцвете своей... юности? Разве не надсмеялась она надо мной — Повелительницей Мира?!
Впервые заговорила Хелиодора.
— А разве не императрица назвала бедную девушку, чья кровь не менее благородна, чем ее собственная, позорной кличкой? — спросила она.
— Что же касается второго, — продолжал я, прежде чем Ирина смогла ответить, — я также не могу этого сделать, ибо было бы отвратительной изменой, подобно убийце, поднять свой меч против вашего Богопомазанного величества. А третье — это мой долг, и я выполняю ваш приказ, или пусть лучше его выполнят ваши слуги, если вы будете любезны подтвердить свой приказ чуть позднее, когда поостынете.
— Что?! — вскричала Хелиодора. — Вы умрете и оставите меня здесь? Тогда, Олаф, клянусь богами, которым мои предки поклонялись десятки тысяч лет, богами, которым поклоняюсь и я, я найду средство последовать за вами в тот же час. О! Повелительница Мира, есть другой мир, которым вы не управляете! И там мы призовем вас к ответу!
Теперь уже Ирина воззрилась на Хелиодору. А та пристально смотрела на нее. Страшное это было зрелище!
— По крайней мере, вы смелая девушка! Но не думайте, что это вас спасет, так как никогда на этой земле нам не быть вместе.
— Но если я уйду, то этого может быть достаточно, Августа, — вмешался я.
— Нет, вы не умрете, Олаф, по крайней мере, пока. Я вам приказываю не закалываться своим мечом. Что же касается этой египетской ведьмы, то скоро мои люди будут здесь, тогда посмотрим.
Я подхватил Хелиодору и подвел ее к стволу большого дерева, потом встал впереди нее.
— Что вы намерены делать? — удивилась императрица.
— Сражаться с вашими шавками до тех пор, пока не умру, так как ни один мужчина Севера не поднимет меч против меня, даже по вашему приказу, Августа. А когда я упаду, эта особа, в свою очередь, последует туда, куда ее поведет Бог!
— Не бойтесь, Олаф, — тихо сказала Хелиодора. — Я ношу с собой кинжал.
Едва она проговорила это, как послышался топот многочисленных ног. Мужчина, раненный мною и с криками умчавшийся в направлении дворца, поднял солдат, как тех, кто был на постах, так и тех, что находились в казарме. И вскоре они начали прибывать и собираться на лужайке. Здесь были солдаты всех племен и народов: греки, болгары, армяне, так называемые романцы и вместе с ними некоторое количество бриттов и людей с Севера.
Увидев императрицу и меня, стоящего так, чтобы защитить Хелиодору, прижавшуюся к дереву, а также лежавших на земле солдат, сраженных мной, они остановились. Один из офицеров спросил, что им следует делать.
— Убить этого человека, заколовшего моих слуг. Или нет! Возьмите его живым! — крикнула императрица.
Среди собравшихся был один лейтенант моего отряда, голубоглазый, с волосами соломенного цвета гигант-норвежец Джодд. Этот человек любил меня, как брата, потому что судьбе было однажды угодно, чтобы я спас ему жизнь в одном из сражений. Также часто я доказывал ему свою дружбу, когда он попадал в затруднительное положение, так как в те дни Джодд частенько попивал, а когда пьянел, то часто терял деньги, и тогда ему нечем было платить.
Он тут же оценил ситуацию, в которой я очутился. Я еще раньше заметил, что когда он бывает трезвым, то показывает себя вовсе не глупым парнем, хотя на вид и кажется медлительным и туповатым. Он что-то прошептал товарищу, оказавшемуся рядом с ним, и тот повернулся и стрелой умчался прочь. По направлению, в котором он побежал, я догадался, что он помчался в казармы, в которых располагались три сотни северян, состоявших под моей командой.
Солдаты приготовились исполнить приказ Августы, ибо им не оставалось ничего другого. Они вытащили свои мечи, и некоторые из них стали медленно подбираться ко мне. И тогда Джодд с несколькими северянами встал между ними и мной и, отсалютовав императрице, продолжал на ломаном греческом:
— Просим извинения, Августа, но почему нам приказывают убить собственного генерала?
— Повинуйтесь моим приказам, солдаты, — ответила она.
— Просим извинения, Августа, — спросил флегматичный Джодд. — Но, прежде чем мы убьем нашего генерала, которому вы нам приказывали повиноваться, нам необходимо узнать, почему мы должны убить его. Это обычай нашей страны: ни один человек не может быть убит, не будучи выслушанным. Генерал Олаф, — обратился он ко мне и, вытащив свой меч, отсалютовал по всей форме, — будьте добры, объясните нам, почему мы должны вас убить или арестовать?
В это время поднялась невообразимая суматоха, и какой-то евнух, находившийся позади всех, начал кричать солдатам, чтобы они повиновались всем приказам императрицы; некоторые из них стали подбираться поближе ко мне.
— А если я на свой вопрос не получил ответа, — вскричал Джодд громовым голосом, напоминающим рев быка, — то я боюсь, что и другие должны быть убиты рядом с генералом. Эй, северяне! Ко мне, норманны! Ко мне, бритты! Эй, саксонцы! Все ко мне, кроме этих проклятых греков!
С каждым его призывом люди Джодда выскакивали вперед из собравшейся толпы, и уже около пятидесяти солдат выстроились перед ним и плечом к плечу встали рядом со мной.
— Будет ли ответ на мой вопрос? — повторил Джодд. — Так как если мы не получим, то, хотя нас и один против десяти, я думаю, что прежде, чем генерал Олаф падет или окажется схваченным, этим вечером здесь произойдет неплохая схватка!
Затем заговорил я:
— Друзья! Капитан Джодд! Я отвечу на ваш вопрос, и если не буду точен, то пусть Августа сама поправит меня. Вот она — причина происшедшего! Эта женщина — моя обрученная жена. Мы беседовали вдвоем в этом саду о нашем обручении. Императрица же, не замеченная нами, спряталась вон за теми деревьями и подслушала наш разговор, который, по некоторым причинам, лучше известным ей самой, так как в нем не было речи ни о какой-либо измене, ни о делах, касающихся государства, настолько рассердил ее, что она послала солдат убить меня. Думая, что это бандиты или грабители, я защищался и... вон там они лежат, кроме одного, который раненым ускользнул отсюда. И тут императрица появилась перед нами и повелела мне убить госпожу Хелиодору. Друзья, посмотрите на ту, кого императрица приказала мне убить, и скажите, если бы она была обручена с вами, могли бы вы ее убить, даже ради прихоти или удовольствия императрицы? — И, отступив в сторону, я показал им Хелиодору во всем ее обаянии; она стояла возле дерева, сжимая в руке кинжал.
И из группы тех, кто собрался вокруг Джодда, раздался громовой рев «Нет!», в то время как остальные молчали. Ирина же прыгнула вперед и завопила:
— Значит, мои приказы обсуждаются? Повинуйтесь! Зарубите этого человека или возьмите его живым, мне все равно, вместе с теми, кто примкнул к нему! Или завтра же вас всех повесят! Каждого!
Теперь собравшиеся солдаты также стали выстраиваться по командам своих офицеров, так как поняли, что у них нет другого выбора. Битва или смерть! Сейчас их было большинство, тогда как поднятые по тревоге солдаты с Севера еще только должны были сюда прибыть.
— Сдавайтесь, или мы вас атакуем! — сказал офицер, принявший командование над солдатами-греками.
— Не думаю, что мы вам сдадимся, — ответил Джодд, и в это время раздался шум бегущих от казармы в ратном строю северян, которым посланец Джодда сообщил о происходящем.
— Я даже уверен, что мы не сдадимся! — продолжал Джодд и внезапно закричал:
— Вальгалла! Вальгалла! Победа или Вальгалла! — дикий военный клич северян.
И тотчас же из трех сотен глоток, заглушая топот бегущих ног, все приближающихся, вырвался ответный клич: «Вальгалла! Победа или Вальгалла!» А затем из мрака выскочили норманны. И послышались другие крики:
— Олаф! Олаф! Где генерал Олаф?! Где Красный Меч?!
— Я здесь, друзья! — в ответ заорал Джодд, и они подбежали к нам, довольные предстоящей битвой, жаждавшие ее. Они поротно выстроились перед нами, и снова прозвучал голос Джодда:
— Императрица, вы нам отдаете Олафа и эту девушку и клянетесь своим Христом, что не причините им никакого зла? Или же мы заберем их сами?
— Никогда! — крикнула она в ответ. — Вам я могу обещать единственное: смерть! Вперед, на бунтовщиков, солдаты!
Видя, что тут может начаться, я попытался было заговорить, но Джодд воскликнул:
— Молчите, Олаф, с этого часа вы — пленник, которого, если нам будет угодно, мы освободим, но не наш генерал. Норманны, делайте круг. Ведите с собой и императрицу тоже, она станет нашей заложницей!
Произошло перестроение, часть воинов расположилась позади нас, остальные тоже стали передвигаться, уводя нас с собой, и я, будучи опытным в военном деле, понял их маневр. Они выходили на открытую лужайку, где могли видеть все поле боя, а их фланги были защищены ручьем с одной стороны и плотной стеной деревьев — с другой.
В ярости императрица бросилась на землю, но два крепких парня подняли ее под руки и повели за нами. Продвигаясь подобным образом, мы достигли намеченной черты, остановившись как раз на вершине небольшого возвышения.
— Августа, — обратился я к ней, — во имя Бога молю вас, дайте нам дорогу. Норманны ненавидят византийцев, и сейчас у них есть хороший шанс свести с ними счеты. Кроме того, они любят меня и умрут до последнего человека, прежде чем допустят, чтобы мне причинили вред и зло. И тогда как я смогу защитить вас и себя в этой драке?
Она только посмотрела на меня, но не произнесла ни слова.
Атака началась. К этому времени собралось тысячи полторы или же около этого императорских войск, а против них стояло не более четырехсот норманнов, так что неравенство было огромное. Но так как среди императорских солдат отсутствовали всадники и лучники, а наша позиция оказалась неплохой, то шанс выстоять у нас был. К тому же мы все были северянами, героями они же — греческими подонками.
Византийцы наступали строем с криками «Ирина! Ирина!» — рота за ротой продвигаясь вперед клином, так как их цель состояла в том, чтобы прорваться в наше расположение по центру. Джодд наблюдал за схваткой и отдавал приказы, как мне показалось, совсем неплохие. Затем он вложил меч в ножны, схватил огромный боевой топор, свое любимое оружие, и занял позицию впереди тройной линии воинов, ожидавших приближения неприятеля в гробовом молчании. Атакующие двинулись вверх по склону, и на верхушке холма завязалась битва. В самом ее начале мы под напором нападающих несколько отступили назад, но как! Они полегли, словно колосья под взмахом серпа, и вскоре их стремительный натиск был остановлен. Сталкиваясь грудь с грудью, все рубили и кололи друг друга, и битва эта была настолько яростной, что Ирина, забыв свой гнев, прильнула ко мне с другой стороны от Хелиодоры, ища защиты.
Исход схватки долго оставался неясным. Будто во сне, я наблюдал, как гигант Джодд сразил разодетого капитана своим топором, который рассек его кольчугу, словно та была сделана из шелка. Видел я падение и моих товарищей, проткнутых копьями. Я посмотрел на Хелиодору, широко раскрытыми глазами смотревшую на эту кровавую сцену, и на Ирину, губы которой побелели и которая прижималась ко мне. Вновь мы были оттеснены назад, и нас оставалось уже не более двухсот, причем многие были ранены. Но мы еще выдерживали атаки втрое превосходящего нас противника. Я уже ничего не мог с собой поделать, моя рука сама потянулась к мечу.
Наша тройная линия изогнулась, подобно луку, и стала рушиться. Чаша весов готова была склониться в сторону врага, когда из-за плотного пояса деревьев слева от нас внезапно раздались боевые крики: «Вальгалла! Вальгалла! Победа или смерть!» — которые я, слышавший приказ Джодда, ожидал. Он приказал части норманнов незаметно обойти группу деревьев, прикрываясь их плотной стеной, и ударить во фланг врагу.
И они, человек пятьдесят, прыгнули вперед.
Лунный свет заиграл на их кольчугах, и там, в трехстах ярдах ниже по склону, началась новая битва. Теперь греки, стоявшие перед нами, начали опасаться за свой тыл и на некоторое время заколебались, а затем отошли шагов на десять назад. Я увидел благоприятную возможность и больше не стал сдерживать себя, потому что прежде всего я был солдатом.
Крикнув нескольким нашим раненым, чтобы те присмотрели за женщинами, я выхватил свой меч и ринулся вперед.
— Я иду, норманны! — воскликнул я, и в ответ раздались приветственные крики:
— Олаф Красный Меч! Слушайте Олафа Красный Меч! — так называли меня солдаты.
— Спокойно, норманны! Плечом к плечу, норманны! — закричал я в ответ. — Покажем им! Вперед! Вальгалла! Вальгалла! Победа или смерть!
Наши противники покатились вниз по склону, прежде чем мы на них напали. Они отступили еще на тридцать шагов, смешавшись в беспорядочную толпу, над которой, словно молнии, сверкали наши мечи. Мы отбросили их назад, к их основным силам, и те, будучи обойденными с фланга, кинулись бежать. Мы их уничтожали десятками, одного за другим, потом уже сотни стали валиться нам под ноги, мы переступали через них ногами победителей и... О! В круговерти этой битвы мне показалось, что я вижу своего брата Рагнара бьющимся на моей стороне, и почудился его крик, обращенный ко мне, его навсегда ушедший, но такой знакомый мне голос:
— Старая кровь еще играет в тебе, о ставший христианином! Ты неплохо дерешься, христианин! Мы из Вальгаллы приветствуем тебя, Олаф, Олаф Красный Меч! Вальгалла! Победа или Вальгалла!
И вот все закончилось. Кое-кто спасся бегством, но большинство остались на поле битвы мертвыми, ибо, вступив в схватку, норманны не щадили греков. Наконец мы вернулись назад — точнее, вернулись те из нас, кто остался в живых, так как многих уже не стало, — и снова образовали кольцо вокруг обеих женщин и раненых.
— Хорошо сработано! — обратилась ко мне Хелиодора, а Ирина только взглянула на меня взором, выражавшим удивление.
В это время командиры норманнов стали совещаться, и хотя они время от времени бросали на меня взгляды, но все-таки не приглашали принять участие в разговоре. Вскоре Джодд выступил вперед и проговорил:
— Олаф Красный Меч, мы вас любим. И вы всегда с любовью относились к нам, вашим товарищам. Сегодня мы все доказали это еще раз. Вы хорошо руководили, Олаф, и, принимая во внимание, что нас сегодня было очень мало, мы одержали победу, которой можем гордиться. Но наши шеи вместе с вашей по-прежнему в петле, и мы считаем, что в данной ситуации лучше всего действовать смело. Поэтому мы вас провозглашаем нашим кесарем [1]! Разбив греков, мы вам предлагаем занять дворец и вступить в переговоры с полками, расположенными вне столицы, многие из которых настроены против Ирины и готовы признать Константина, хотя они его и ненавидят лишь чуть меньше, чем ее. Мы не знаем, чем все это закончится, да нас особенно и не интересует, как сложатся наши судьбы до самой смерти, но мы считаем, что эта победа дает нам хороший шанс. Принимаете ли вы наше предложение и готовы ли обнажить свой меч вместе с нашими?
[1] Кесарь — здесь: командующий армией.
— Как я могу это сделать, — произнес я, — если рядом со мной императрица? Ее хлеб я ел и ей поклялся в верности!
— А нам кажется, что она готова убить вас любым доступным ей способом. Олаф, мечи убийц рассекли все узы верности. Кроме того, так как она в нашей власти, а общее выступление всех северян было направлено против нее и наша измена в ее глазах не может быть еще большей, чем уже есть, то мы предлагаем избавить вас и себя от этой императрицы, которая нам враг и которая за свою свирепость заслуживает смерти. Таково наше предложение. Решайте, принимаете ли вы его или же нет, так как времени у нас мало. Если вы откажетесь, то мы все оставим вас наедине с вашей судьбой, а сами направимся для ведения переговоров к Константину, который также ненавидит эту императрицу и в настоящее время организует заговор с целью ее свержения.
И пока он говорил это, я заметил, что некоторые из его людей стали приближаться к Ирине с намерениями, о которых нетрудно было догадаться. И я бросился между ними.
— Августа — моя госпожа! — сказал я. — И хотя я только что дрался с ее войсками и она причинила мне много зла, все же я буду ее защищать до конца.
— Но учтите, Олаф, что вы один, а нас много, — заметил Джодд. — Отвечайте, хотите вы быть кесарем или нет?
Тогда Ирина подошла ко мне сзади и прошептала:
— Соглашайтесь! Это мне подходит. Станьте кесарем как мой муж, и так вы спасете мою жизнь и мой трон, который мы разделим поровну. С помощью ваших норманнов и легионов, которыми я командую и которые мне верны, мы сможем разбить войска Константина и потом вместе править миром. Эта мелкая стычка — ничто! Что из того, что потеряно несколько сотен жизней во время дворцового заговора? В наших руках весь мир! Хватайте его, Олаф! И меня вместе с ним!
Я все это слышал и понимал. Наступил величайший момент в моей жизни. Что-то мне подсказывало, что на одну чашу весов положены величие и империя, а на другую — много боли и огорчений, но вместе с последними и некоторое количество чистой любви и покоя. И я выбрал именно последнее, так как, вне сомнения, Судьба и Бог подсказали мне, что нужно делать.
— Я вам благодарен, Августа, — ответил я, — но пока я могу защищаться, я не ухвачусь за этот трон, ни переступив через тело человека, бывшего добрым ко мне, ни купив его другой ценой, которую вы мне предлагаете. Здесь стоит моя суженая, и я не могу жениться на другой женщине.
Тогда Ирина повернулась к Хелиодоре и поспешно проговорила:
— Девушка, вы представляете себе, что тут происходит? Оставим в стороне ревность и будем откровенными, так как у всех нас жизнь висит на волоске, который может оборваться через день или два вместе с тысячами других жизней. Да, на кон поставлена судьба всего мира. Вы говорите, что любите этого человека, и я его люблю также. И если вы получите его и при этом он останется живым, на что ему не следует надеяться, он будет иметь только поцелуи в каком-то уголке этого мира, который укроет его и вас. Если же его выиграю я, то вся империя, весь мир и вся земля будут в его власти. Кроме того, девушка, — добавила она многозначительно, — императрицы ревнуют не вечно, временами они могут смотреть на вещи и иначе. Можно найти высокую придворную должность и для вас — и кто знает! Ваше возвышение может продолжаться и дальше. Кроме того, планы вашего отца были бы продвинуты, он получил бы необходимое ему золото, до последнего фунта, из наших сокровищниц и все остальное — тоже, до последнего солдата, состоящего на моей службе. Через пять лет, возможно, ваш отец мог бы править Египтом как наш наместник. Что вы скажете на все это?
Хелиодора с тихой улыбкой посмотрела на императрицу, затем взглянула на меня и произнесла:
— Я скажу то же, что и Олаф. Есть две империи. Одна, которую можете дать вы, Августа, — это весь мир. Другая, которую ему могу дать я, — всего-навсего женское сердце, но все же, я думаю, это другой, вечный и незнакомый вам мир. И я отвечу то же, что и Олаф. Пусть говорит он сам, Августа.
— Императрица, — обратился я к ней, — еще раз благодарю вас, но это невозможно. Моя судьба находится здесь, — и я приложил руку к сердцу Хелиодоры.
— Ты глубоко ошибаешься, Олаф, — возразила императрица холодным и тихим голосом, но, как мне послышалось, без гнева. — Твоя судьба здесь! — И она показала рукой на землю, прибавив: — Верьте мне, что я сожалею, что вы, как мужчина, которым могут гордиться женщины... даже императрицы, да, да... сделали этот выбор. Я всегда чувствовала это, и теперь я думаю как раз об этом, ведь я сама видела, как вы руководили атакой вон на тех трусов в доспехах. — И она кивнула в сторону трупов греков. — Что ж, все закончено, по крайней мере, в отношении меня. Если я должна умереть, то пусть это будет от вашего меча, Олаф.
— Мы ждем вашего ответа, Олаф Красный Меч! — вскричал Джодд. — Вы уже наговорились досыта!
— Ответ! Мы ждем ответа! — повторили норманны.
— Императрица предложила мне разделить с ней корону, Джодд, но, друзья, это невозможно, так как я обручен вот с этой особой.
— Так женитесь на обеих, — раздался грубоватый голос, но Джодд перебил его:
— Тогда все ясно. Дайте нам дорогу, Олаф, и несколько мгновений смотрите в другую сторону. Когда вы повернете голову назад, больше не будет императрицы, которая вас так беспокоила. Останется только женщина, которую вы выбрали сами.
Услышав эти слова и увидев направленные на нее мечи, Ирина обхватила меня, так как больше всего на свете она страшилась смерти.
— Вы ведь не позволите им убить меня, Олаф? — спросила она, задыхаясь.
— Пока жив, не позволю, — ответил я. — Послушайте, друзья. Я — начальник охраны Августы, и если она умрет, то я, спасая свою честь, должен буду умереть раньше ее. Наносите удар, если вам угодно, но только через мое тело!
— Оторвите ее от него! — крикнул кто-то, но я продолжал:
— Друзья, не сходите с ума! Сегодня вечером мы совершили то, что уже заслуживает смерти, но, пока императрица жива, у нас в руках заложник, за которого нам может быть заплачено прощением. А что даст нам бездыханное тело.? Слушайте! Это идут полки из города!
И пока я говорил это, от дворца все приближались звуки многочисленных голосов и топот нескольких тысяч ног.
— Это точно, — сказал Джодд, не потеряв самообладания. — Они идут на нас, и штурмовать дворец уже слишком поздно. Олаф, подобно многим другим мужчинам, вы потеряли шанс добиться славы с помощью женщины — впрочем, кто знает, он еще, может быть, у вас есть. Что ж, друзья, насколько я понимаю, вы не собираетесь спасаться бегством и не хотите, чтобы на нас охотились, как на крыс. Нам осталось только одно: умереть! Но умереть так, чтобы Византия это запомнила. Олаф, будет лучше, если вы позаботитесь о своей женщине, я же буду отдавать команды. Делаем круг, друзья, делаем круг! Здесь неплохое место для схватки. Поместите раненых в середину круга, и императрицу тоже, но когда все будет заканчиваться, убьем ее. Мы будем сопровождать ее к воротам ада, чтобы не сбежала по дороге, хотя она и женщина!
Затем все без ропота и жалоб почти в полном молчании образовали круг Одина, тройной круг норманнов, обреченных на смерть, который на многих полях сражений в конце концов покрывался грудой врагов.
Полки приближались — три полка в полном составе. Ирина оглянулась, выискивая лазейку, но не нашла ее, а Хелиодора и я тихо говорили между собой о встрече по ту сторону могилы. Полки остановились в пятидесяти шагах от нас. Их воины не обращали внимания на круг Одина, они смотрели на землю, по которой маршировали. Беглецы, с которыми они уже успели переговорить, сказали им, что многие из них в последний раз видят этот подлунный мир.
Несколько генералов верхом на лошадях подъехали к нам и спросили, кто командует норманнами. Когда они узнали, что это Джодд, он был приглашен на переговоры. В конце концов Джодд и еще двое, покинув строй, вышли вперед шагов на двадцать, где встретились с генералам. С ними был и Стаурациус. Они встретились на открытом месте, где можно было не опасаться вероломного нападения, и беседовали там довольно долго. Затем Джодд и его спутники вернулись, и он стал говорить так, чтобы его слышали все.
— Слушайте меня! Нам предложили следующие условия: мы возвращаемся в казармы мирно, со своим оружием, нас не станут обвинять ни по каким законам, ни военным, ни гражданским, ни государство, ни частные лица за этот мятеж и убийства. И в качестве гарантии в наши руки будут переданы двадцать заложников самого высокого ранга, чьи имена укажем мы сами. Далее, мы сохраним свое особое положение на службе в империи или же оставим эту службу в течение трех месяцев с вознаграждением, равным четверти жалования за год, и отправимся туда, куда захотим. Но взамен мы отпустим императрицу, не причинив ей никакого вреда, и с ней генерала Олафа, которого ожидает справедливый судебный процесс перед военным трибуналом. Все эти обязательства подтвердит сама императрица, прежде чем покинет наши ряды. Таковы их предложения, друзья.
— А если мы откажемся их принять, что тогда? — раздался чей-то голос.
— Тогда мы будем окружены. И умрем от голода или будем расстреляны лучниками. А если попытаемся ускользнуть, то будем разгромлены, а те из нас, кто случайно окажется в живых после битвы, будет повешен, здоровые и раненые рядом.
Офицеры норманнов вновь стали совещаться. Некоторое время Ирина следила за ними, затем повернулась ко мне и спросила:
— Как они поступят, Олаф?
— Не могу сказать точно, Августа, — ответил я, — но думаю, что они согласятся передать вас, но не меня, так как небезосновательно сомневаются в том, что меня ждет справедливый суд.
— А это означает, — сказала она, — что останусь я в живых или нет, но эти храбрые люди будут принесены в жертву вам, Олаф, который почти наверняка погибнет вместе с ними, как и эта египтянка. И вы готовы принять такую жертву, Олаф? Если да, то вы, по-видимому, другой человек, чем я вас себе представляла...
— Нет, Августа, — возразил я. — Я не собираюсь так поступать. И я, скорее всего, отдам себя в вашу власть, Августа.
Совещание офицеров закончилось. Их старший вышел вперед и объявил:
— Мы принимаем условия, кроме тех, что касаются Олафа Красный Меч. Императрица может быть освобождена, но Олаф, наш генерал, которого мы все любим, не будет выдан. Скорее мы все здесь умрем!
— Правильно! — воскликнул Джодд. — Именно этих слов мы все и ждали!
Затем он вышел из рядов с сопровождающими его офицерами и вновь встретился с генералами. После непродолжительного совещания он вернулся и сообщил:
— Их генералы готовы согласиться с нами, но этот Стаурациус, евнух, который, оказывается, командует здесь, не согласен. Он говорит, что Олаф должен быть передан вместе с императрицей. Мы ответили, что в таком случае он не скоро получит ее, разве что готовую к похоронам. Он нам сказал, что тогда пусть будет все так, как угодно Богу. Или оба должны быть переданы — или оба задержаны.
— Вы поняли, что имеет в виду эта собака? — прошептала мне Ирина. — И все это из-за моего вам предложения, которое норманны отклонили. И теперь он вас ревнует, боится, что вы приобретете большую власть. Ну ладно, если только я выживу, я ему отплачу за то, что он так мало заботился о моей жизни.
<< пред. << >> след. >> |