[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Генри Райдер Хаггард. Дни моей жизни

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  МИССИЯ В ТРАНСВААЛЬ

ЕГИПЕТ

<< пред. <<   

      ЕГИПЕТ
     
     В январе 1887 года я отправился путешествовать по Египту.
     С детства меня привлекал древний Египет, и я прочел о нем все, что мог раздобыть. Теперь я был охвачен страстным желанием побывать в этой стране, тем более что хотел написать роман о Клеопатре, — намерение, конечно, довольно честолюбивое.
     Один мой друг — мистик чистейшей воды — недавно очень позабавил меня. Он составил перечень моих прежних перевоплощений, вернее, трех из них, о которых якобы узнал таинственным образом. Два воплощения оказались египетскими: в первом я был вельможей времен Пепи II, жившего около четырех тысяч лет до нашей эры, во втором — каким-то неизвестным фараоном.
     В третьей жизни я, по утверждению приятеля, воплотился в норманна седьмого века. Первым среди своих соплеменников он доплыл до Нила, а потом вернулся в свой старинный дом и там умер. После этого, пророчествовал мистик, душа моя проспала тысячу двести лет, пока не обрела нового хозяина — меня.
     Я отнюдь не разделяю убеждений своего друга, несомненно искренних. Все эти теории с перевоплощениями совершенно бездоказательны. Тем не менее бесспорно, что некоторые люди питают неодолимое влечение к определенным странам и историческим эпохам. Разумеется, проще всего это объяснить тем, что предки их жили в этих странах в те самые эпохи. Я люблю норманнов тех времен, когда слагались саги, и еще более ранних. У меня достаточно оснований полагать, что предки мои были датчанами. Однако египетского предка я не разыскал в своей генеалогии ни одного. Если таковые и были, то очень давно.
     Как бы то ни было, мне одинаково близки и норманны, и египтяне. Мне легко проникнуться их мыслями и ощущениями. Я даже разбираюсь в их верованиях. Уважаю Тора и Одина, преклоняюсь перед Изидой и неизменно хочу пасть ниц перед луной.
     Сплошь и рядом я понимаю норманнов, живших примерно в девятом веке, и египтян от Менеса до эпохи Птолемеев гораздо лучше, чем своих современников. Они мне как-то ближе. И интересуют меня гораздо больше. А вот про эпоху Георгов я даже читать не могу, я ее просто презираю. Но в то же время я очень симпатизирую дикарям, например, зулусам, с которыми у меня всегда были самые лучшие отношения. Может быть, мой друг мистик пропустил в перечне мое дикарское воплощение...
     Отвлекаясь от этих рассуждений, скажу, что я отправился в Египет в поисках знаний и отдыха. Кое-что мне и в самом деле удалось узнать, ведь если ум жаждет, то он впитывает информацию, как сухая губка воду. Я заблаговременно запасся рекомендательными письмами к Бругш-бею [1], который, помнится, был тогда директором булакского музея. Он водил меня по этому дивному зданию, показывал мумии Сети, Рамсеса и других... О, с каким почтением глядел я на них! Рассказывал мне, дрожа от волнения, о великом кладе фараонов в Дейр-эль-Бахри и вообще об их сокровищах. Рассказал, как добрался до дна колодца и вошел в длинный проход, где столетиями спали мертвым сном могущественные цари, укрытые там от грабителей и врагов. Когда он при свете факелов прочел на саркофагах несколько имен, то чуть не потерял сознание. Еще бы! Вспоминал, что, когда останки царей извлекли из покоев смерти и повезли в Каир, чтобы снова похоронить уже в стеклянных витринах музея, толпы феллашек бежали по обеим сторонам реки и громко вопили оттого, что от них забирают древних царей. Они посыпали пылью волосы, заплетенные в сотню косичек, как делали их отдаленные предки, оплакивавшие фараонов, чьи останки торжественно проносили мимо них к месту упокоения, которое они считали вечным. Бедные, бедные владыки! Им и не снились стеклянные витрины Каирского музея и насмешки туристов, у которых грозное и величественное выражение сморщившихся лиц мумий вызывает лишь улыбки да шуточки. Иногда, особенно теперь, в зрелом возрасте, я задаю себе вопрос: как смели мы касаться этих священных реликвий? Тогда я об этом не думал и сам тревожил их прах.
     
     [1] Имеется в виду немецкий египтолог Г.-К. Бругш. — Примеч. перев.
     
     Во время этого путешествия я присутствовал при раскопках очень древних захоронений в тени пирамид Гизы. Настолько древних, что умерших тогда еще не бальзамировали. Скелеты лежали на боку, как плод во чреве матери. Ученые, руководившие раскопками, прочли мне надпись на маленькой передней камере одной из гробниц. Если не ошибаюсь, она гласила: «Здесь, ожидая воскрешения, почиет в Осирисе имярек (точное имя усопшего я забыл)... жрец пирамиды Хуфу. Всю свою долгую жизнь он прожил добродетельно и мирно».
     Во всяком случае, именно таков смысл надписи, и я подумал, что подобная эпитафия была бы уместна и в наше время, скажем, на могиле настоятеля собора. Быть может, придет день, когда Вестминстерское аббатство и другие священные места захоронения тоже будут разграблены, а останки наших королей и великих людей выставлены в музее неведомого народа иной веры. Впрочем, в Египте даже единоверие не охраняет мертвых: тела христианских епископов, живших до восьмого и девятого веков, тоже вырывают из могил — я сам видел в общественных и частных коллекциях их расшитые одеяния. Как видно, считается, что если вы умерли достаточно давно, то ваши кости становятся всеобщим достоянием. Это побудило меня стать горячим сторонником кремации.
     Не следует, однако, забывать, что именно из гробниц мы извлекли историю Египта, которую знаем ныне лучше и более точно, чем средневековую. Если бы на погребальные обряды древних жителей страны Кеми и их способ сохранения останков в ожидании воскресения плоти — а они твердо верили, что она воскреснет, — мы почти ничего не знали бы о жизни великого народа.
     Но не пора ли нам остановиться? Я лично хотел бы, чтобы тела фараонов, сняв с них восковые копии, возвращали с почетом в камеры и коридоры великих пирамид и замуровывали там навеки, дабы в будущем туда не мог вломиться ни один грабитель.
     Доктор Бадж рассказал мне о гробнице, в которую он и его проводник вошли первыми примерно через четыре тысячи лет после того, как она была замурована. Гробница оказалась в идеальном порядке. Там находился гроб знатной дамы, стояли сосуды с приношениями, на груди покойной лежал веер, страусовые перья которого обратились в прах. А песок, покрывавший пол, еще хранил следы тех, кто принес тело в гробницу. Это произвело на меня ошеломляющее впечатление.
     Раздумывая над этими вопросами, читатель должен помнить, что для древнего египтянина не было на свете ничего более святого, чем его собственный труп и гробница. Египтянин с незапамятных времен верил, что тело в гробнице спит не в одиночестве, что с ним пребывает вечный страж — Ка, или духовный двойник. Могущественный Ка, считали египтяне, мог отомстить осквернителю гробницы, ограбившему мумию.
     Из Каира я поднялся вверх по Нилу, осмотрев все храмы и пирамиды царей в Фивах. Мне кажется, что это самые удивительные гробницы в мире. Так же думали, вероятно, те, кто посетил эти места двадцать и более веков назад. На стенах сохранились их восторженные надписи и приветствия душам усопших. Вероятно, то же будут испытывать посетители пирамид через две тысячи лет, ибо мир никогда не сможет создать столь совершенные таинственные гробницы или возвести над ними пирамиды.
     Примерно восемнадцать лет спустя я снова побывал в этих гробницах. Теперь доступ был сильно облегчен, они даже освещались электричеством. Но при этих усовершенствованиях они не произвели на меня прежнего впечатления. Помню, что при первом посещении я с трудом опустился в одну из пирамид — кажется, великого Сети, — освещаемую сумрачным светом факелов. Приходилось отбиваться от полчищ летучих мышей. Они и сейчас перед моими глазами описывают в свете факелов самые причудливые фигуры, словно исполняют танец призраков. Когда я во второй раз посетил гробницу, летучих мышей уже не было; их, видимо, прогнал электрический свет.
     В это второе путешествие я сопровождал мистера Картера [1] (он был тогда хранителем древностей этой части Египта). Мы первыми после открывшего гробницу грека вошли в усыпальницу Нефертари — любимой или, во всяком случае, главной жены Рамсеса II. Ее изображения на стенах выглядели так, словно были нарисованы только что. Она играла с шахматы со своим царственным супругом, беседовала с богами...
     
     [1] Имеется в виду английский египтолог Г. Картер. — Примеч. перев.
     
     Гробница была ограблена в древние времена — вероятно, две тысячи лет назад. Перед самым вторжением грабителей по ней пронесся поток воды. Так или иначе, стены были влажные, когда грабители пробирались по наклонному проходу и цеплялись за них, оставляя отпечатки пальцев. Я их видел.
     Исследование одной гробницы в 1887 году едва не стало последним моим приключением. Напротив Асуана были только что открыты большие пещеры. В одну из них я забрался через маленькое отверстие: вход был занесен песком почти до самого верха. Я очутился в пещере, заполненной сотнями трупов, по крайней мере, так мне показалось. Хоронили их без гробов, потому что от умерших остались одни скелеты. Впрочем, среди них я обнаружил мумию знатной дамы и обломки ее раскрашенного саркофага. Рассматривая зловещие останки при тусклом свете, я задумался над тем, почему их так много. И тут я вспомнил, что во времена Христа город, называемый Асуаном, был совершенно опустошен страшной эпидемией чумы. По-видимому, тогда древние захоронения были вскрыты и заполнены жертвами моpa. Вспомнил я и то, что чумная палочка, как говорят, живет очень долго. Тут я неосторожно закричал моим спутникам, остававшимся наверху, что сейчас выйду, и пополз по проходу, который вел наружу. Но мой голос, усиленный эхом, привел в движение песок, скопившийся наверху, и он посыпался через трещины каменной кладки с такой быстротой, что прижал меня к земле. В мгновение ока я понял, что через несколько секунд буду погребен. Собрав все свои силы, я сделал отчаянный рывок и в самый последний момент достиг желанного выхода. Друзья мои отошли от пещеры и не имели понятия о том, что со мной случилось.
     Один из них, молодой человек по имени Броунригг, попал в еще большую беду. Мы с ним и еще одной нашей спутницей любовались второй пирамидой, как вдруг он объявил, что намерен взобраться по пирамиде до гранитной облицовки, которая еще покрывала футов сто до вершины.
     Броунригг был блестящим спортсменом и не страдал головокружениями, а потому мы его не удерживали. Он полез вверх, а мы следили за ним, пока он не достиг облицовки. До этого так высоко поднимались всего восемь или девять белых людей — разумеется с помощью проводников. К нашему удивлению, Броунригг вдруг снял башмаки. А потом полез вверх по полированному граниту облицовки. Он полз от трещины к трещине и благополучно достиг вершины, где в честь своего восхождения исполнил нечто вроде военной пляски. Отдохнув, он начал спускаться.
     С того места, где я стоял, — а оно находилось на несколько сот футов ниже вершины пирамиды — мне было видно, что он сначала спускался, как и следовало, лицом вперед, но потом почему-то повернулся к нам спиной, лицом к наклонной грани пирамиды. Тут я испугался. Вскоре я увидел, что, спустившись всего на тридцать-сорок футов, он стал нащупывать ногой в носке какую-нибудь щель. Но ему это никак не удавалось, и он подтянул ногу обратно — дотянуться до трещины он мог бы, только опустившись еще ниже. Он делал эти попытки еще дважды или трижды, а затем застыл на облицовке, раскинув руки, словно распятый.
     Я в ужасе глядел на него: кроме нас троих, кругом никого не было. Но вдруг мимо меня промчался араб в белом одеянии. Это был шейх пирамид [1]. Не произнеся ни слова, он полез наверх с бешеной энергией напуганной кошки. Преодолев нижнюю, более легкую для подъема часть пирамиды, он достиг облицовки, которая также не представляла для него трудности, поскольку он знал наизусть, куда ставить пальцы ног, а головокружения боялся не больше, чем орел или горный козел. Вскоре он оказался прямо под Броунриггом и что-то сказал ему. Вслед за этим до нас донесся с высоты слабый голос.
     
     [1] Так назывался старшина гидов. — Примеч. перев.
     
      — Если ты дотронешься до меня, я тебя сброшу вниз, — проговорил голос.
     Да, распятый на этой страшной высоте, Броунригг в истинно британской манере грозился сбросить вниз своего спасителя.
     Я зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел, что шейх уже поставил стопу Броунригга в трещину, находившуюся чуть ниже. Я так и не узнал, как это ему удалось. Благодаря великодушию шейха головокружительный спуск закончился успешно. Через несколько минут очень бледный, дрожащий Броунригг, тяжело дыша, стоял на песке возле нас, араб же, обливаясь потом, прыгал вокруг и поносил его и нас на родном языке, пока мы его не утихомирили крупным бакшишем. Броунригг, который никогда еще не был так близок к смерти, рассказал мне потом, что произошло. Обычно он не боялся высоты, но, спускаясь лицом вперед, видел перед собой только триста футов пустого пространства, потому что толстая облицовка скрывала от него нижнюю грань части пирамиды. Он повернулся, однако почувствовал себя совершенно беспомощным — он не мог ни нащупать ногой точку опоры, ни подняться наверх. Если бы бдительный араб не заметил вовремя, что происходит, Броунригг через несколько минут сорвался бы и разбился бы вдребезги у наших ног. Когда я вспоминаю эту сцену, мороз продирает меня по коже.
     
     Из Египта я отплыл, направляясь к Кипру, на старой посудине, где под моей койкой семейство крыс устроило себе гнездо. То была моя первая встреча с этим восхитительным романтическим островом, по которому волна за волной прокатились все цивилизации, пока наконец не явился турок, ну а у него, как говорится, «трава не растет под ногами». А уж за турком милосердием Божьим был ниспослан туда британец.
     Из резиденции губернатора в Никосии я совершил несколько вылазок в глубь острова в обществе миссис Колдуэлл, сестры сэра Генри Булвера, и ее дочерей. Мы побывали в Фамагусте, чудесном, обнесенном стенами средневековом городе, который построили и укрепили венецианцы. Турки взяли его после ужасающей осады. Подробное ее описание читатель найдет в моей книге «Зимнее паломничество», написанной много лет спустя, после вторичного посещения Кипра.
     Как ни удивительно, в 1887 году здесь еще были видны следы осады, хотя с тех пор прошло более трех веков. Повсюду, например, валялись ядра, выпущенные турецкой артиллерией. Я пишу эти строки, а в левой руке держу одно из них. На нем как бы оспины — не то следы времени, не то результат литейного брака.
     Я рассчитывал, что после многих лет тяжкого труда смогу по-настоящему отдохнуть на этом прекрасном острове Венеры. Но отдых, к сожалению, не для меня, так уж всегда получается. Я начал работать в девятнадцать лет, не считая времени, истраченного ранее на учение, и сейчас, в пятьдесят шесть, продолжаю трудиться. Я твердо и, мне кажется, с достаточным основанием надеюсь на то, что не отойду от общественных и личных дел, пока хватит здоровья и разума или пока не умру. Уповаю, что это случится раньше, чем я лишусь здоровья и рассудка.

<< пред. <<   


Библиотека OCR Longsoft