| << пред. << >> след. >> II
Когда именно Сэвр заснул? Ночь по-прежнему была непроглядной. Ветер изменил направление и теперь, должно быть, атаковал южный фасад. Под его мощными ударами скрипели деревянные рамы; порой было слышно, как он скользит, отскакивая рикошетом. Сэвр долго искал карманный фонарик, тот укатился под кровать. Он посветил на часы — четверть восьмого. Значит, уже утро? Во рту был странный вкус, будто кровоточили десны, и он чувствовал, что все тело его застыло и окаменело, как туша, вынутая из морозилки.
Сел, растер ноги, окоченевшими ладонями попробовал согреть ступни. Снова заработало сознание, и все по тому же кругу... Ферма... Труп... Выедет ли прокурор на место происшествия? Странное слово. Прокуратура — это ведь люди, с которыми он привык встречаться много лет. Он продал квартиру прокурору Гранжуану и раз в месяц обедал с председателем суда, как и он, членом Ротари-клуба [1]. Кстати, он не знает толком, как ведется следствие. Наверное, появятся жандармы, следователь... В таком случае, скорее всего, приедет Кулондр. Вместе играли в бридж... Дело, конечно, постараются замять. Пожалеют его. Будут шептаться, что он метил слишком высоко, что проект устройства нового пляжа, возведения роскошных жилых ансамблей в то время, как распродавались некоторые отели Ла-Боль, — безумие чистой воды. Ведь темные делишки Мерибеля не сразу выплывут на свет. Больше всего удручало Сэвра как жестокая несправедливость, что будут нападать как раз на его методы управления, где все было в полном порядке, хотя и несколько по старинке. Конечно, он слишком, пожалуй, чересчур высоко замахнулся! Но если бы Мерибель не предал, он бы в конце концов выиграл. Единственная его ошибка, что он слушал их, Денизу и Мерибеля. Только и разговоров что об Испании, о Коста-Брава — этаком строительном Эльдорадо... Он дал себя уговорить. Кто бы это объяснил Гранжуану? Что может понять мелкий служащий на жалованье в этих делах, где ворочали сотнями миллионов, где требовалась совершеннейшая согласованность всех звеньев? Ему надо было создать акционерное общество. Время семейных предприятий миновало. Вот с чем он не хотел смириться. Доверив Мерибелю дела в Испании, он совершил трагическую ошибку. Но могло ли ему прийти в голову, что зять окажется мошенником? Кто бы мог предвидеть, что этот малый, такой энергичный, ловкий, сметливый, был слабаком? Хуже того, трусом, сломавшимся при первой же угрозе... А ведь с Мопре можно было договориться.
[1] Ротари-клуб — международный клуб, объединяющий деловых людей и представителей «свободных» профессий.
Сэвр попытался припомнить, как все произошло, но в голове был туман. Из-за ссоры... В таких случаях все вспыхивает молниеносно... Слова вылетают, как пули... Несомненно то, что Мерибель не отрицал. Говорил о незначительных «нарушениях», спорил, насколько велики растраченные, по утверждению Мопре, суммы. Мерибель уже протягивал руку к ружью, закрепленному в стойке. Ружья были его гордостью: не менее десятка стояли рядком, всегда наготове. Когда они втроем снова уселись за стол, все были бледны, с трудом переводили дух. Мопре, прекрасно владея собой, пытался разрядить обстановку. Если бы он сам не переживал затруднений, он бы не пошел на такое. Но у него было право надеяться на компенсацию, на вознаграждение в обмен на молчание... Двести тысяч франков!.. Весьма умеренная сумма. Тем временем Мерибель, повернувшись к ним спиной, ворошил угли, раздувая огонь, и время от времени дым несло прямо в комнату.
— Через три дня я вернусь, — пообещал Мопре. — У вас достаточно времени, чтобы изучить досье, собрать деньги... А мне надо отдохнуть. Я без сил — гнал от самой границы.
Он чуть было не протянул руку.
— До скорого. Я уверен, мы придем к соглашению... Еще будете благодарить меня.
* * *
Сэвр встал. Он отдал бы что угодно, лишь бы не думать. Тем более что теперь это было совершенно бесполезно. Но голова так и кишела воспоминаниями, точно падаль червями. Он натянул брюки, все еще влажную куртку. Может, если немного подвигаться, он согреется. Вернулся на кухню, подумал в нерешительности, надевать ли ему сапоги. Выйти из дома? Но куда идти? Сквозь закрытые ставни сочился хмурый день, но со стороны сада ветер завывал не так сильно. Не без труда он раскрыл разбухшее окно. Подрядчик поставил дерево низкого качества. Или же все дело в чертовом климате, в конечном счете пожиравшем все — и краску, и железо, и цемент. Он приоткрыл ставни, рискнул выглянуть. На фоне болезненного утра грубыми угольными штрихами вырисовывались здания другого крыла дома, сад с мокрыми аллеями, полный опавшей листвы бассейн. На сквозняке в подъезде мотался мобиль — шары и сталкивающиеся пластины, по образному выражению Денизы — судорога висельника.
Дождь перестал, но, нависая прямо над крышами, ползли облака, похожие на дым. Сэвр тщательно закрыл окно, устало вздохнул. Прочно установилось ненастье. Быть может, на недели! Надо бы поскорее устроиться здесь поудобнее. Сэвр перебрал все свои запасы — баночки с джемом и сухари вполне годились. Но остальное!.. Где найти открывалку для банок? Вот уж было бы глупо умереть с голоду рядом с поселком! Он погрыз сухарики, сорвал бумажную крышку с баночки. Не было даже чайной ложки для джема. Не загребать же его пальцами. Все-таки до этого еще он не дошел. А до чего дошел? Ни денег, ни приличной одежды, одна надежда — на Мари-Лор. Если по какой-либо причине она не приедет через пять дней, что с ним станется? Сухари неприятно хрустели на зубах, начинала мучить жажда. Пора включить счетчики, свет, пустить воду... Что же с ним будет? Даже если бы он предъявил в полиции записку, написанную Мерибелем перед тем, как застрелиться, записку, неопровержимо свидетельствовавшую о самоубийстве; даже если бы эксперты признали, что она подлинная, пришлось бы доказывать все остальное. Кто смог бы это подтвердить, если он сам перестал что-либо понимать! Что он здесь делал, в этой ослепительно чистой кухне, с этими сухарями и баночкой джема, с грязными руками, обросший бородой, как бродяга? Что мешало ему признать свое поражение, пойти на скандал, разорение? Он по-честному пытался. И не сумел. Только в глубине души понимал, что не выдал бы себя. Сейчас он катится по наклонной плоскости. Может, за что-то расплачивается? Все так запутанно. Впервые он задается таким вопросом. Пять дней! Достаточно для следствия!
Он вышел на лестничную площадку и закрыл дверь на ключ. Глупо. Он один в доме, во всем жилом массиве, во всем квартале! Вот именно. Не нравилось ему это уединение, полное отзвуков, и этот вакуум, опережавший его на каждой ступени. Что-то вроде раздвоения личности: рядом вышагивал некий Сэвр, смутно внушавший ему страх. Счетчики находились у входа в подвалы, в стенном шкафу. Он потянул рубильник. Теперь можно будет пользоваться лифтом. Но когда он нажал на кнопку второго этажа, кабина не тронулась с места. Видно, бурей повредило провода. В таком случае авария продлится не один час. Ну и везет! Не ошибся ли он, однако, орудуя рубильником? Он опять переключил его и повернул выключатель для подвалов. Лампочки загорелись, осветив лестницу, грубые бетонные стены, аллею, уходившую в черную, как подземелье, ночь. Он погасил свет, снова зажег. Опять штучки матушки Жосс: забыла выключить счетчики. Сэвр решил ее уволить, но сразу вспомнил, что теперь он был ничем, что решать будет тот, кто приступит к ликвидации банкротства. А тогда не все ли равно?
Он бесшумно поднялся на лифте и заперся в квартире. Подумал, что свет теперь будет для него неким дружеским присутствием. Но свет был еще более навязчив, чем тьма. Он медленно обошел комнаты, оглядел желтые кожаные кресла, книжный шкаф, в котором не было настоящих книг, а только поставленные рядом корешки обложек, золоченые бра, светлые обои, будто декоратор пытался поймать солнце и сберечь его блики. За ставнями летали песчинки, море подтачивало берег. Сэвр не находил себе места. Сгрыз еще сухарик, пальцем достал немного варенья, с отвращением слизал его. Кухня была хорошо оборудована. Даже мангал имелся. Но в стенных шкафах с раздвижными дверцами, в буфетах с голубыми занавесочками за стеклами было пусто. Пришлось пить из ладоней. Он вытер лицо носовым платком Мерибеля. Нет! Оставаться здесь невозможно. Проверил связку ключей. Нашел ключ от агентства. Надо посмотреть, нельзя ли устроиться где-нибудь, в другом месте. Девять тридцать! Мари-Лор, должно быть, еще на ферме, ее допрашивают по очереди то один, то другой. Сумеет ли она лгать до конца? То есть не то чтобы лгать, но скрывать правду! Что касается Мопре, тот поостережется подавать признаки жизни... Сэвр раскрутил шнур электробритвы... Только Мопре мог бы дать точные показания полиции, так как Мари-Лор многого не знала. Ей ничего не было известно о сцене, которая последовала за отъездом Мопре. В приступе ярости и злобы Мерибель во всем сознался... и в своей двойной жизни, и в растратах... Он понимал, конечно, что когда-нибудь все это откроется, но это было сильнее его! «Тебе этого не понять!» — повторял он без конца. «Тебе этого не понять!» Боже мой! И тупице ясно. Сэвр резко воткнул вилку бритвы в сеть. Послышался легкий треск. Дрогнул свет. Бритва замерла. Сэвр забыл, что напряжение 220. Перегорел моторчик, запахло горелым. Ей-богу, все против него. Когда Мари-Лор вернется, она увидит бродягу.
Он бросил электробритву в мусорное ведро, провел ладонью по щеке. Щетина уже колючая, грубая. Этот жалкий Филипп вообразил себя жертвой, потому что не смог устоять перед искушением. Как не понять! Еще бы, работа довольно нудная. Мари-Лор не слишком-то привлекательна! И деньги таким путем заработать легче, чем здесь. Но были, конечно, и другие причины, о которых Мерибель умалчивал. В сущности, кто такой Мерибель? Ведь Сэвр не мог не чувствовать, что до беды недалеко, когда этот злобный чужак говорил дикие вещи: «Подыхаю во Франции... Не прочь устроиться в другом месте... Сбагрил бы эту ферму... Ни за что здесь не держусь...» Но ведь толком ничего не говорил!
— Так сколько же миллионов ты растратил? Мне нужно знать.
Мерибель пожимал плечами.
— Понятия не имею... Само собой получалось.
— Шестьдесят... Восемьдесят... Сто?
— Может быть.
— Больше?
Мерибель открыл окно, вытер лоб. Ветер рванул плохо пригнанный ставень. На ферме ничего как следует не закрывалось. Пламя в очаге вспыхнуло с новой силой.
— Но не все же ты растратил.
— Нет.
— Деньги в банке?
— Нашел дурака.
Все это говорилось злобно, будто он, Сэвр, стал вдруг его заклятым врагом.
— А Мари-Лор? Ты подумал о Мари-Лор?
— О! Мари-Лор!
— Ты думаешь, она пошла бы за тобой на край света?
— Она не привыкла препираться.
— А я?
Они стояли друг против друга, глядя прямо в глаза. И вдруг Мерибель прошептал едва слышно:
— Так ты не знал, что я сволочь?
У Сэвра еще звучала в ушах интонация зятя, смесь жалости, иронии... насмешки. Он стоил того, чтобы вцепиться ему в горло. Сэвр же только спросил:
— У тебя, конечно, есть своя бухгалтерия?
— Есть. Но предупреждаю, ты там ничего не поймешь.
— Это книга?
— Ну, если ты воображаешь, что я веду книги!.. Красная записная книжка, в ящике моего письменного стола.
Сэвр на минуту задумался, прошептал:
— Двести тысяч франков!.. Двадцать миллионов!.. Где же я их возьму?
Мерибель резко передернул плечами.
— Если бы еще быть уверенным, что он будет молчать!
— Но он же обещал...
— Сразу видно, что ты его не знаешь.
Вот оно что! Значит, он никого не знал. Ни Мерибеля, ни Мопре. Он честно вел дела с честными людьми. Обязательство есть обязательство. Подпись есть подпись. Его отец был нотариусом, сыном нотариуса. И контора Сэвра — заведением надежным, солидным, как банк. По крайней мере так было всегда, вплоть до этого безумия со строительством, несколько лет назад охватившего всех поголовно. Вырывали друг у друга земельные участки. Раскупали клочки побережья. Всякий, кто попытался бы плыть против течения, был бы сметен. Спекуляция была, но без всякого авантюризма. Клиент — дело святое. Доказательство: Мопре выставили за дверь, как только он пошел по кривой дорожке. И не кто иной, как Мерибель, открыл глаза шурину. Почему? Может, Мерибель уже тогда плутовал? А может, сообщники сводили счеты? Что они там плели за его спиной?
Ох! И эта мерзкая дорога до Ла-Боль в ливень, с которым не справлялись «дворники». К счастью, контора Сэвра располагалась в новом блоке, занятом исключительно под конторы. Можно было не опасаться неприятных встреч. Красная записная книжка лежала в указанном месте, но, как и говорил Мерибель, разобраться в ней было невозможно. Цифры, адреса, инициалы, даты... Надо было торопиться, но Сэвр сел и стал терпеливо перелистывать записную книжку. Расчеты для него — привычное дело. Но при виде этих страничек он встал в тупик, был обезоружен, повергнут, растоптан. И все же, могли Мерибель промотать целое состояние?.. Даже если бы заглатывал за двоих! Как вообще можно промотать состояние?.. Что же такое надо покупать? И вообще, что такое — растрата?.. Просматривая записную книжку, Сэвр с каким-то ужасом задавался этими вопросами. Ему с детства привили уважение к деньгам, уважение к хлебу. Ежедневно он ворочал огромными суммами и при этом жил скорее скромно. Довольствовался «пежо-404», в то время как у Мерибеля был «шевроле». Что такое деньги в конце концов? Оплот! Стена, за которой можно жить спокойно! Ее возводят, чтобы противостоять всему, что движется, меняется, подрывает, разрушает. Это мол, выдерживающий напор моря. Одни строят, другие грабят. Мерибель — человек иной, чем он, породы. Эта красная записная книжка, испещренная цифрами, — вроде бортового журнала с пиратского судна. Где же клад? И какова его стоимость?..
Сэвр забросил книжку подальше в ящик. Именно в эту минуту зазвонил телефон — сердце замерло. Он снял трубку и машинально ответил в полной растерянности:
— Сэвр у телефона.
Это была Мари-Лор: она задыхалась, будто спасалась, бежала от погони.
— Выезжай скорее!.. Он хочет убить себя.
— Что?
— Да. Заперся в курительной. Не отзывается. Что вы с ним сделали?.. После твоего отъезда он мне такого наговорил!.. С ума можно сойти.
— Он вор, если хочешь знать.
— Он?.. Быть такого не может!.. Боже!.. Скорее возвращайся! Я потеряла голову, я же совсем одна...
— Еду.
Само собой, Мари-Лор умолчит о том, что он ездил взад-вперед. Они договорились. Ни слова о Мопре. В сущности, ее показания должны ограничиться немногим: возвращением с охоты, ссорой между двумя родственниками, возможно начавшейся по дороге... бегством ее мужа и его, Сэвра, самоубийством в курительной комнате. Вот и все. Обо всем остальном: о причинах ссоры, о возможных денежных затруднениях — она знать ничего не знает и будет только плакать. Да ведь так оно и есть! Ведь она совершенно не разбиралась в делах, и, если при ней и упоминалось о каких-то планах, мнением ее никто не интересовался, в свидетели ее не призывали. Безукоризненная бухгалтерия ничем не прояснит случившееся. Придется подождать, пока объявятся покупатели земельных участков или квартир, а до тех пор у правосудия не будет полной документации. Так что при известном везении... Ладно! Лучше не думать о будущем!.. Будущее уже не стоило того, чтобы так называться...
Сэвр всюду погасил свет и спустился вниз, удрученно раздумывая сразу о многом, как шахматист, ведущий сеанс одновременной игры на нескольких досках. Успел подумать и о сторожихе, так плохо выполнявшей свои обязанности; видно, она чувствовала себя безнаказанно, зная, что хозяева далеко и от праздника Всех Святых до Пасхи сюда не заглянет ни одна живая душа. Любой бродяга мог тут расположиться!.. Он прошел через садик, который в рекламных буклетах именуется частным владением. Казалось, рокот моря надвигался сразу со всех сторон. Почва неуловимо вибрировала, словно палуба плывущего корабля. В воздухе стоял запах тлеющего лесного пожара. Водостоки изрыгали струи воды. Это Денизе пришло в голову окрестить их дом Ворота Моря. Бедняжка Дениза! Она ведь тоже толкнула его на многие безумства! Подняв воротник и сунув руки в карманы куртки, где пальцы наткнулись на трубку Мерибеля, Сэвр добрался до задней двери своего агентства. С трудом открыл ее. Замок работал плохо. Неужели уже ржавчина? Или испорченный замок? Дверь подалась со скрипом. Сэвр не стал ее закрывать, чтобы внутрь проникал свет. В полумраке помещение выглядело зловещим: большой американский письменный стол, вращающееся кресло, металлические ящики картотеки, развешенные по стенам проекты, кое-где уже отклеившиеся от сырости. Во всем этом чувствовалась некая претензия и в то же время беспомощность. Обычно сделки по продаже квартир заключались в конторе. Агентство было создано только для того, чтобы пускать пыль в глаза туристам в бархатный сезон. Время от времени кто-то из них останавливался, просил показать ему квартиру-образец... Все уверяли, что приедут снова...
Сэвр провел ладонью по ставшей тоже липкой крышке письменного стола. Любой предмет делается липким, покрывается каким-то соленым потом. Но все-таки нельзя же включать на всю зиму центральное отопление, чтобы было сухо в пустом здании! В ящиках стола ничего нет. Сэвр обследовал картотеку. Каждый ящичек соответствовал какой-нибудь квартире. Наконец он отыскал то, что искал: карточки, где были фамилии владельцев проданных квартир. Всего шесть за два года!.. Вот так! Это не вызовет удивления у следствия!.. Стоя на пороге, он принялся читать имена: Ван дер Нот... Клостерман... Олсен... Фрэк... Фондакаро... Блази... Этими делами ведал начальник отдела по продаже квартир, а может быть, даже и Мопре. Из шести владельцев сам он видел только одного, этого самого Фондакаро, выходца из Пьемонта, работавшего на автомобильном заводе.
Матушка Жосс написала корявым почерком:
Найти уборщицу на июль месяц... Вымыть окна в начале мая... Починить водосточную трубу над кухней... Поискать студента, желающего давать в августе уроки французского...
Жили здесь только с мая по сентябрь. Сэвра никто бы не побеспокоил. Надо было только выбрать. Связки ключей висели на деревянной панели. Сэвр взвесил за и против. Где бы ему лучше обосноваться? За пять-то дней он не натворит особого беспорядка. Только вот что! Мари-Лор вернется в квартиру-образец. Значит, нельзя устраиваться далеко от нее. А потому оставались только квартиры Фрэка и Блази. Он взял две связки ключей, остальные повесил на место. То, что он собирается сделать, дорого ему обойдется. Это хуже, чем просто бестактность. Почти что кража со взломом. Но он так продрог!
Дверь подъезда не запиралась. Ключ заклинило — не вынешь из замочной скважины. Пришлось просто потянуть на себя створку. Он сориентировался: квартира Блази на пятом этаже. Вместо того чтобы пройти через садик наперерез, как он пришел, он двинулся вдоль стен. Никто не заметит. Зато сам себя он словно видел со стороны — грязного, косматого, дрожащего, пробирающегося, как вор. Я ненавидел себя.
<< пред. << >> след. >> |