| << пред. << III
Она нашла бедную девушку в самом жалком состоянии. Было ясно, что недалек ее последний час, и за день болезнь страшно шагнула вперед. Ее дыхание превратилось в мучительный хрип, и г-же де Пьенн сказали, что утром она несколько раз бредила и что доктор не думает, чтобы она могла протянуть до завтра. Арсена все-таки узнала свою покровительницу и поблагодарила ее за то, что она пришла.
— Вам уже не надо будет взбираться по нашей лестнице, — сказала она ей угасшим голосом.
Каждое слово стоило ей, по-видимому, тягостного напряжения и истощало остатки ее сил. Чтобы расслышать, что она говорит, приходилось наклоняться к ее постели. Г-жа де Пьенн взяла ее за руку, и та оказалась уже холодной и словно неживой.
Скоро пришел Макс и молча подошел к постели умирающей. Она слегка кивнула ему головой и, видя, что он принес какую-то книгу в футляре, тихо прошептала.
— Вы сегодня не читайте.
Г-жа де Пьенн бросила взгляд на то, что Арсена приняла за книгу; это была карта Греции в переплете, которую он купил по дороге.
Аббат Дюбиньон, с утра находившийся возле Арсены, видя, с какой быстротой тают силы больной, решил употребить с пользой для ее души немногие остававшиеся мгновения. Он отстранил Макса и г-жу де Пьенн и, склонясь над ложем страданий, обратился к несчастной девушке с торжественными и утешающими словами, которые религия приурочивает к таким мгновениям. Г-жа де Пени молилась на коленях в углу, а Макс, стоя у окна, казалось, обратился в изваяние.
— Вы прощаете всех, кто вас обидел, дочь моя? — сказал священник взволнованным голосом.
— Да!.. Пусть они будут счастливы! — ответила умирающая, делая усилие, чтобы ее было слышно.
— Положитесь же на милосердие божие, дочь моя! — произнес аббат. — Раскаяние отверзает небесные врата.
Еще несколько минут аббат продолжал свои увещания; потом умолк, не зная, не труп ли уже перед ним. Г-жа де Пьенн тихо встала с колен, и все некоторое время стояли не шевелясь, тревожно всматриваясь в посиневшее лицо Арсены. Ее глаза были закрыты. Все затаили дыхание, словно чтобы не смущать ужасного сна, быть может, уже наступившего для нее, и в комнате отчетливо раздавалось слабое тиканье часов, лежавших на ночном столике.
— Кончилась бедная барышня! — сказала наконец сиделка, поднося к губам Арсены свою табакерку. — Видите, стекло не затуманилось. Она умерла!
— Бедное дитя! — воскликнул Макс, очнувшись от оцепенения, в которое он казался погруженным. — Какую радость знала она в жизни?
Вдруг, словно воскреснув при звуке его голоса, Арсена открыла глаза.
— Я любила! — глухо прошептала она.
Она шевелила пальцами и словно хотела протянуть руки. Макс и г-жа де Пьенн подошли, и каждый взял ее за руку.
— Я любила, — повторила она с грустной улыбкой.
То были последние ее слова. Макс и г-жа де Пьенн долго не выпускали ее ледяных рук, не смея поднять глаза...
IV
Итак, сударыня, вы мне говорите, что мой рассказ кончен, и не желаете слушать дальше. Я полагал, что вам захочется узнать, уехал ли г-н де Салиньи в Грецию или нет; было ли... но уже поздно, и с вас довольно. Как угодно! Но, по крайней мере, . воздержитесь от опрометчивых суждений, я утверждаю, что не сказал ничего такого, что давало бы вам на них право. А главное, не сомневайтесь в правдивости моего рассказа. Вы сомневаетесь? Сходите на Пэр-Лашез: в двадцати шагах по левую руку от могилы генерала Фуа вы увидите совсем простую каменную плиту, окруженную всегда свежими цветами. На камне вы можете прочесть имя моей героини, вырезанное над этой могилой, вы различите, если только дождь уже не распорядился по-своему, строчку карандашом, выведенную очень тонким почерком:
Бедная Арсена! Она молится за нас!
<< пред. << |