| << пред. << >> след. >> 35
Снова возвратились холода, не сильный, но упрямый восточный ветер все время дул между серым небом и землей. Вода в канале казалась почти черной, и большие оловянные пятна зигзагами расходились по ее поверхности, будто от ударов бича. Прохожие на улицах шли быстро, подняв воротник пальто и втянув голову в плечи.
Жюльен, однако, не чувствовал ни холода, ни ветра. Он изо всех сил крутил педали велосипеда, не поднимая глаз от грязной мостовой.
Мальчик развез рогалики, возвратился в цех и вновь отправился с поручениями в дальние кварталы города; он почти не разжимал зубов, взгляд его был мрачен, лоб нахмурен. В нем что-то словно окаменело, и ощущение это не проходило. Он не испытывал боли. Ему не приходилось бороться ни с каким горем. Он работал, крутил педали велосипеда, отвечал покупателям, но делал все это машинально. Окружающие предметы, как ему казалось, отодвинулись на второй план. Передний план занимало лицо мужчины, только оно. Неподвижное лицо, на котором застыла злобная гримаса. Весь день в ушах Жюльена стояли ругательства и оскорбления хозяина, честившего «дядюшку и племянника». Но он даже не думал об этом. Брань тоже словно застыла, прилипла к нему и не исчезала. Ничто не могло заставить мальчика забыть ее. И ничто не могло заставить его забыть ненавистное лицо и голос хозяина.
В полдень, за столом, господин Петьо рассказал о том, что он обнаружил в шкафу Жюльена. Должно быть, на лице хозяйки появились ее обычные гримасы, возможно, кто-нибудь засмеялся; Жюльен и бровью не повел. Он уставился в свою тарелку, и лицо хозяина было там, на дне тарелки: господин Петьо изрыгал ругательства, на губах его от бешенства выступила пена.
После еды, пока не возобновилась работа, Жюльен, как всегда, поднялся к себе в комнату вместе с Морисом. Он застыл перед окном, не сводя взгляда с узкой цинковой кровли.
— Не порть себе кровь, — заговорил Морис. — Если б ты только видел, какие взбучки он задавал Дени, то понял бы, что тебе еще можно позавидовать.
Жюльен вздохнул. Выждав несколько секунд, он, не оборачиваясь, сказал:
— Сегодня вечером мне обязательно надо сходить к знакомой моей тетушки. Ничего, если я попрошу тебя побыть здесь?
— Валяй, иди. Только смотри, не напорись на хозяина. В такой день тебе лучше не попадаться ему на глаза.
Около половины седьмого Жюльен вышел из дому. Убедившись, что хозяйки нет на пороге магазина, он пулей вылетел из двери, бросив взгляд на кафе «Коммерс», потом посмотрел направо, на улицу Бьер. Там никого не было, но все же он предпочел пойти прямо, к бульвару Сен-Морис. Центральная аллея была пустынна. Слабый свет фонарей едва освещал большие деревья, их расплывчатые тени падали на дорожки. Жюльен мчался, не останавливаясь, лишь два или три раза он замедлял свой бег и на мгновение прижимался к стволу липы, желая убедиться, что за ним никто не идет.
Возле перил бельведера он неподвижно простоял с минуту на резком ветру, который дул с открытой равнины; теперь ее не было видно, она была окутана тьмой, скрывавшей луг и лес. По дрожащему отблеску трех освещенных окон можно было угадать, где находится канал Карла V.
Внезапно Жюльен заметил парочку, сидящую на скамье; он еще раз оглянулся назад, но не увидел ничего, кроме прямых стволов, освещенных далекими огнями площади Греви; потом он направился к порту. В той стороне был только один фонарь, он освещал край моста. Мальчик медленно шел под сводом ветвей, где было особенно темно; он миновал какую-то изгородь, потом ступил в другую аллею, которая круто шла под гору, и остановился за последним кустом. Теперь ему предстояло пересечь освещенную зону. С минуту он выжидал. Мимо проехало два автомобиля. Потом какой-то велосипедист слез со своей машины и стал взбираться по откосу бульвара. Набережная Пастера была слабо освещена. Как показалось Жюльену, на ней никого не было. Прижав руку к груди, он глубоко вздохнул, помешкал еще немного, а потом пустился во весь дух через мост. Там он оглянулся и уже не так быстро направился к Бирже труда.
Дверь в комнату, где дежурили, была закрыта, но из-под нее пробивался свет. Мальчик прислушался и уловил голоса, их временами заглушал ветер, свистевший в кронах деревьев. Иногда ветер обрушивался порывами на здание, и где-то слева хлопал ставень.
Жюльен постучал. Голоса смолкли, потом кто-то крикнул:
— Войдите!
Мальчик толкнул дверь и замер на пороге, зажмурившись от яркого света.
— Входи и прикрой за собой дверь, — повторил тот же голос.
Голос принадлежал невысокому человеку, который проводил тогда собрание. Человек этот сидел сейчас на краешке стола, одна нога его касалась пола, а другой он покачивал в воздухе. Против него верхом на скамье устроился Доменк; он тут же поднялся и пошел навстречу Жюльену с протянутой рукой.
— Привет, малый, — сказал он, — я знал, что ты придешь.
— Добрый вечер, товарищ, — проговорил работник профсоюза. — Ты пришел за членским билетом?
— Да, — прошептал мальчик.
Он откашлялся, чтобы прочистить горло, и прибавил:
— Я хотел прийти раньше, да не мог.
— Знаю, — сказал Доменк, — знаю.
Профсоюзный работник рассмеялся и прибавил:
— Мы многое знаем.
Жюльен поглядел на них и улыбнулся.
— Должно быть, дядя Пьер беседовал с господином Жакье, — вымолвил он.
Доменк подмигнул человеку, сидевшему на столе, и проговорил:
— Мы тут знаем и такие вещи, о которых твой дядя даже не подозревает.
Мальчик нахмурил брови. Мужчины с улыбкой глядели на него.
— Но дело не в том, — продолжал Доменк, — ты пришел, и это главное. Сейчас секретарь выдаст тебе билет.
Работник конфедерации труда уселся за стол. Он спросил у Жюльена его имя и фамилию и заполнил билет.
— Подпишись-ка вот тут, — сказал он.
Жюльен поставил свою подпись, уплатил членский взнос, сложил билет и сунул его в задний карман штанов.
— Что ж вы все-таки знаете? — спросил он.
— Что тебе здорово достается от хозяина. Что за все время обучения ты еще ни разу не побывал дома...
Секретарь профсоюзной секции прервал Доменка и воскликнул:
— Словом, нам известно, что хозяин у тебя мерзавец и что его давно уже пора призвать к порядку!
Наступило молчание. Ветер стонал в подворотне и сотрясал дверь. Посреди комнаты весело гудела большая круглая чугунная печь. На минуту Жюльену вспомнилась печь в детском саду, куда он ходил: она была точно такая, с такой же решеткой.
— Не ломай себе голову, — сказал Доменк, — кое-кто из вашей кондитерской уже побывал здесь и получил членский билет.
Жюльен смотрел на мужчин. Они по-прежнему улыбались.
— Угадай, кто это? — предложил Доменк.
Мальчик был в нерешительности.
Взрослые весело рассмеялись.
— Верно, мастер? — спросил Жюльен.
— Ну нет, он-то этого не сделает! Не такой он человек, — сказал секретарь.
— Тогда не знаю, — пробормотал Жюльен.
Мужчины обменялись многозначительными взглядами.
— Это Колетта Паризо, — сказал Доменк.
— Колетта?
— Да, Колетта. Ваша Колетта. А почему это тебя так удивляет?
Мальчик с минуту подумал, потом сказал:
— Нет, не удивляет. Пожалуй, так оно и должно быть.
— Ее отец давний член конфедерации труда, — пояснил секретарь.
— Да, но он горький пьяница, а это неважная реклама, — заметил Доменк.
Профсоюзный работник пожал плечами и снова уселся на край стола.
— Обожди меня минутку, — обратился Доменк к Жюльену, — я скоро ухожу. Пойдем вместе.
Жюльен опустился на скамью рядом с ним.
— Ты только что упомянул о вашем мастере, — сказал секретарь. — Думаешь, он мог бы вступить в нашу конфедерацию?
— Он славный человек, — проговорил мальчик. — Я на него пожаловаться не могу.
Взрослые снова рассмеялись.
— А ты когда-нибудь слыхал о «Боевых крестах»?
Жюльен отрицательно качнул головой, помедлил, а потом спросил:
— А что это такое?
Мужчины рассмеялись еще громче.
— Ты, видать, не больно в курсе дела, — сказал секретарь. — Надо будет тебе еще многое разъяснить. А пока выслушай добрый совет: не говори своему мастеру, что ты собирался пригласить его сюда. Не думаю, что ему это понравится.
— И все же, уверяю вас, он славный человек, — повторил мальчик.
— В этом я не сомневаюсь... — заметил Доменк.
Профсоюзный работник прервал его:
— В таком случае он не находился бы среди этого сброда.
— Он не принимает особого участия в их делах, — заметил Доменк. — Я думаю, он просто проявил слабость. Хозяин кондитерской — член так называемой народной партии [*], он-то и втянул Андре в организацию «Боевых крестов». Должно быть, малость польстил мастеру, сказал, что там нужны такие силачи, как он.
[*] Французская народная партия — фашистская организация, активно выступавшая перед второй мировой войной против рабочего движения.
— Да, Андре — настоящий силач, — вмешался Жюльен. — Он хватает мешок муки в сто килограммов и без остановки поднимается с ним на четвертый этаж.
— Знаю, — отозвался Доменк. — И он очень гордится своей силой. Знаю также, что когда он выходит из себя, то не награждает тумаками учеников, а обрушивает свой кулак на жестяные коробки, стоящие перед ним.
Жюльен рассмеялся и подтвердил:
— Верно. И когда мастер одним ударом сплющивает коробку, значит, он озлился не на шутку.
— И после этого он сразу успокаивается? — спросил секретарь.
— Да, — ответил Доменк. — Если бы в организации «Боевых крестов» все были такие, как Андре, думаю, можно было бы не очень тревожиться.
— Ну, а помощник мастера? — спросил секретарь.
— Виктор? Тоже малый неплохой, — сказал Жюльен, — но, по-моему, профсоюз его мало интересует.
— Знаю, что он осмеивает наше профсоюзное собрание, — заметил Доменк, подмигивая Жюльену, — но он ведь паясничает по любому поводу. Главное другое: Виктор копит деньги. И девушка, с которой он гуляет, ему под стать. Когда они сколотят себе капиталец, то поженятся и заведут собственное дело.
— Все ясно, — вмешался профсоюзный работник, — эти люди для нас потеряны.
— К тому же, — продолжал Доменк, — Виктор в этом году уходит в армию, поэтому он так или иначе...
С минуту все молчали, потом Доменк поднялся с места и направился к столу. Жюльен последовал за ним. Они попрощались с секретарем и вышли.
На улице было совсем темно. Мальчик вздрогнул. По мосту они шли молча, потом Жюльен спросил:
— Вы не против, если мы пойдем не вдоль откоса, а по центральной аллее?
— Говори мне «ты», — предложил Доменк. — Хоть я и помощник мастера, а ты пока еще ученик, по-моему, мы вполне можем дружить.
Мальчик свернул направо. Доменк пошел рядом, прибавив:
— Боишься, что они тебя увидят? Не беспокойся, днем раньше, днем позже все равно узнают. Впрочем, если б они не узнали, тебе незачем было бы вступать в профсоюз.
Он сделал паузу, потом спросил:
— Ты по крайней мере не трусишь?
Они миновали освещенную зону и шли теперь по аллее между кустарников. Мальчик пытался разглядеть лицо своего спутника, но было слишком темно.
— А чего мне трусить? — спросил он.
— Ты прав. Я сказал глупость. Ты сумеешь за себя постоять. Надо только, чтобы ты хорошенько знал свои права. Я тебе растолкую что к чему. Давай встретимся как-нибудь во вторник. Во всяком случае, если что стрясется, приходи сюда в часы дежурства или передай через Колетту Паризо.
Поднимаясь в гору, Доменк тяжело дышал; он умолк. Когда они подошли к перилам бельведера, он опять заговорил:
— Очень славная она, ваша Колетта. И мужественная, удивительно мужественная. Но все-таки бедняжка...
Он не закончил фразы. Несколько минут они шли в молчании, потом Жюльен услышал, как Доменк прошептал:
— В сущности, может, из-за этого... Из-за всего этого...
<< пред. << >> след. >> |