| << пред. << >> след. >> 22
После перерыва мастер закончил основную часть своей работы; Жюльен в это время мыл бак и развозил заказы. В три часа дня, когда хозяин еще отдыхал у себя в комнате, Андре отдал необходимые распоряжения Виктору; затем взял несколько больших листов белой бумаги, свернул их в трубку и, протянув Жюльену, сказал:
— Собирайся, пошли.
Во дворе они столкнулись с господином Петьо, но тот даже не посмотрел на них. Андре отворил дверь в столовую и крикнул:
— Клодина, передайте хозяйке, что я ушел с Жюльеном.
Они спустились по маленькой улочке Бьер. Мастер жил на улице Пастера.
Оба устроились рядом за кухонным столом, лицом к окну. Жена Андре, маленькая, очень живая блондинка, не переставая улыбалась. Она ненадолго вышла из комнаты и возвратилась с пачкой сухого печенья.
— Я вам приготовлю по чашке чая, — сказала она.
— Ты, видно, решила, что к тебе кумушки с визитом пожаловали, — пошутил мастер.
— Ничего, чаю все-таки выпейте.
Она поставила на плиту кастрюлю с водой, и та вскоре запела. Было жарко. В комнате царил покой. Женщина устроилась возле окна. Она шила.
Прежде всего мастер вытащил из коробки для обуви несколько почтовых открыток.
— Кроме этих открыток, — сказал он, — у меня есть книга с рисунками, есть там и китайские вещицы.
— А словарь? — спросил Жюльен.
— Постой-ка, ведь ты прав, надо будет и в нем посмотреть. Мне это не пришло в голову.
В энциклопедическом словаре, который принес мастер, они нашли изображение пагоды.
— Это поможет нам соорудить витрину.
— А из чего вы собираетесь ее делать? — поинтересовался мальчик.
— Из шоколада. На первый взгляд здорово трудно, но, сам увидишь, в конечном счете это так же просто, как и все в жизни. Немного умения да побольше усердия. Ты доволен, что будешь мне помогать?
— Еще как, шеф.
— Ну, тогда попробуй нарисовать что-нибудь. Помнишь нашу маленькую витрину, ту, что слева?.. Так вот, надо использовать всю ее ширину.
Жюльен принялся рисовать. Он лишь несколько раз побывал на уроках в вечерней студии, когда последний год учился в школе. Но у него были способности к рисованию. Карандаш его так и летал по бумаге, оставляя на ней уверенные и четкие штрихи. Мальчик сделал четыре или пять беглых набросков.
— Подробности придумаем позднее, — сказал мастер. — Ты прав, для начала нужно представить себе все в целом.
Они принялись обсуждать наброски.
— Вот эту часть возьмем отсюда, а ту — оттуда, лестницу поместим посредине, — пояснил Андре, — и, думаю, у нас получится толково.
Жюльен сделал еще один набросок, но уже более тщательно.
— Черт побери! — воскликнул мастер. — Хорошо, что ты так славно рисуешь! В нашем деле это очень пригодится... Я хотел бы устроить тут небольшой водоем. И напустить туда золотых рыбок.
— Можно сделать бассейн в саду перед пагодой. Только разве шоколад удержит воду?
— Нет, бассейн придется сделать из цинка, а края его мы замаскируем утесами из сахара.
— Как это, господин Андре?
— Увидишь. Из жженого сахара вырубим утесы, а мох сделаем из толченого миндаля.
Мальчик на мгновение задумался.
— Хорошо бы еще сделать деревья, — пробормотал он.
— Это не легко. Тогда без проволоки не обойтись.
— Ну и что из того?
Мастер нахмурил брови.
— Нет-нет, — заявил он. — Не желаю плутовать. Если уж делать из шоколада, то из одного шоколада, иначе вся затея ничего не стоит.
— И вы думаете, что сможете изготовить все только из шоколада?
— Ты рисуй, рисуй, не беспокойся. Когда я говорю «шоколад», то подразумеваю также сахар, толченый миндаль и все такое.
Жюльен нарисовал сад перед тремя пагодами, соединявшимися друг с другом небольшими ажурными переходами. В конце концов они решили устроить по маленькому бассейну с каждой стороны главной лестницы, выходившей в середину сада.
— Ну и работка нам предстоит! — ахнул Жюльен.
— Не волнуйся. Она пойдет быстрее, чем ты думаешь.
Мальчик добавил еще несколько деталей, потом сказал:
— Хорошо бы еще соорудить горбатый мостик над обоими бассейнами.
— Это ты здорово придумал! — одобрил мастер. — Такой мостик — совсем в китайском духе. Давай рисуй, рисуй, я же тебе сказал — потом все сделаем.
Чем дольше они работали, тем больше он загорался. Его жена поднялась, чтобы подать чай, и бросила взгляд на рисунки.
— Красиво у вас получается, — заметила она. — Гораздо интереснее, чем корабль, который ты соорудил в прошлом году.
— Еще бы, — откликнулся Андре. — А потом, что ни говори, это ведь ниоткуда не срисовано. Сами придумали.
— Жаль только, что не будет освещения, — сказала его жена. — На корабле оно было. До чего он красиво выглядел по вечерам, когда все иллюминаторы светились.
Мастер на минуту задумался.
— И тут можно устроить освещение, — сказал он. — Я ведь собираюсь делать стены ажурными. Мы приклеим их к прозрачной разноцветной бумаге, а сзади приладим крохотные лампочки.
— А шоколад от этого не потечет?
— Не тревожься, я проделаю незаметные дырочки, чтобы просачивался воздух.
Жюльен нарисовал мостики. Он спросил:
— И вы думаете, они будут держаться без каркаса?
— Будут, — ответил Андре. — Должны держаться.
Жена его рассмеялась.
— О, вы еще не знаете, какой человек ваш мастер, — проговорила она. — Если уж он что задумает, то обязательно доведет дело до конца. Ни перед чем не остановится.
— Делать так делать, — сказал мастер. — И коли делать, так уж без обмана.
Задумавшись, он смотрел на рисунки. Проводил толстым пальцем по штрихам, и при каждом движении мускулы на его предплечье перекатывались под поросшей волосами кожей.
— А как же бассейны? — спросил Жюльен. — Ничего, что они будут из цинка?
Мастер выпятил губы и поскреб подбородок.
— Конечно, хорошо бы обойтись без этого, — начал он. — Но тут нет обмана. Всякий может видеть, что бассейны металлические. А потом любому известно, что шоколад не удержит воды. Нет, больше всего меня огорчает, что в саду у нас не будет деревьев.
Андре еще немного подумал; от напряжения на лбу у него появились морщины, потом он внезапно выпрямился и улыбнулся.
— Все в порядке, — сказал он. — Придумал. Можно будет соорудить пальмы. Мы их сделаем из марципана. Нарисуй-ка мне несколько пальм вон там, чтобы я представил себе, как это будет выглядеть.
Жюльен вновь принялся рисовать.
— Деревья не должны быть слишком большими, — заметила жена мастера, — не то они будут скрывать пагоду.
— Не мешай ему. У него есть чувство пропорции.
— Возьмите печенье и выпейте чай, пока он не остыл, — проговорила она.
Жюльен покончил с пальмами, и все принялись пить чай с печеньем. После чая мастер поднялся и взял сигарету в ящике буфета. Жюльен еще никогда не видел его курящим. Андре держал сигарету кончиками пальцев и выпускал клубы дыма, почти не затягиваясь. Перед тем как снова присесть к столу, он зажег свет. Надвигались сумерки, улица казалась узкой и темной. Время от времени по тротуару проходили люди. Их шаги гулко отдавались между стенами домов.
Несколько раз Жюльен вспоминал о девушке, похожей на Марлен Дитрих. Она, должно быть, жила где-то неподалеку.
Они немного помолчали. Мастер по-прежнему внимательно изучал рисунок. Его жена подсела ближе и теперь шила при свете лампы. Она то и дело поднимала голову, улыбаясь мужу и Жюльену. У нее была узкая маленькая рука, длинные ногти иногда царапали материю. Когда она откусывала нитку, на ее щеках появлялись ямочки.
— Теперь, — сказал мастер, — нужно сделать план в натуральную величину, это лучший способ.
Он достал из кармана записную книжку, полистал ее, потом поднялся, чтобы взять метр.
— Так вот, ширина витрины приблизительно метр шестьдесят сантиметров, — продолжал он, — а глубина ее — неполных восемьдесят сантиметров.
Андре опять задумался. Он продолжал стоять, лампа под низким абажуром оставляла в тени верхнюю часть его туловища и голову. Видно было только, как блестят у него глаза.
— Мне кажется, сделаем так: возьмем сто сорок сантиметров на шестьдесят.
Они склеили несколько листов бумаги, а потом обрезали их точно по размеру; пользуясь вместо линейки длинным куском электрического провода, мастер принялся вычерчивать план. Работая, он напевал. Жюльен также встал с места и ходил вокруг стола, поддерживая бумагу, на которую мастер наносил контуры будущей витрины.
Когда план был закончен, Андре бросил взгляд на часы, стоявшие на камине.
— Уже пять, — заметил он. — Когда занят интересным делом, время летит быстро. Ты согласен со мной, дружок?
— Конечно, шеф.
С минуту они молча глядели друг на друга. Мастер улыбался. Лицо у него было доброе, взгляд открытый.
Жюльен потупился. Он подбирал слова, ему хотелось поблагодарить мастера, но тот заговорил первый:
— Теперь тебе пора возвращаться. Сверни рисунки в трубку и передай их хозяйке. Если увидишь, что господин Петьо в столовой, не входи туда. Оставь все в цеху, она их потом поглядит.
Мальчик собрал чертежи. Ему казалось, что мастер хочет еще что-то сказать. Когда рисунки были свернуты в рулон, Жюльен опять поднял голову. Андре по-прежнему глядел на него. Так прошло несколько секунд, наконец мастер протянул ему руку.
— Спокойной ночи, Жюльен, — сказал он, — главное, не валяй дурака.
— Спокойной ночи, шеф, большое вам спасибо.
Мальчик попрощался с женой мастера, которая улыбнулась ему, и последовал за Андре; тот отворил дверь и отступил в сторону, давая ему дорогу.
На улице ученик оглянулся. Мастер вышел вслед за ним, чтобы закрыть ставни, помахал ему рукой и сказал:
— Ступай быстрее.
Жюльен почти бегом направился к улице Дюсийе. Там он остановился. На душе у него было легко, ему казалось, будто он уносит с собой что-то теплое и дорогое. Перед глазами все еще стояла чистенькая кухонька. Вспомнив высокую и сильную фигуру мастера, его черные улыбающиеся глаза, мальчик подумал о дяде Пьере.
Однако, когда он достиг Безансонской улицы, настроение у него упало. Теперь на душе у Жюльена было уже не так радостно. Проходя мимо окон кафе «Коммерс», он попробовал разглядеть, нет ли там господина Петьо, но мужчины, стоявшие возле стойки бара, загораживали глубину зала.
Войдя в кондитерскую, Жюльен тихонько отворил дверь в коридор, прислушался, а потом двинулся вперед, стараясь бесшумно ступать. В столовой никого не было. С сильно бьющимся сердцем он вошел туда, положил на стол свернутые рисунки и быстро проскользнул в цех. Морис вычерпывал воду из мойки. Увидя товарища, он насмешливо спросил:
— Ну как, Леонардо да Винчи, ты уже родил свой шедевр?
Жюльен замер на месте. А Морис продолжал с раздражением в голосе:
— Вот что: я тут, не разгибаясь, стоял у мойки, но печь еще не топится. Если не боишься повредить руки, можешь ею заняться.
Жюльен ничего не ответил. Только вздохнул, снял куртку, положил ее на мраморный стол и принялся выгребать золу.
На следующий день Жюльен снова обедал в одиночестве, в цеху. Морис, пришедший за вторым блюдом, проворчал:
— Тебе-то хорошо, не приходится вылезать из-за стола во время еды, а я должен подыматься сюда дважды. Ты валяешь дурака, а я отдувайся.
— Что ж мне теперь делать, по-твоему? — спросил Жюльен. — Ведь я не по своей воле тут сижу!
Морис вышел, хлопнув дверью.
После полудня столяр принес большую доску, которую мастер заказал еще с утра. Хозяин, казалось, не обращал внимания на сооружение пагоды. Всю первую половину дня он не разжимал рта. Пока он находился в цеху, рабочие также молчали. Когда господин Петьо выходил, Виктор принимался шутить, но, несмотря на это, всем было как-то не по себе, и смеялись они через силу. Морис держал себя неприветливо. Мастер один трудился над пагодой. Для начала следовало залить доску шоколадом. Дело это было нехитрое, и Андре с ним быстро справился. Он только подозвал Жюльена, когда понадобилось нанести на еще теплый шоколад контуры сооружения.
Затем мастер принялся готовить засахаренные каштаны и шоколад с начинкой — для рождественских праздников. Теперь работы становилось все больше и больше, и с каждым днем задерживались в цеху все дольше и дольше. Часто к шести часам вечера бак еще не был вымыт, а печь разжигали до того, как поднималось тесто для рогаликов и бриошей.
Почти целую неделю хозяин дулся, но однажды утром, едва войдя в цех, где кипела работа, он принялся шутить. Обстановка немного разрядилась, зато уже начала накапливаться усталость, и все по большей части работали молча. У мастера бывали вспышки гнева, но они походили на весенние грозы и длились недолго. Он кричал, иногда наделял учеников пинком в зад, правда, это были легкие пинки, они не причиняли боли.
К концу первой недели декабря уже стали вырисовываться очертания пагоды. Господин Петьо время от времени поглядывал на нее, высказывал какое-либо пожелание, давал совет или о чем-нибудь спрашивал. Андре отвечал, не прекращая работы. Жюльен рисовал на бумаге ажурные детали пагоды, а мастер тщательно покрывал шоколадом карандашные линии, выжимая из воронки тонкие струйки теплого шоколада. Когда шоколад затвердевал, он осторожно отдирал бумагу и соединял друг с другом тончайшее шоколадное кружево. Его толстые пальцы с удивительной ловкостью выполняли эту ювелирную работу. Он проводил за нею долгие часы и никогда не выходил из себя, никогда не бранился.
Морис также перестал дуться. Жюльен старался побыстрее закончить рисунки для мастера, а затем выполнял положенную работу, с тем, чтобы никому не приходилось ему помогать.
Установилась сухая морозная погода. По утрам, когда Жюльен развозил рогалики, северный ветер обжигал ему лицо и пальцы. Мальчик упрямо крутил педали, но старался подольше задержаться в вокзальном буфете, где официантка неизменно наливала ему стакан горячего кофе с молоком. Он макал в него два или три рогалика, которые ему удавалось незаметно сунуть в корзину чуть ли не на глазах у хозяина, под самым его носом. Официантка, славная женщина лет тридцати, со смехом говорила:
— Ты совершенно прав, малый, хозяева твои достаточно наживаются! Стоит только посмотреть, какие туалеты шьет себе госпожа Петьо, один ее рукав стоит дороже всего моего платья. Я уж не говорю о мехах.
Иногда она лакомилась рогаликами вместе с Жюльеном.
Вечерами было слишком холодно, и долго стоять на пороге коридора становилось невозможно; к тому же нередко приходилось работать до самого ужина. Жюльен уже давно заметил, что девушка, удивительно похожая на Марлен Дитрих, регулярно проходит мимо кондитерской между половиной седьмого и без четверти семь. Она шла быстро и держалась очень прямо, голову откидывала назад, и ее длинные каштановые кудри развевались на ветру. Пальто у нее было чуть распахнуто, и казалось, что она вся стремится вперед. Девушка никогда не поворачивала головы в сторону кондитерской. И вот, когда наступало время ее появления, Жюльен почти всегда находил какой-нибудь предлог и спешил в конец коридора. Приоткрыв дверь, он смотрел налево. Заметив девушку, он больше не выпускал ее из виду, но, по мере того как она приближалась, постепенно отступал назад; затем, когда девушка проходила мимо лавки, он снова высовывался из двери и провожал ее взглядом, пока она не исчезала на улице Бьер.
Однажды вечером ему пришлось поехать с заказом в нижнюю часть города. Было около шести часов, он поспешил закончить дело и некоторое время ждал в конце улицы Пастера. Потом направился к улице Бьер. Еще издали Жюльен увидел, как девушка миновала первый фонарь, и тогда, привстав на педалях, он начал взбираться по крутому откосу, по которому ездить на велосипедах и машинах не разрешалось. Вцепившись в руль, навалившись на него всей своей тяжестью, вкладывая в каждое движение всю силу, он одолел откос и ехал теперь навстречу девушке, не сводя с нее глаз. Она медленно шла по улице, как всегда, держась прямо и глядя перед собой. На мальчика она даже не посмотрела.
Достигнув верхней части улицы, он опустил ногу на землю и оглянулся.
Теперь девушка казалась крошечным светлым пятном, которое плясало где-то внизу, в полумраке, и вскоре исчезло за углом дома.
Жюльен несколько минут не двигался с места, сердце его бешено колотилось, он тяжело дышал, а его промокшая от пота холщовая куртка прилипала к спине. Мимо проходили люди, но он их не видел. Дважды он прошептал:
— Я никогда не решусь... Никогда не решусь.
Он все больше и больше думал об этой девушке и вырезал из журналов фотографии Марлен Дитрих.
Как-то вечером, когда Виктор и Морис оказались рядом с ним на пороге, Жюльен показал им ее. Виктор улыбнулся и покачал головой.
— Ну, эта девушка не про тебя, — заметил он. — Никаких шансов. Во-первых, ей не меньше шестнадцати. Так что ты для нее слишком молод. А потом, видишь ли, она «воображала» и на нашего брата даже глядеть не станет. Таким девицам подавай студентов или папенькиных сынков, а такие, как мы, ей ни к чему.
Виктор ушел. Жюльен и Морис вернулись в цех и уселись спиной к дверцам печи в ожидании обеда. Они долго молчали, потом Морис сказал:
— Напрасно ты втюрился в эту девчонку. Никогда ты от нее ничего не добьешься, Виктор прав.
Жюльен вздохнул. Морис быстро посмотрел на него и прибавил:
— Во всяком случае, если хочешь попробовать, то бери быка за рога. Нечего тянуть.
— Не могу, — признался Жюльен. — Она... — он старался подобрать слово, — она меня волнует.
— Она кого хочешь взволнует. Виктор говорит, что ей не меньше шестнадцати. Должно быть, так, но по уму ей, конечно, больше. Слишком уж у нее серьезный вид. Верно, она никогда не смеется. И потом всегда ходит одна, как хочешь, но это странно.
— Вот именно, — поддакнул Жюльен.
Больше он ничего не прибавил. Морис немного подождал, поболтал ногами, отбивая каблуками дробь по дверце сушильного шкафа, который гудел, как барабан, и спросил:
— А тебе не кажется, что она больна?
— С чего ты взял?
— На твоем месте я бы хорошенько подумал. Уж очень она худа.
— Послушать тебя, так у нее чахотка!
Морис помахал рукой в воздухе и пожал плечами.
— Утверждать не берусь, но в таких случаях надо остерегаться...
— Чего остерегаться?
— Ну, это передается. Разве ты не знаешь, там ведь микробы.
— Знаю, но я на это плевать хотел.
Морис повертел пальцем у виска.
— Да ты часом не рехнулся? — спросил он.
Жюльен ни разу не думал о том, что девушка, быть может, больна. И теперь он почти радовался этому.
— Если б это было так, — заявил он, — мои шансы возросли бы. Может, из-за болезни никто с ней не хочет водиться. Господи, хоть бы это была правда!
В голосе его прозвучала надежда, она светилась и в глазах. Морис смотрел на него с нескрываемым удивлением.
— Черт побери! — вырвалось у него. — Никогда не встречал таких ребят. Врезался в девчонку, думает, что она, может, чахоточная, и радуется! Ну, знаешь, это уж слишком.
— Тебе не понять, — пробормотал Жюльен. — Тебе не понять...
— Ты еще скажешь, что это я спятил!
Жюльен не слушал. Теперь перед его глазами все было точно в тумане. И далеко, очень далеко он различал ее. Она шла, как всегда, прямая и молчаливая, но на губах у нее играла бледная улыбка.
Морис что-то еще долго говорил, но до Жюльена доносилось только какое-то бормотание, какие-то неразборчивые слова. Когда приятель остановился, Жюльен сказал вполголоса:
— Если б для начала я мог достать хоть ее фото...
— Фото? А ты попроси у нее, — расхохотался Морис.
— Тебе не понять, — опять повторил Жюльен.
— Слушай, если уж тебе и впрямь так хочется иметь ее карточку, можешь ее сфотографировать, когда она проходит мимо. Немного отступи в глубь коридора, она тебя и не увидит.
— А ведь ты прав, — сказал Жюльен, расплываясь в улыбке. — Ты прав.
Но тут же улыбка его уступила место гримасе разочарования, и он прибавил:
— Да, но для этого нужен аппарат.
— У моего папаши есть аппарат, но он ни в жизнь не позволит вынести его из дому.
— Теперь сам видишь, что ничего не выйдет.
— А ты купи себе аппарат.
— Купить? А где взять монеты?
— Ты ж получаешь чаевые, и жалованье тебе идет.
— Скажешь! Все мое жалованье — двадцать пять франков в месяц, на стирку я трачу восемнадцать, а то и все двадцать, много ли остается? Чаевых я не трачу, коплю, и за то время, что я здесь работаю, у меня набралось сто семьдесят франков.
— Дело в том, — заметил Морис, — что ее можно сфотографировать на ходу только при дневном освещении. Поэтому тебе придется дожидаться весны. На праздники, сам увидишь, заказов будет куча, и чаевых прибавится. Если не будешь растяпой, сможешь купить к пасхе фотоаппарат.
Жюльен задумался.
— Как ты думаешь, сколько у меня к тому времени наберется денег?
Морис что-то подсчитывал в уме.
— Думаю, франков четыреста или пятьсот скопишь, — сказал он. — А коли повезет, то и больше.
— Сколько стоит хороший аппарат?
— Не знаю, надо пойти посмотреть.
В нескольких шагах от кондитерской помещалась фотография. Морис убедился, что в книге заказов не появилось новых записей, и предложил:
— Давай сбегаем, только одним духом.
Чтобы не проходить мимо магазина, откуда хозяйка или ее сестра могли их заметить, мальчики двинулись в обход, по улице Дюсийе. Запыхавшись, они вошли к фотографу, чуть сгорбленному старику с желтым морщинистым лицом и в огромных круглых очках. Он изобразил подобие улыбки и спросил:
— Что вам угодно, юные кондитеры?
— Нам хотелось бы узнать, сколько стоит фотографический аппарат, — ответил Морис.
— И вам так приспичило, что вы всю дорогу бежали?
Морис усмехнулся.
— Нет, — сказал он, — бежали мы не потому...
— А какой вам нужен аппарат?
— Хороший.
Старик повернулся и указал пальцем на черный квадратный ящик, стоявший в небольшой витрине.
— Вот такой? — спросил он.
Морис взглянул на Жюльена. Тот утвердительно кивнул.
— Он стоит тысячу сто двадцать франков, — заявил старик.
Мальчики переглянулись и замотали головами.
— Слишком дорого? — спросил фотограф.
— Малость дороговато, — откликнулся Морис.
— Сколько же вы положили на это?
— Да франков четыреста, — с трудом выдавил Жюльен, у которого пересохло в горле.
Старик дернул носом, отчего очки у него полезли на лоб, и направился в глубь лавки, проворчав:
— Ну, это совсем другое дело.
Он достал из ящика маленький металлический аппарат.
— Вот что вам нужно, — сказал он.
Жюльен взял в руки аппарат и подивился, какой тот легкий.
— Только не урони, — пробормотал старик.
— А он хорошо работает? — поинтересовался Морис.
— Понятно, работает!
Морис поколебался, потом спросил:
— А сколько же он все-таки стоит?
Фотограф посмотрел на ярлык:
— Четыреста девяносто франков.
Морис повернулся к Жюльену и спросил:
— Что скажешь?
— Пожалуй, подойдет, — ответил тот.
Он с минуту помолчал, потом спросил у торговца:
— А можно, скажем, сфотографировать таким аппаратом человека на улице, если при этом достаточно светло?
— Разумеется, — ответил старик и со смехом прибавил: — Можешь даже, если тебе угодно, снять и несколько человек. Ты не смотри, что аппарат небольшой...
— А если человек идет? — спросил Морис.
Старик снова дернул носом, и очки его опять полезли наверх.
— Ну, при том условии, если он не слишком быстро бежит, ведь тут минимальная выдержка всего в одну двадцать пятую.
Мальчики опять переглянулись, не говоря ни слова; старик молча ждал.
— Так как же, берете или нет? — спросил он, потеряв терпение.
— Надо подумать, — сказал Морис. — Мы еще вернемся, ведь это рядом.
Старик что-то пробурчал и, когда мальчики, выходя, попрощались с ним, ничего не ответил.
— Он не очень-то доволен, — заметил Жюльен.
— Ну и плевать. А что ты думаешь об этом аппарате?
— На вид он ничего.
С минуту они шли молча. Жюльен уже мысленно видел удачную фотографию девушки. Немного погодя он прошептал:
— Надо обязательно собрать деньги. Четыреста девяносто франков — не ахти какая сумма. Я должен ее обязательно собрать.
— Сумма-то не ахти какая, — согласился Морис, — но не слишком ли дорого встанет тебе карточка девчонки, которая интересуется тобой не больше, чем прошлогодним снегом?
<< пред. << >> след. >> |