| << пред. << >> след. >> 14
Без четверти три мастер уже разбудил их. Никогда еще за всю свою жизнь Жюльену не приходилось спать так мало. Он начал с трудом одеваться, руки у него дрожали, словно у пьяницы. Веки снова опухли; все, что он видел, представлялось мальчику как бы в тумане, в неверных, колеблющихся очертаниях. Холодная вода из-под крана немного освежила его, но усталость по-прежнему сковывала все тело, каждое движение вызывало ноющую боль в мышцах.
Мастер заставил его выпить две чашки кофе.
— Ну-ка проснись, приятель, а то тебе скверно придется.
Жюльен, стиснув зубы, мучительно боролся со сном. Временами ему казалось, что противни с рогаликами, как на волнах, уплывают у него из-под рук. Звуки доходили до его сознания приглушенными, словно сквозь вату. Сон валил с ног, замедлял движения, предметы тускнели и сливались в неясную массу. Полки, уставленные банками и бутылями, расплывались на стене серым и бесформенным пятном. Казалось, все вещи застыли во враждебном молчании.
Жюльену пришлось дважды выйти за дверь, чтобы достать противни. Снаружи царила настороженная тишина ночи. Город спал. Вся жизнь, все тепло словно укрылись в освещенном цехе, и Жюльен поторопился вернуться к свету и теплу.
Минутами мальчик немного оживлялся, потом снова впадал в полусонное безразличие. Сами собой смыкались веки, отяжелевшая голова клонилась на грудь. Стукнувшись обо что-нибудь головой, он вздрагивал и просыпался.
Мастер и помощник по очереди приходили ему на помощь.
— Еще бы с ног не валиться, — зло объяснял Морис, — из-за этого проклятого борова мы вчера не ложились до одиннадцати вечера.
— Что? Был Рамижон? — воскликнул Виктор, резко обернувшись.
— А кто же еще?
Бросив скалку, Виктор одним прыжком очутился у шкафа, где хранились запасы пирожных. Открыл его и посмотрел на опустошенные противни. На свое место он вернулся, пошатываясь.
— Шеф, это же катастрофа, — начал он плачущим голосом.
Однако мастер не расположен был к шуткам.
— Да-да, понятно, — проворчал он, — тем более нельзя терять ни минуты.
Работа закипела. Жюльен чувствовал, что к нему постепенно возвращаются силы. Мастер приоткрыл дверь, и струя холодного воздуха разгоняла сон, освежала и бодрила.
Вскоре появился хозяин. Рогалики были сочтены, уложены в корзину, и Жюльен отправился развозить их по гостиницам. Морис не сопровождал его, и на этот раз Жюльен не съел ни одного рогалика.
Всякий раз, как мальчик открывал корзину, его обдавало волной теплого, вкусного аромата, а поджаристая, хрупкая корочка, как бы дразня, похрустывала под его пальцами. Глотая слюну, Жюльен старался отвлечься, думая о чем-нибудь другом. Выходя из последней гостиницы, он собрал крошки со дна корзины и съел их.
Когда он вернулся, господин Петьо ждал его у дверей.
— Надень чистую шапку и куртку. По воскресеньям ты с утра под началом хозяйки. В цех возвращаться не будешь.
Когда Жюльен вошел в столовую, госпожи Петьо там не было, в комнате сидела какая-то старуха и курила.
При виде мальчика она поднялась.
— А, это и есть новенький! — сказала она. — Как тебя зовут?
— Жюльен Дюбуа, мадам.
— Ах да, Жюльен. Моя дочь только что мне сказала, да у меня уже вылетело из головы.
Она держала сигарету большим и указательным пальцами, желтыми от табака. Говоря, она открывала рот с неприятной гримасой, искажавшей лицо. Во рту торчали корешки зубов, темные, как жженый сахар.
Ее прерывистый смех шел откуда-то из глубины легких, где клокотала мокрота. Она закашлялась, подошла к потухшей печи и сплюнула. Отдышавшись, спросила:
— Итак, мальчик, ты хочешь стать кондитером?
— Да, мадам.
— А представляешь себе, какое это трудное ремесло?
Жюльен кивнул. Стоя у двери, он не сводил глаз со старухи.
Она дважды пыталась зажечь окурок, размокший от слюны и расползшийся, наконец сердито швырнула его в печь. Затем снова уселась, облокотилась на стол, склеила языком три листка папиросной бумаги и открыла пакет табака.
— Куришь? — спросила она.
— Нет, мадам!
— Хорошо делаешь. Это ужасный порок, и от него никак не избавиться. И дорого, и кашляешь все время. Мои дочери постоянно ругаются.
Дрожащими пальцами она положила большую щепоть табаку на склеенный листок и принялась над самым столом свертывать бесформенную самокрутку. Скривив рот, она старательно трудилась, морщины на ее лице пришли в движение. Жюльен заметил у нее на левой щеке огромные, покрытые волосами бородавки. Из седого растрепанного пучка, заколотого на затылке двумя шпильками, выбилось несколько прядей.
Пустив к потолку три кольца дыма, она снова хихикнула.
— Вот видишь, — сказала она. — Когда сигареты толстые, меньше кашляю. Уж очень скверная бумага. У себя дома я курю трубку. А здесь дочь и слышать об этом не хочет.
Она опять откашлялась и сплюнула в печь. Затем подошла вплотную к Жюльену и стала болтать без умолку, дыша ему в лицо чесноком и табачным дымом.
— Катар и эмфизема совсем замучили. А у меня еще и диабет. Это такой ужас! Мне ничего нельзя есть! Да, старость не радость. А теперь не могу жить постоянно с моими детьми. По утрам я жую сырой чеснок — очень полезно для здоровья. Придешь ко мне в гости? Я развожу кроликов. Любишь кроликов? Я совсем не успеваю заниматься садом... Без меня здесь, в кондитерской, по воскресеньям просто не справились бы... А много ты получаешь чаевых? Нужно быть вежливым, если хочешь заработать. У нас в квартале, например, много хулиганов. Такие грубияны. Если на ногу наступят, не извинятся. В прошлом году у меня сдохли два кролика. Просто так, даже ничем не болели. Конечно, их отравили. Я в этом уверена. Морис — славный мальчик. А от Дени не было никакого проку. Если б они меня послушали в свое время, то не держали бы его два года... В магазине я сижу за кассой — трудное дело...
Вошла госпожа Петьо. Она была на этот раз без халата, в темно-синем платье с большим декольте. Платье плотно облегало ее талию и полные бедра.
— Мама, ты болтаешь, а из-за тебя Жюльен бездельничает! Кто же разложит пирожные?
— Но я ведь не мешаю ему делать свое дело.
— Ему надо объяснить. Он никогда этим не занимался.
— Всегда им нужно объяснять и разжевывать. Все они одинаковые. А Дени что, уехал? Туда ему и дорога. Пусть катится подальше. Как подумаю, что вы его держали два года... Если б вы меня раньше послушались...
— Помолчи, мама, и вытри блюда, если хочешь мне помочь. А вы, Жюльен, будете укладывать пирожные вместе со мною. По два блюда каждого сорта. Затем отнесете в кладовую противни.
Хозяйка и Жюльен принялись за дело. Старуха снова сплюнула в печь, затем, недовольно ворча, возвратилась к ним.
— Ну и ну. Значит, ученики раскладывают пирожные, а я вытираю блюда. Скоро меня в этом доме заставят чистить мойку.
Госпожа Петьо пожала плечами, грудь ее высоко поднялась.
— Ах, мама, это просто смешно! Новенький должен научиться, а то он не сможет мне помогать.
Старуха продолжала ворчать, и хозяйка добавила, помолчав:
— Ты прекрасно знаешь, мама, что я не хочу, чтобы ты прикасалась к пирожным, когда куришь. На них может упасть пепел. Это очень неприятно...
Зазвонил телефон. Госпожа Петьо, оборвав фразу, бросилась к аппарату. Отвечала она с теми ужимками, с какими обычно говорила в магазине, отпуская товар. Она вытягивала губы, закатывала глаза, медленно произносила: «О, конечно, мадам», — и слащаво улыбалась. Повесив трубку, она повернулась на каблуках и сказала Жюльену:
— Голубчик, нужно срочно ехать в гостиницу на Главной площади. У них кончились рогалики.
Жюльен вышел. Поездка заняла мало времени. А когда он вернулся, госпожа Петьо уже расставила все подносы.
— А теперь, — сказала она, — надо развозить другие заказы. Я думаю, что, даже если вы будете очень расторопным, это займет у вас все утро.
Первая поездка была в сторону порта. По каналу Карла V змейкой тянулись длинные полосы тумана. Неподвижные лодки уснули на зеленой воде отмели. На мостках три женщины колотили вальками белье, вздымая золотистые брызги. Матросы, громко переговариваясь, мыли палубу баржи, стоявшей на якоре под грузовым краном.
Затем Жюльен отправился в предместье Грэ, расположенное далеко за железнодорожным переездом. Он немного задержался в этом квартале, куда попал впервые. Его отец прошел тут, в тыловых частях армии, войну 1914 — 1918 годов. Он был военным пекарем. Сотни раз Жюльен слышал истории, случавшиеся здесь с отцом, но не узнавал мест, которые тот упоминал в своих рассказах. Больше уже не было ни казарменных бараков, ни солдат, ни лошадей, ни патрулей. Он немного покружил на своем велосипеде по маленьким улочкам, затем вернулся в город. Солнце сильно припекало. Ехать было приятно. Мальчик поставил пустую корзину на багажник. Засунув руку в карман, он медленно катил, разглядывая первых прохожих.
Госпожа Петьо стояла у дверей. Она улыбнулась ему и вошла в магазин. Жюльен въехал в темный, холодный проход. Он появился в столовой одновременно с хозяйкой.
Господин Петьо сидел за столом и пил шоколад.
— Что ты делал? — сразу же спросил он Жюльена.
Тот ничего не ответил.
— Вы не сразу нашли? — спросила хозяйка.
Жюльен сказал, поколебавшись:
— Я довольно долго искал.
— Но ведь это так просто, — сказал господин Петьо. — Нужно было ехать все время по главной улице и смотреть номера. Если ты тут умудрился не найти простого адреса, что же будет, когда действительно придется поплутать?
Хозяйка по-прежнему улыбалась. Как только ее муж замолк, она немного нахмурила брови, словно желая гримасой согнать с лица любезное выражение.
— Не нужно его ругать, — заметила она. — Это же его первое воскресенье!
— Пусть пошевеливается!
— Вы будете теперь расторопнее, не так ли, милый Жюльен?
Корзина была наполнена, мальчик поставил ее на голову и взял адреса заказчиков.
— Это около вокзала, — сказала хозяйка. — Вы легко разыщете. Если не найдете, любой человек покажет.
Жюльен вышел на улицу. Когда он садился на велосипед, хозяйка открыла дверь магазина и подошла к краю тротуара.
— Я не стала говорить при господине Петьо, — сказала она, приложив палец к губам, — но прошу вас ездить быстрее. Я только что видела, как вы возвращались; если б мой муж узнал, что вы двигаетесь так медленно, он бы очень рассердился.
Ее улыбка стала еще лучезарнее. Она добавила:
— Ну, скорее в путь, милый Жюльен. И главное, ничем не отвлекайтесь по дороге!
Жюльен нажал на педали. Улицы оживились. Он ехал среди прохожих, зачастую идущих прямо по мостовой. Несколько адресов были ему совершенно незнакомы. Он искал, спрашивал дорогу, потом мчался, как ветер, наверстывая опоздание, и у него не оставалось времени смотреть по сторонам. Он заметил, как госпожа Петьо бросала взгляд на часы каждый раз, когда он уходил и возвращался. Она продолжала улыбаться, даже когда спрашивала: «Вам пришлось ждать, пока освободят корзину?» — или «Вы не сразу нашли? Я ведь все вам подробно объяснила».
Жюльен в ответ вздыхал и разводил руками. У него уже давно ломило темя и спина взмокла от пота; под ложечкой сосало, ноги подкашивались. В промежутке между поездками он забежал во двор к Морису, который мыл сито под краном.
— Справляешься? — спросил Морис.
— Ничего, только вот голова разболелась.
— Я забыл тебе сказать. Когда много поездок, как сегодня, или очень тяжелые корзины, засовывай под шапку один-два свернутых платка. Легче будет.
Жюльен снова уехал. Люди, одетые по-воскресному, возвращались по Гимназической улице. Неожиданно его догнал какой-то велосипедист и поехал слева от него. Это тоже был мальчик из кондитерской, с корзиной на голове.
— Ну, как идут дела в фирме Петьо?
— Ничего, — сказал Жюльен. — А у тебя?
— У меня тоже ничего. А монетки как, сыплются помаленьку?
— Чаевые? Да, кое-что есть.
— Ты прямо едешь?
— Да.
— Ну, а я сворачиваю на Монетную. Передай Морису привет от Зефа.
Мальчик исчез в переулке. Жюльен едва успел разглядеть его круглое и очень смуглое лицо под шапочкой, надвинутой до самых бровей.
Жюльен встречал его еще несколько раз в течение утра. Каждый раз они махали друг другу рукой и улыбались.
Чем ближе к полудню, тем гуще становилась толпа и труднее было ездить.
— Медленно идет дело, — говорил господин Петьо. — Не знаю, как ты управишься.
Госпожа Петьо все улыбалась и повторяла:
— Привыкнет. Нужно, чтобы он освоился с городом и адресами.
Иногда мать хозяйки оставляла кассу и выходила свернуть сигаретку. Она скручивала ее, затягивалась и курила, сплевывая в печь. Оглядывала Жюльена с головы до ног.
— Твоя шапочка совсем помялась, — говорила она. — Поправь ее. Экий ты! И пуговица на куртке у тебя отлетела. Совсем оборванец. В таком виде нельзя появляться перед клиентами. Возьми щетку и почисти обувь.
Она говорила, не выпуская окурка изо рта. И часто капля желтой слюны стекала по ее подбородку или по папиросной бумаге до самого пепла. Хозяйка сновала между столовой и магазином, бросаясь то к телефону, то к корзине с пирожными, то к книге заказов. Хозяин часто выходил из цеха, отодвигал занавеску на стеклянной двери и наблюдал за тем, что делается в магазине. Оказавшись в столовой один, Жюльен тоже посмотрел туда. Покупателей было много. Мадемуазель Жоржетта, несмотря на помощь Колетты, едва успевала их обслуживать. Клодина была в белом халате. Она стояла за длинным столом, заворачивала пирожные и перевязывала пакеты. Халат обтягивал ее грудь. Она показалась Жюльену очень красивой.
Наконец улицы опустели. Мастер ушел. Был уже час дня. Виктор поднялся в спальню. Морис выносил воду из бака. Покончив с этим, он переоделся и быстро сделал несколько поездок. В магазине Жоржетта и продавщица раскладывали пирожные на опустевшие блюда. Через приоткрытую дверь столовой со двора было видно, как Клодина накрывает на стол. Перед очагом дремала старуха с окурком, прилипшим в уголке рта.
Жюльен вздохнул, когда хозяйка дала ему последний адрес. Он быстро съездил и поставил на место велосипед. Остальные уже садились за стол. На хозяине был костюм в зеленую клетку — для игры в гольф.
— Ну, что же вы! Скорее подавайте на стол! — сказал он.
Мальчики побежали в цех. Морис открыл дверцы и вытащил из печи большое блюдо цветной капусты, обжаренной в сухарях, потом маленькое блюдо, где капуста была без соуса.
— А это, — сказал он, — для старухи.
— Она ест отдельно?
— Да, ей нельзя из-за диабета есть соленого, но мы так ее любим, что не можем о ней не позаботиться.
Он взял щепотку соли и посыпал цветную капусту, предназначенную для старухи. Перевернул капусту и посолил еще.
— Ты с ума сошел, — сказал Жюльен, — она будет ругаться. Это ж нельзя есть.
— Ничего! У нее глотка так обожжена табаком, что она не разберет. Виктор наверняка туда подложил не меньше соли. Уж я-то его знаю!
— Но ведь она заболеет!
Морис кивнул головой.
— Хоть бы она подохла, — сказал он.
Они понесли блюда.
Старуха сидела между дочерьми, держась прямо, словно проглотила аршин, и мерила каждого высокомерным взглядом. Она положила окурок в пепельницу, стоявшую рядом с тарелкой. Тут же лежал пакет табаку, пачка папиросной бумаги и спички. Жюльен смотрел, как она кладет капусту себе на тарелку. Она попробовала, ткнула несколько раз вилкой и, показывая пальцем на другое блюдо, захныкала:
— Да, вам хорошо, вам все можно есть! Если бы вы только знали, как это противно — овощи без соли!
Она протянула руку к солонке.
— Мама, ты поступаешь неразумно, — сказала госпожа Петьо.
— Мама, тебе же нельзя соли, — сказала Жоржетта. Старуха взялась за солонку. Хозяйка схватила ее за руку.
— Мама, будь благоразумна.
— Я только чуть-чуть, в честь воскресного дня, ну самую чуточку, — жалобно стонала старуха.
— Зря, выходит, я вам отдельно готовлю, — заметил хозяин. — Только время теряю.
Старуха обернулась, злобно сверля его глазами. Скривив рот, она воскликнула:
— Хотела бы я посмотреть, как вы ели бы цветную капусту на воде с пресными сухариками! Кажется, что жуешь вату. Попробуйте сами.
— Ладно, мама, успокойся. Я посолю тебе немного, только позволь мне это сделать самой.
Хозяйка насыпала несколько крупинок соли в тарелку матери. Старуха возбужденно зашевелилась, попробовала и, изобразив некоторое подобие улыбки, сказала:
— Вот не бог весть сколько, а сразу лучше. Видите, я неприхотлива.
Морис ногою подтолкнул Жюльена. Старуха отпила полстакана белого вина и снова стала есть, широко разевая рот. Видно было, как во рту у нее переворачивается белое месиво. Продолжая жевать, она без умолку говорила, брызгая на стол слюной. Перечисляла утренних покупателей, беспокоилась о больном кролике, говорила Морису, чтобы он не горбился, или Клодине, чтобы та держала вилку изящнее. И все время поглядывала на Жюльена, который ел, опустив глаза в тарелку. Перед десертом хозяин вышел из-за стола. Он уезжал на машине в Шалон посмотреть матч регби.
— Не забудь о печи, — сказал он Морису. — А вы, Виктор, помните о рогаликах и о бриошах.
Он посмотрел в зеркало, провел рукою по лысине, закурил небольшую сигару и вышел через кондитерскую.
Старуха свернула новую сигарету и закурила, закрыв глаза. Ее руки опирались о край стола. Пирог был съеден в молчании. Сонливость, заполнявшая цех ранним утром, казалось, проникла и сюда: она поднималась с пола, просачивалась между мебелью, давила на руки и на ноги, сковывала движения.
Первым встал Виктор, Морис последовал его примеру и тронул Жюльена за плечо.
— Идешь? — спросил он.
Жюльен пошел за ними.
— Далеко не уходите! — крикнула им вслед госпожа Петьо. — Быть может, опять придется съездить в город.
Наверху Виктор начал переодеваться, а Морис развернул газету. Жюльен прилег на кровать и тут же заснул.
<< пред. << >> след. >> |