[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Виль Владимирович Липатов. Смерть Егора Сузуна

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  Семь часов тридцать минут

  Восемь часов три минуты

Восемь часов тридцать пять минут

  Девять часов ноль-ноль минут

  Девять часов сорок минут

  Одиннадцать часов двадцать пять минут

  Одиннадцать часов пятьдесят минут

  Два часа пятьдесят минут

  Четыре часа тридцать пять минут

  Шесть часов двадцать пять минут

  Шесть часов сорок минут

  Восемь часов

<< пред. <<   >> след. >>

     Восемь часов тридцать пять минут
     
     Когда на стройке нет раствора, прораб Власов не выходит встречать Егора Ильича — он сидит в прорабской и зло глядит на телефон. Вот когда есть раствор... Тогда прораб Власов издалека замечает Егора Ильича, выбежав из комнатенки, идет навстречу — веселый, разговорчивый и высокий ростом. Когда же нет раствора, Власов презирает весь мир, глядит на людей исподлобья и молчит с утра до вечера. Он вообще очень занимательный человек, этот прораб Власов!
     Работает Власов в городе месяцев пять, он недавно закончил институт. А когда Егор Ильич впервой пришел к нему на стройку, тот принял его в штыки. Для начала прораб Власов попросил предъявить документ и, когда Егор Ильич объяснил, что не носит с собой пенсионную книжку, потребовал показать паспорт. Паспорта у Егора Ильича тоже не оказалось, и он обратился за помощью к двум пожилым рабочим — дескать, установите мою личность, подтвердите этому самому прорабу Власову, что я, Егор Ильич Сузун, есть не кто иной, как... Рабочие подтвердили: тихонько сказали прорабу, кто такой Егор Ильич, но Власов и ухом не повел.
      — Ну и что? — насмешливо сказал прораб Власов. — Часов в одиннадцать дня в скверах города присесть негде — на всех скамейках сидят пенсионеры и пишут статьи в газеты. Что надо этому пенсионеру на стройке жилого дома? Сидел бы себе в сквере!
     Тогда Егор Ильич взял прораба Власова за пуговицу и объяснил ему сложившуюся ситуацию. Терпеливо, как малому ребенку, Егор Ильич напомнил прорабу о том, что он, прораб Власов, и он, Егор Ильич, всего пять дней назад сидели рядом на заседании бюро горкома партии, где говорилось, что строительный объект, которым руководит прораб Власов, отстает.
      — Ты помнишь меня, прораб Власов? — спросил Егор Ильич. — Как сидели на бюро горкома и как стройку называли...
      — Ничего не помню! — бесцеремонно перебил его прораб. — А вас впервые вижу.
     Вот тут-то Егор Ильич вдруг понял все. Прораб Власов, конечно, сразу узнал его, не забыл и бюро, но признаваться в этом не хотел. «Ишь, какой гордый! — с уважением подумал Егор Ильич. — Не может забыть, что его при мне называли отстающим!» После этого ему стал очень нравиться прораб Власов.
      — Ладно! — мирно сказал Егор Ильич. — Не помнишь меня, бог с тобой! Ты лучше скажи, как у тебя дела с раствором? Опять нету?..
     Однако прораб Власов в этот день так и не пустил Егора Ильича на стройку. Он только позволил ему немного посидеть в прорабской, а вот на леса не пустил, сославшись на увечья, которые может получить посторонний человек, не знающий техники безопасности. Этим он еще больше понравился Егору Ильичу. Вечером Егор Ильич, смеясь от удовольствия, рассказывал о прорабе жене, а наутро в горкоме партии вытребовал такой документ, перед которым прораб Власов должен был встать на цыпочки. И Власов встал, а у Егора Ильича несколько дней на душе было озорно оттого, что он столкнулся с таким человеком. Потом озорно-игривое настроение прошло, но в памяти навсегда осталась щепотка веселья, которая неизменно давала о себе знать при каждой встрече с Власовым.
     Сегодня Егор Ильич тоже чувствует смешинку в горле, когда переступает порог прорабской — маленького дощатого домика об одно окно. Весело поздоровавшись, он без приглашения проходит вперед, садится на доску, положенную на два чурбачка, и кладет на край стола свою зеленую диагоналевую фуражку.
      — Вот так-то! — басом произносит он.
     Прораб Власов сидит перед Егором Ильичом с таким видом, с каким сидит на вокзале пассажир, когда поезда по всей линии опаздывают и вообще на железной дороге такая неразбериха, что начальник вокзала заперся в кабинете и повесил табличку «Ушел на совещание». Пассажиры уже посидели в ресторане, сто раз обошли перрон, съели дорожную курицу, завернутую в прозрачную бумагу, и до того уверились в своем невезенье, что уже и не ждут поезда. «Будь что будет! Пропадай все пропадом!» — написано на лицах пассажиров.
     Точно такое же выражение сохраняет скуластое, худое лицо прораба Власова. Увидев Егора Ильича, он устало прикрывает глаза и медленно, насмешливо улыбается. Прорабу отлично известно все последующее: Егор Ильич немного помолчит, делая вид, что ему весело, скажет несколько словечек, а потом...
      — Нет! — говорит прораб Власов и обеими руками — крупными и загорелыми — прикрывает телефон. Он так старательно делает это, словно боится, что Егор Ильич схватит прорабский телефон, унесет его с собой или разобьет о земляной пол. — Не выйдет, Егор Ильич! Не пройдет сегодня эта штучка!
     Егор Ильич молчит. Ничего смешного нет в том, что прораб Власов бережет телефон, прикрывает его руками как драгоценность. Наоборот, есть печальный и тревожный смысл в том, что прораб не пускает к телефону персонального пенсионера Егора Сузуна. Он горд и ревнив, этот прораб Власов, он не любит, чтобы люди работали за него; прораб Власов хочет сам быть веселым и счастливым от работы. Для него, как и для каждого человека, после трудового дня наступает вечер, когда хочется быть радостным от прошедшего дня и знать, что эту радость ты доставил себе сам, а не персональный пенсионер Егор Ильич Сузун.
      — Почему, — спросил однажды Егора Ильича прораб Власов, — почему раствор для строительства в любое время дня и ночи может получить только пенсионер Егор Ильич Сузун? Почему прораб строительства не может получить раствор? Неужели там, — он показал в сторону города, — считают, что прорабу Власову раствор нужен меньше, чем пенсионеру Сузуну? И неужели там не понимают, что раствор в конце-то концов нужен людям, которые будут жить в новом доме?
      — Ты ревнив! — грустно улыбнулся Егор Ильич.
      — Каждый человек хочет хорошо работать! — вздохнув, сказал прораб Власов. — Даже когда человек уходит на пенсию, ему хочется, ложась спать, думать о том, что он достал раствор для прораба Власова...
      — Когда ты уйдешь на пенсию, тоже будешь торчать на стройке...
      — И выбивать прорабам раствор! — продолжил Власов совсем печально. — Значит, нужно состариться и уйти на пенсию, чтобы иметь раствор... Я иногда думаю, а не послать ли это все к чертовой бабушке!..
     Вот почему прораб Власов ревниво прикрывает телефон от Егора Ильича, вот почему лицо у него делается суровым и важным, когда пенсионер товарищ Сузун вожделенно поглядывает на телефон. Егор Ильич понимает Власова, зная, что сам поступал бы так же, мысленно хвалит прораба за упорство и ревнивую самолюбивость, но Егор Ильич не может спокойно сидеть, когда на объекте нет раствора и у входа на стройку сидит на бревнышке Лорка Пшеницын.
     Егор Ильич хорошо помнит руки Лорки. Они всегда двигаются, ерзают, не находят себе места; это такие руки, что, когда в них нет кирпича, они тянутся к спинам людей, ожидающих автобус, расталкивают их. Им нужен раствор, рукам Лорки Пшеницына. Именно поэтому Егор Ильич все ближе придвигается к телефону и прорабу Власову, старательно ищет повод, к которому можно было бы привязаться и позвонить.
      — Когда же все-таки обещают раствор? — спрашивает он.
      — Только во второй половине дня. Во второй половине дня!
     Что, кажется, может быть проще такого факта — на объекте восемнадцать до обеда не будет раствора! Совсем мелкий, незначительный факт, если смотреть на него с высокой колокольни миллионного потока жизненных фактов. А вот подите же — на объекте восемнадцать этот факт влечет за собой массу важных событий. Когда нет раствора, Лорка Пшеницын может дезертировать с трудового фронта и завалиться в центральный ресторан города, прораб Власов теряет веру в себя и других, и даже Егор Ильич Сузун чувствует, как его охватывает тоска. Но и этого мало — факт не ограничивается стройкой.
     На объекте восемнадцать нет раствора. И от мужа уходит жена. Ей, жене, надоело ждать, когда муж получит квартиру, и она уходит к более пробойному и ловкому человеку, у которого уже есть квартира. На объекте восемнадцать нет раствора. И молоденькая актриса льет слезы — ей негде жить и репетировать свою новую роль... На объекте восемнадцать нет раствора. И бежит из города молодой специалист...
     Очень много событий может последовать вслед за тем фактом, что на объекте восемнадцать нет раствора. Думая об этом, Егор Ильич усмехается про себя — как ловко все друг за друга цепляется! Раствор за Лорку, Лорка за раствор, Егор Ильич за Лорку. Диалектика — так и этак, этак и так... «Вот я какой, марксистски подкованный!» — весело думает Егор Ильич и протягивает руку к телефону.
      — Никаких звонков! — предупреждает прораб Власов, загораживая телефон так страстно, как мать любимое дитя. — Не позволю.
      — Нет, позволишь! — говорит Егор Ильич и жестко прищуривается. — Видишь ли, прораб Власов, у тебя есть время ждать — тебе двадцать три. А мне шестьдесят восемь — у меня нет времени.
      — Не позволю!
     Но Егор Ильич уже снимает руку прораба с телефона, глядя прямо ему в лицо, поднимает трубку. Однако номер он набирает не сразу: прежде чем набрать номер телефона директора комбината подсобных предприятий Афонина, Егору Ильичу надо морально подготовиться к разговору с ним.
     Это не просто — разговаривать по телефону с директором комбината Афониным! Для этого следует вытравить из себя на несколько минут все хорошее и честное, забыть, что на земле есть солнце, голубое небо, зеленая трава, ревнивый и милый прораб Власов, умелые руки Лорки Пшеницына и ветка цветущей черемухи возле маленького домика на окраине города. Когда разговариваешь с директором Афониным, нужно думать о том, что жизнь плоха, в ней еще много подлецов, пролаз и жуликов, вместо солнца висят грязные тучи, а вместо зеленой травы — сухая, черствая земля.
      — Пусти-ка меня на твое место, прораб Власов! — просит Егор Ильич. Он занимает место прораба, откидывается на спинку стула, вытягивает ноги и делает такое лицо, словно проглотил горькую пилюлю. Глаза у него становятся пустыми. Набрав номер и услышав голос Афонина, Егор Ильич густо кашляет.
      — Афонин слушает! — громко произносит трубка.
      — Здравствуй, здравствуй, Афонин! — чужим голосом говорит Егор Ильич. — Сузун на проводе! Сузун, говорю, на проводе...
     После этого Егор Ильич, усмехнувшись, кладет трубку на стол, хотя в ней бьется и тревожится голос Афонина. Егор Ильич это делает для того, чтобы помучить Афонина, наполнить его заячье сердце страхом, а глаза сделать тревожными. Пусть посидит с трубкой в руках, пусть обольется потом. Когда проходит достаточно времени, Егор Ильич снова берет трубку.
      — Что ты говоришь, Афонин? — строго спрашивает он. — Ах, здороваешься... Я тут отвлекся немного... Значит, здороваешься, говоришь? А? Ну ладно, Афонин. Чего у тебя новенького? Детишки как? Жена? Что? Жена, говоришь, гриппует!.. Это что же получается, Афонин, — на дворе июль, купальный сезон, а она гриппует! Как же это так получается, Афонин? Проморгал?.. Проморгал, говорю, Афонин, если жена среди лета гриппует... А дети, значит, здоровы? Ну ладно, ладно! Ты погодь-ка еще немного, Афонин...
     Егор Ильич опять кладет трубку на стол. Это он делает не только потому, что надо доконать Афонина, а и потому, что Егору Ильичу следует передохнуть. Он сам противен себе, когда разговаривает с Афониным, — ему противен собственный голос, интонации. Но делать нечего — с Афониным только так и надо разговаривать.
     С Афониным надо разговаривать так, как, бывало, говорили некоторые руководители с подчиненными десять лет тому назад. Тогда, десять лет назад, среди некоторых руководителей было принято именно так и именно таким тоном разговаривать с подчиненными.
      — Так вот что, Афонин! — через несколько минут продолжает Егор Ильич. — Передавай привет жене... Пускай выздоравливает... Надо же за тобой кому-то ухаживать. Ты человек нужный... А теперь вот что, Афонин! Ты в партии давно? С какого года, спрашиваю, в партии! С пятидесятого. Так! Хорошо. Недолго же ты, Афонин, в партийных походил... Что? Да вот думаю, как у тебя партийный билет отнимать будем... Хе-хе, Афонин! Ты что думаешь, причин не найдем! Ты забыл, Афонин, что стране нужны новые дома, что партия нас нацеливает на развертывание жилищного строительства. Ты что, Афонин, с линией партии не согласен?.. Ага! Ладно! Машина, говоришь, сейчас выйдет! С раствором... Ну ладно, погодь еще у трубки.
     Егор Ильич в третий раз кладет трубку на стол, а сам опасливо смотрит на прораба Власова. Так и есть — Власов морщится от гадливости, и щеки у прораба пылают, словно ему дали пощечину, глаза совсем больные. Эх, как он еще молод, этот прораб Власов, какой он еще чистюля! Не понимает прораб, что с такими, как Афонин, надо бороться их же оружием, бить их по головам тем, чем больно. Неужели не понимает прораб Власов, что Афонин сейчас медленно седеет? Держит в руках телефонную трубку и медленно седеет.
      — Эй-эй, прораб Власов! — предостерегающе произносит Егор Ильич. — И слушать ничего не хочу... Через полчаса будет раствор!
     После этого Егор Ильич в последний раз поднимает трубку:
      — Ну ладно, Афонин! Пока отдохни... Отдохни пока...
     Повесив трубку на рычаг, Егор Ильич достает из кармана платок, вытирает пальцы и брезгливо поеживается. Он чувствует себя так, словно вымылся нечистой болотной водой. Ах, как пакостно у него на душе! Прораб Власов и не предполагает, что делается в душе у Егора Ильича после разговора с Афониным. Что видел в жизни этот прораб Власов за свои двадцать три года?.. Эх, прораб Власов! Разве снится ему по утрам дурацкий семафор, разве просыпается он, не зная, открыт семафор или нет? А на самом деле, открыт он или нет? Ничего не может ответить на этот вопрос Егор Ильич. Может быть, открыт, а может быть, и нет... Если думать о директоре Афонине, то он, конечно, закрыт, этот семафор, а если о том, что машина с раствором идет на стройку, то надо думать, что открыт...
      — Пойми ты, прораб Власов, — говорит Егор Ильич, — пойми, прораб, что Афонин доживает последние денечки. Вот мы соберемся с тобой вместе, поедем к Афонину и — не станет Афонина... Ты поедешь со мной, прораб Власов, воевать с Афониным?
      — Не поеду! — отказывается прораб Власов.
      — Это как же так? — поднимается Егор Ильич и от неожиданности глупейшим образом открывает рот. — Это как же так? Не поедешь...
      — Не поеду, и все! — отвечает прораб Власов.
     

<< пред. <<   >> след. >>


Библиотека OCR Longsoft