[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Хаггард Генри Райдер. Священный цветок

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  II. Аукционный зал

  III. Сэр Александр и Стивен

  IV. Зулус Мавово и готтентот Ханс

  V. Работорговец Хассан

  VI. Невольничья дорога

  VII. Натиск невольников

  VIII. Магическое зеркало

  IX. Бауси -- король племени мазиту

  X. Смертный приговор

  XI. Прибытие Догиты

  XII. История брата Джона

  XIII. Город Рика

  XIV. Клятва Калуби

XV. Мотомбо

  XVI. Боги

  XVII. Дом Священного Цветка

  XVIII. Роковые уколы

  XIX. Подлинный Священный Цветок

  XX. Битва у ворот

  ЭПИЛОГ

<< пред. <<   >> след. >>

      XV. Мотомбо
     
     Я спал до тех пор, пока меня наконец не разбудил яркий солнечный луч, попавший мне прямо в глаз. «Откуда он?» подумал я, так как в нашей хижине не было окон.
     Посмотрев по направлению луча, я увидел, что он исходит из небольшой дыры, сделанной в глиняной стене на высоте пяти футов от пола. Я поднялся и осмотрел эту дыру. Она была сделана, по-видимому, недавно, так как глина по ее краям еще не потеряла своего первоначального цвета. Я подумал, что если кто-нибудь хотел подслушать говорившего в хижине, то такое отверстие было вполне пригодно для этого. Потом я вышел из хижины и продолжил свои исследования. Упомянутая стена находилась на расстоянии четырех футов от восточной части камышовой изгороди, на которой не было заметно никаких следов. Но у основания этой стены лежало несколько свежих обломков штукатурки.
     Я позвал Ханса и спросил его, хорошо ли он сторожил хижину, когда у нас был человек, закутанный в белое. Он ответил, что может поклясться в том, что в то время вблизи хижины никого не было, так как он все время ходил вокруг нее.
     Несколько успокоившись, хотя и не вполне удовлетворившись этим, я возвратился в хижину и разбудил остальных. Я ничего не сказал им, так как считал излишним напрасно тревожить их.
     Через несколько минут высокие молчаливые женщины принесли нам горячей воды. Казалось странным получить в таком месте горячую воду, поданную столь необыкновенными горничными, — но это было так. Я должен прибавить, что понго, подобно зулусам, были чрезвычайно опрятными, хотя не могу сказать, употребляли ли они при умывании горячую воду или нет. Но во всяком случае, они снабдили ею нас.
     Полчаса спустя служанки принесли нам завтрак, состоявший главным образом из жареного козленка, которого мы ели без опасения, так как он был зажарен целиком. Потом пришел величественный Комба. Поздоровавшись с нами и осведомившись о нашем здоровье, он спросил, готовы ли мы отправиться к Мотомбо, который, по его словам, ожидает нас с нетерпением. Я спросил Комбу, откуда ему это известно, так как мы условились посетить Мотомбо только вчера вечером, а между тем, насколько мы знаем, он живет на расстоянии целого дня пути отсюда. Но Комба ничего не ответил и только улыбнулся.
     Итак, мы отправились к Мотомбо, захватив с собой весь свой багаж, который после раздачи подарков был не очень тяжелым.
     Через пять минут ходьбы по широкой главной улице мы достигли северных ворот города Рики. Здесь мы нашли самого Калуби с конвоем, состоявшим из тридцати воинов, вооруженных копьями. Я заметил, что у них нет луков и стрел. Калуби объявил громким голосом, что хочет оказать нам особенную честь, проводив нас в святилище, где живет Мотомбо.
     В продолжение всего дня мы шли по плодородной равнине, которая, судя по многим признакам, некогда почти вся обрабатывалась. Теперь же хлебные поля попадались редко, а пространство между ними снова заросло густым кустарником. Около полудня мы остановились у источника, чтобы поесть и отдохнуть, так как солнце жгло немилосердно. Потом мы снова двинулись вперед и шли по направлению к черному скалистому кряжу, имевшему несколько странный вид. За ним величественно возвышалась гора, по-видимому вулканического происхождения.
     В три часа дня мы подошли к этому кряжу (он тянулся с востока на запад насколько мог охватить глаз) настолько близко, что могли рассмотреть в нем большое отверстие, находившееся в том месте, где оканчивалась дорога, и, по-видимому, служившее входом в пещеру. Калуби сказал нам, что отверстие, которое мы видим — дверь дома Мотомбо.
     Наконец мы достигли скалистой стены. Она, я полагаю, состояла из очень крепкого камня, выдерживавшего в течение миллионов лет непогоду и напор озерной воды. Или, быть может, она была выброшена из недр вулкана, когда тот был в действии.
     В этой каменной стене был вход в большую пещеру, которая, по-видимому, была естественного происхождения и некогда служила стоком для воды при разливе озера, затоплявшего Землю Понго.
     Мы остановились и нерешительно смотрели на темный вход в пещеру, без сомнения тот самый, которым в юности проходил Бабемба. Калуби отдал приказание, и несколько воинов направилось к стоявшим поблизости хижинам. В них жила стража и прислуга.
     Воины вскоре возвратились с большим числом зажженных факелов, которые были распределены между всеми нами. После этого мы с дрожью и трепетом вошли в мрачную пещеру. Калуби шел впереди нас с половиной конвоя, Комба — позади с остальными. Пол пещеры был очень гладок, несомненно благодаря действию воды; то же можно было сказать и о стенах и потолке — насколько мы могли рассмотреть их, так как пещера была очень широкой и высокой. Она не шла прямо, но имела несколько поворотов. У первого поворота воины понго затянули дикую заунывную песнь. Мы шли — наши факелы мерцали в густом мраке словно звезды — до тех пор, пока не достигли последнего поворота с отдернутым большим занавесом из циновки, за которым открывался дальний конец пещеры. Здесь нашим глазам представилось очень странное зрелище.
     По обеим сторонам пещеры, у стен, горело по большому костру, которые освещали это место. Кроме того, свет проникал в пещеру через дальний выход, находившийся не более чем в двадцати шагах от костров. За выходом из пещеры виднелось водное пространство шириной около двухсот ярдов, а за ним подымался склон горы, покрытый огромными деревьями. Вода проникала в пещеру, образуя у выхода из нее маленький залив, заканчивавшийся у костров. Здесь, на мелком месте, имевшем в ширину футов шесть или восемь, была привязана довольно большая лодка. В стенах пещеры были устроены четыре двери (по две с каждой стороны), которые, я полагаю, вели в комнаты, высеченные в скале. У каждой двери стояло по высокой женщине, одетой в белое и державшей в руках зажженный факел. Я пришел к заключению, что это были прислужницы, поставленные здесь, чтобы приветствовать нас, так как после того, как мы прошли мимо них, они скрылись.
     Но это было еще не все. За маленькой бухточкой, как раз над плававшей в ней лодкой, стояла деревянная платформа площадью около восьми квадратных футов. По обеим сторонам ее помещалось по огромному, почерневшему от времени слоновому клыку размером больше любого из всех виденных мною за всю свою охотничью практику. Между клыками, на коврах из какого-то пушистого меха, сидело на корточках существо, которое я вначале принял за огромную жабу. И в самом деле, по внешнему виду это была настоящая раздувшаяся жаба. Та же грубая, сморщенная кожа, та же выпуклая спина (оно сидело спиною к нам), те же тонкие, вывернутые наружу ноги.
     Мы долго смотрели на это странное существо, не будучи в состоянии хорошо разглядеть его при столь плохом освещении. Наконец я уже решил спросить Калуби, что это такое, но едва только открыл рот, как оно зашевелилось и начало медленно поворачиваться к нам. Лишь только показалась его голова, Калуби и все понго прекратили свое заунывное пение и пали перед ним ниц. Те, у кого были факелы, продолжали держать их в правой руке.
     Это была не жаба, а человек, двигавшийся на четвереньках. Большая лысая голова была как бы вдавлена в плечи — либо от рождения, либо от старости, так как это существо, без сомнения, было очень старым. Глядя на него, мне очень хотелось знать, сколько ему лет, но я не мог придти ни к какому заключению. Большое широкое лицо было сморщено, как высушенная на солнце кожа; нижняя губа отвисла над выдающимися вперед костлявыми челюстями; два клыкообразных зуба торчали по углам большого рта — остальные выпали. Время от времени это существо, словно змея, облизывало себе десны своим острым языком. Но самым удивительным в нем были большие круглые глаза, помещавшиеся в глубоких орбитах. Они блестели, как огонь. По временам, они, казалось, буквально пылали, словно глаза льва в темноте.
     Вид этого существа, признаться, поразил меня таким ужасом, что с минуту я стоял как парализованный. Мысль, что это человек, казалась ужасной. Я посмотрел на остальных и увидел, что они тоже испуганы.
     Похожее на жабу существо медленно наклонило свою большую голову и пристально смотрело на нас своими сверкающими глазами.
     Наконец оно заговорило густым гортанным голосом на языке, распространенном в этой части Африки — наречие той ветви банту [1], к которой принадлежат зулусы.
     
     [1] Банту — группа народов, населяющих большую часть Африки, говорящих на языках языковой группы банту.
     
      — Итак, вы, белые люди, вернулись, — медленно начало оно. — Дайте мне пересчитать вас, — оно подняло свою костлявую руку и начало считать нас, направляя на каждого указательный палец. — Один. Высокий, с белой бородой. Да, правильно. Два. Короткий, проворный как обезьяна, с волосами, которым не нужна прическа; такой же хитрый, как Отец Обезьян. Да, правильно. Три. Молодой и глупый, с нежным лицом, похожий на жирного ребенка, который улыбается небу, потому что полон молока, и думает, что небо улыбается ему. Да, правильно. Все трое те же самые. Помнишь, Белая Борода, как в то время, когда мы убивали тебя, обращался с молитвой к тому, кто сидит высоко над миром, и поднимал вверх костяной крест, к которому был привязан человек в головном уборе из терновника? Помнишь, как ты целовал человека в терновом головном уборе, когда в тебя вонзалось копье? Ты качаешь головой? О! Ты хитрый лжец, но я докажу тебе, что это так, ибо у меня до сих пор сохранился этот костяной крест! — Он схватил рог, который лежал на кожаном плаще около него, и затрубил.
     Лишь только смолкли тоскливые звуки рога, как показалась женщина, которая опустилась перед странным существом на колени. Оно что-то пробормотало, а она ушла и скоро возвратилась, держа в руке распятие из пожелтевшей слоновой кости.
      — Вот он! — сказало странное существо. — Возьми его, Белая Борода, и поцелуй его, быть может в последний раз, — оно бросило распятие брату Джону, который поймал его на лету и рассматривал его с изумлением. — А ты, Жирный Младенец, помнишь, как мы поймали тебя? Ты сражался очень хорошо, но мы в конце концов убили тебя и ты был вкусен, очень вкусен. Мы получили от тебя много силы. А ты, Отец Обезьян, помнишь, как ты спасся от нас благодаря своей хитрости? Я никогда не забуду тебя, ибо ты дал мне это, — он указал на большой белый шрам на своем плече. — Ты хотел убить меня, но снадобье в твоей железной трубе загорелось не сразу, когда ты поднес к нему огонь. Я успел отпрыгнуть в сторону, и железный шар, вопреки твоему намерению, не поразил меня в сердце. Однако он еще здесь. О да! Я до сих пор ношу его в себе и теперь, когда я стал худым, могу ощупать его пальцем.
     Я с изумлением слушал эту речь, смысл которой (если она вообще имела какой-нибудь смысл) был тот, что все мы встречались в Африке в те времена, когда люди употребляли кремниевые ружья, т.е. около 1700 года или раньше. Однако размышление показало мне полную вздорность всего этого. Очевидно, предок этого старого жреца (которому, я убежден, было не менее ста двадцати лет) или, быть может, его отец, будучи молодым человеком, встретился с первыми европейцами, проникшими в глубь Африки. По всей вероятности, это были португальцы, из которых один был миссионер, а двое других, — отец и сын или братья, или товарищи. История смерти этих людей часто воспоминалась потомками вождя или главного жреца племени.
      — Где же мы встречались и когда, о Мотомбо? — спросил я.
      — Не в этой земле, не в этой, о Отец Ребенка, — ответил он, — но далеко-далеко на западе, где солнце опускается в воду. С тех пор народом понго правили двадцать Калуби. Некоторые из них правили в течение многих лет, некоторые недолго. Это зависело от воли моего брата, бога, живущего там, — от захохотал ужасным прерывистым смехом и указал через плечо на лес, растущий на горе. — Да, правильно, двадцать Калуби — некоторые по тридцать лет, некоторые меньше четырех.
     «Теперь я вижу, что ты просто старый лгун», — подумал я, так как, кладя в среднем по десятку лет на правление каждого Калуби, мы, согласно его утверждению, встречались с ним по крайней мере двести лет тому назад.
      — Тогда вы были одеты иначе, — продолжал он, — двое из вас имели на головах железные колпаки, а голова белобородого была выбрита. Я приказал искусному мастеру выбить на медной дощечке ваши изображения. Эта дощечка сохранилась у меня до сих пор.
     Он снова затрубил в свой рог. Снова появилась женщина, которой он сказал что-то шепотом. Она ушла и сейчас же возвратилась с каким-то предметом, который он бросил нам. Это была почерневшая от времени медная или бронзовая дощечка, на которой были выбиты гвоздем изображения высокого мужчины с длинной бородой, тонзурой на голове и крестом в руке, и двух других мужчин невысокого роста, в круглых металлических шлемах, странной на вид одежде и сапогах с четырехугольными носками. В руках у них были тяжелые кремниевые ружья, а один из них держал дымящийся фитиль. Это было все, что мы могли рассмотреть на дощечке.
      — Почему ты покинул далекую страну и пришел в эту землю, о Мотомбо? — спросил я.
      — Потому что мы боялись, как бы по вашим следам не пришли другие белые люди и не отомстили за вас. Так приказал Калуби тех дней, хотя я противился этому, ибо знал, что никто не может избежать того, что должно прийти в свое время. Мы бродили до тех пор, пока не нашли это место, где живем уже давно. С нами пришли также и наши боги: мой брат, живущий в лесу (хотя мы ни разу не видели его в пути, ибо он пришел сюда раньше нас), Священный Цветок и Мать Цветка (она жена одного из вас, которого — я не знаю).
      — Ты называешь бога своим братом, — сказал я, — но мы слышали, что он обезьяна. А разве может обезьяна быть братом человека?
      — Вы, белые люди, не понимаете этого, но мы, черные, понимаем. Вначале обезьяна убила моего брата, который был Калуби. Его дух вошел в обезьяну и превратил ее в бога. Поэтому она убивает каждого Калуби, и их духи также входят в нее. Не так ли, о нынешний Калуби, уже потерявший палец? — насмешливо прибавил он.
     Калуби, простершись на земле, задрожал, но ничего не ответил.
      — Все произошло так, как я предвидел, — продолжал похожий на жабу Мотомбо. — Вы возвратились, и теперь мы узнаем, справедливы ли были слова белобородого, когда он говорил, что его бог отомстит нашему богу. Вы пойдете отомстить ему, а мы посмотрим, удастся ли вам это. Только на этот раз с вами не будет железных труб, которых мы боимся. Ибо не объявил ли через меня бог, что когда белые люди возвратятся с железными трубами, тогда он, наш бог, умрет и я, Мотомбо, уста бога, тоже умру. Священный Цветок будет выкопан из земли, Мать Цветка исчезнет, а люди понго будут рассеяны и превратятся в странников и рабов. И не объявил ли он, что когда белые люди придут без железных труб, тогда произойдут таинственные вещи (о! не спрашивайте о них; в свое время вы все узнаете!) и народ понго, приходящий теперь в упадок, снова станет великим? Вот почему я приветствую вас, белые люди, пришедшие из земли призраков, ибо через вас мы, понго, станем плодовитыми и великими!
     Внезапно он прекратил свою речь, и его голова еще глубже вошла в плечи. Он долго сидел молча, и его блестящие свирепые глаза пристально смотрели на нас, будто желая угадать наши самые сокровенные мысли.
     Бели это удалось Мотомбо, то я думаю, что он был весьма доволен, ибо, сказать правду, я чувствовал одновременно страх, бессильную ярость и отвращение. Конечно, я нисколько не верил тому, что он говорил, но я чувствовал глубокое отвращение к этому существу, бывшему человеком только наполовину. Кроме того, оно внушало мне ужас. Я был уверен, что оно замышляет против нас зло.
     Вдруг оно снова заговорило.
      — Кто этот маленький, желтый, с лицом, похожим на череп? — спросил Мотомбо, указывая на Ханса, державшегося как можно дальше от него и прятавшегося за Мавово. — Этот сморщенный, с плоским носом, который мог бы быть ребенком моего брата, бога? Зачем ему, такому маленькому, такая большая палка? — Он снова указал на большую бамбуковую палку Ханса. — Я думаю, что он полон хитрости, как свежая тыква водой. Этого большого, черного я не боюсь, — он указал на Мавово, — ибо мое колдовство сильнее его колдовства, — (по-видимому, он узнал в Мавово колдуна), — но маленького желтого человека с большой палкой и мешком за плечами я боюсь. Я думаю, что его надо убить.
     Он остановился, и мы задрожали, ибо могли бы мы помешать ему убить бедного готтентота, если бы он это решил? Но Ханс, понявший, что ему грозит большая опасность, призвал на помощь всю свою хитрость.
      — О Мотомбо! — жалобно сказал он. — Ты не должен убивать меня, ибо я слуга посла. Ты ведь знаешь, что боги каждой страны мстят тем, кто причиняет зло ее послам или их слугам. Если ты убьешь меня, я буду являться тебе по ночам. Да, я буду садиться тебе на плечо и не дам тебе покоя до тех пор, пока ты не умрешь. Ибо хоть ты и очень стар, все же в конце концов ты умрешь, о Мотомбо!
      — Верно, — сказал Мотомбо. — Не говорил ли я, что он полон хитрости? Все боги мстят тем, кто убивает послов их страны или их слуг. Это право, — тут он рассмеялся ужасным смехом, — принадлежит одним богам. Пусть боги понго сами решат это!
     Я вздохнул с облегчением. Мотомбо продолжал новым, можно сказать, деловым тоном:
      — Скажи, о Калуби, что привело ко мне, устам бога, этих белых людей? Кажется, они пришли говорить о договоре с королем мазиту? Встань и говори.
     Калуби поднялся и с униженным видом коротко и ясно изложил причину посещения нами Страны Понго в качестве послов Бауси и перечислил статьи договора, который должен был быть одобрен Мотомбо и королем мазиту. Мы заметили, что это, по-видимому, совсем не интересовало Мотомбо. Он, казалось, спал в продолжение речи Калуби. Когда последний умолк, он открыл глаза и, указав на Комбу, сказал:
      — Встань, будущий Калуби!
     Комба поднялся и своим холодным, отчетливым голосом рассказал, как он посетил Бауси и обо всем, относившемся к его миссии. Снова Мотомбо, по-видимому, уснул и открыл глаза только тогда, когда Комба описывал, как он обыскивал нас, чтобы мы не могли тайно захватить с собой огнестрельного оружия. При этом Мотомбо закивал своей большой головой в знак одобрения и облизал себе губы своим тонким красным языком. Когда Комба окончил говорить, он сказал:
      — Бог говорит мне, что план мудр, ибо без новой крови народ понго погибает. Но каков будет исход этого дела — знает только он один, ибо читать будущее может только бог.
     Он остановился, потом вдруг быстро спросил:
      — Не имеешь ли ты еще чего-нибудь сказать, о будущий Калуби? Бог заставляет меня спросить тебя об этом.
      — Да, о Мотомбо. Много лет тому назад бог откусил палец у нашего господина Калуби. Калуби, слышавший, что в земле мазиту есть белый человек, который умеет хорошо лечить и живет около большого озера, взял лодку и поплыл к тому месту, где расположился лагерем белый человек по имени Догита — вот этот, с белой бородой, который стоит перед тобой. Я последовал за ним в другой лодке, ибо хотел узнать, что он собирается делать, и посмотреть на белого человека. Я спрятал свою лодку и тех, кто был со мною, в камышах, далеко от лодки Калуби, потом пошел вброд по мелкой воде и спрятался в густом тростнике около полотняного дома белого человека. Я видел, как белый человек отрезал Калуби больной палец, и слышал, как Калуби просил белого человека прийти в нашу страну с железной трубой, изрыгающей дым, и убить бога, которого он боится.
     Все были крайне поражены этим сообщением, а Калуби снова пал ниц на землю и лежал неподвижно. Только Мотомбо, казалось, совсем не был удивлен — быть может потому, что он уже знал эту историю.
      — Это все? — спросил он.
      — Нет, о уста бога! Вчера вечером, после совещания, о котором ты уже слышал, Калуби, закутавшись как мертвое тело, посетил белых людей в их хижине. Я знал, что он сделает это, и потому приготовился. С помощью острого копья я пробуравил дыру в стене хижины, действуя из-за ограды. Потом я просунул сквозь ограду к этой дыре длинную камышинку и, приложив ухо к ее концу, слышал все, что говорилось в хижине.
      — Ох, как хитро! — с невольным восхищением пробормотал Ханс. — О Ханс, хоть ты и стар, тебе надо еще многому поучиться!
      — Среди многого другого, что я могу передать тебе, о Мотомбо, — спокойно продолжал Комба среди всеобщего молчания, — я слышал, как наш господин Калуби, чье имя «Дитя бога», заключил с белыми людьми договор, по которому они должны убить бога (каким образом — я не знаю, ибо об этом не говорилось), взамен чего они должны получить Мать Священного Цветка, ее дочь, будущую Мать, и весь Священный Цветок, выкопанный с корнем. Кроме того, все они, вместе со Священным Цветком, должны быть переправлены через большую воду. Вот и все, о Мотомбо!
     Среди напряженной тишины Мотомбо долго смотрел своими грозно сверкающими глазами на распростершегося перед ним Калуби. Потом вдруг Мотомбо громко заревел. Да, он ревел, словно раненый буйвол! Я никогда не поверил бы, что такой сильный звук может исходить из груди столь хилого человека. В продолжение почти целой минуты его яростный крик эхом раздавался по всей пещере. Между тем воины понго, вскочив на ноги, указывали руками (некоторые из них все еще держали горящие факелы) на несчастного Калуби, на котором, по-видимому, больше, чем на нас, сосредоточился их гнев, и шипели, словно змеи. Поистине эта была адская сцена, в которой Мотомбо играл роль Сатаны. Его грузная дьявольская фигура на тонких, как у жабы, ногах, большие костры, горевшие по обеим сторонам пещеры, бледный вечерний свет, отражавшийся в тихой воде на заднем плане и придававший зловещий вид деревьям на горе, белые фигуры понго, обращенные к несчастному осужденному и шипевшие, словно разъяренные змеи — все это казалось ужасным кошмаром.
     Наконец Мотомбо схватил свой причудливый рог и затрубил. На звук его изо всех дверей выбежали женщины, но, видя, что в них нет надобности, остановились в выжидательных позах. Лишь только звуки рога замолкли, тотчас же воцарилась глубокая тишина, нарушавшаяся треском костров.
      — Все кончено, старина! — шепнул мне дрожащим голосом Стивен.
      — Да, — ответил я, — все кончено. Теперь сомкнёмся потеснее и постараемся продать свою жизнь как можно дороже. У нас есть копья...
     В это время Мотомбо снова заговорил:
      — Итак ты, бывший Калуби, вместе с белыми людьми, которым пообещал отдать Священный Цветок и тех, кто охраняет его, задумал убить бога? Хорошо! Ты и все они должны пойти и поговорить об этом с богом. А я отсюда посмотрю, кто умрет — вы или бог. Возьмите их!
     

<< пред. <<   >> след. >>


Библиотека OCR Longsoft