| << пред. << >> след. >> ГЛАВА IX
Нанона, как и всегда, сидела между картами местности, письмами и книгами. Бедняжка по-своему вела междоусобную войну за короля. Увидав Каноля, она с восторгом подала ему руку.
— Король едет, — сказала она, — и через неделю мы будем вне опасности.
Каноль отвечал печально:
— Он едет и, к несчастью, все еще не приезжает.
— О, на этот раз я получила самые верные известия, милый барон; и через неделю он будет здесь.
— Как бы ни спешил он, Нанона, для нас он все-таки опоздает.
— Что вы говорите!
— Я говорю, что бесполезно сидеть над этими картами и бумагами и гораздо лучше подумать о бегстве.
— Бежать! Для чего?
— Потому что я получил дурные вести. Против нас готовится экспедиция; на этот раз я могу погибнуть.
— Что же, друг мой? Ведь решено: ваша участь — моя, как мои богатства — ваши.
— Нет, это не должно быть так. Я буду трусить, если мне придется бояться за вас. Помните ли, в Ажане хотели сжечь вас, хотели бросить вас в реку! Нет, Нанона, из сострадания ко мне не упрямьтесь, не оставайтесь здесь; ваше присутствие может принудить меня к какой-нибудь подлости.
— Боже мой!.. Каноль, вы пугаете меня!
— Нанона, умоляю вас... Поклянитесь, что, если меня атакуют, вы сделаете все, что я ни прикажу...
— Но к чему такая клятва?
— Она даст мне силу жить. Нанона, если вы не обещаете слепо повиноваться мне, клянусь, я буду искать смерти непременно.
— Клянусь!.. Все, все, что вы хотите, Каноль!.. Клянусь вам нашею любовью.
— Благодарю, Нанона! Теперь я спокоен. Соберите ваши драгоценности. Где ваше золото?
— В бочонке.
— Приготовьте все это, чтобы его можно было отнести вслед за вами.
— Ах, вы знаете, Каноль, что настоящие мои драгоценности не золото и не бриллианты. Каноль, уж не хотите ли вы удалить меня?
— Нанона, вы убеждены, что я честный человек, не так ли? Клянусь честью, что все эти меры внушены мне одним страхом за вас.
— И вы думаете, что я в опасности?
— Думаю, что завтра остров Сен-Жорж будет взят.
— Каким образом?
— Не знаю, но уверен в этом.
— А если я соглашусь бежать?..
— Так я постараюсь остаться живым, клянусь вам.
— Приказывайте, друг мой, я буду повиноваться, — сказала Нанона, протягивая Канолю руку, и, засмотревшись на него, забыла, что у нее по щекам текут слезы.
Каноль пожал ей руку и вышел. Если б он остался еще на минуту, то поцеловал бы эти жемчужные слезы; но он положил руку на письмо виконтессы, и, как талисман, письмо это дало ему силу уйти.
Он провел день в жестокой тоске. Эта решительная угроза, "завтра Сен-Жорж будет взят", беспрерывно жужжала в его ушах. Как, какими средствами возьмут остров? Почему виконтесса говорит ему об этом с такой уверенностью? Как нападут на него? С берега? Или с моря? С какой неизвестной точки налетит на него беда, еще не видимая, но уже неизбежная? Он сходил с ума.
Весь день Каноль под лучами солнца искал врагов в отдалении. Вечером Каноль мучил свои глаза, рассматривая рощи, отдаленную равнину и извилистое течение реки, но бесполезно: нигде он ничего не видел.
Когда совершенно стемнело, осветился флигель в замке Канб. Каноль видел там свет в первый раз с тех пор, как приехал в крепость.
— Ага, — сказал он, — вот явились избавители Наноны! И он тяжело вздохнул.
Какая странная и таинственная загадка заключается в сердце человеческом! Каноль уже не любил Нанону, он обожал виконтессу де Канб; однако, когда ему пришлось расставаться с тою, которую он не любил, сердце его разрывалось на части; только далеко от нее или расставаясь с нею чувствовал он всю силу странной привязанности своей к этой очаровательной женщине.
Весь гарнизон не спал и находился у крепостной стены. Каноль, устав смотреть, начал прислушиваться. Никогда темнота не казалась такой немой и безлюдной. Никто не нарушал тишины, истинно пустынной.
Вдруг Канолю пришла мысль, что враги явятся к нему через подземелье, которое он осматривал. Это было довольно невероятно, потому что в таком случае его, верно, не предупредили бы; однако, он решил стеречь подземелье. Он велел приготовить бочонок с порохом и фитиль, выбрал лучшего из своих сержантов, приказал прикатить бочонок к последней ступеньке подземелья, зажег факел и отдал его в руки сержанта. Возле него стояли еще два человека.
— Если в этом подземелье вы увидите более шести человек, — сказал он сержанту, — то сначала велите им сдаться; если они не согласятся, подожгите фитиль и толкните бочонок; ход покатый, и он взорвется среди врагов.
Сержант взял факел; за ним молча стояли два солдата, освещенные красноватым огнем факела; у ног их лежал бочонок с порохом.
Каноль вернулся наверх, спокойный за подземелье; но, войдя в свою комнату, он увидел Нанону. Она в испуге следила за ним и с ужасом смотрела на черное отверстие подземелья, ей незнакомое.
— Боже мой, что это за дверь? — спросила она.
— Для твоего бегства, милая Нанона.
— Ты обещал, что я расстанусь с тобой только в то время, когда на тебя нападут.
— И повторяю обещание.
— Все, кажется, очень спокойно вокруг острова, друг мой.
— И в крепости тоже все, кажется, очень спокойно. Однако, в двадцати шагах от нас лежит бочонок пороху, и возле него стоит человек с факелом. Если этот человек поднесет факел к бочонку, через минуту все здесь взлетит на воздух. Вот как все спокойно, Нанона!
— О, вы заставляете меня трепетать! — вскричала она.
— Нанона, позовите ваших женщин; пусть они принесут ваши бриллианты; пусть ваш камердинер принесет ваши деньги. Может быть, я ошибся; может быть, в эту ночь ничего не случится, но все равно: будьте готовы.
— Кто идет? — закричал часовой в подземелье. Ему отвечал какой-то голос очень ласково.
— Вот уже за вами идут, — сказал Каноль.
— Да ведь еще нет нападения, друг мой, все спокойно; позвольте мне остаться при вас; может быть, враги не придут сегодня.
Нанона не успела еще договорить, как во внутреннем дворе крепости три раза закричали: — Кто идет?
За третьим разом последовал выстрел. Каноль бросился к окну и отворил его.
— Неприятель! — кричал часовой.
Каноль увидел в углу черную движущуюся массу: то были неприятельские солдаты, выходившие из низенькой двери, ведущей в погреб, где лежали дрова. В этом погребе, как и в комнате, находился потайной ход.
— Вот они! — вскричал Каноль. — Спешите, вот они!
В ту же секунду залп из двадцати мушкетов отвечал на выстрел часового. Несколько пуль попало в окно, которое запирал Каноль.
Он повернулся: Нанона стояла на коленях.
Прибежали ее служанки и камердинер.
— Нельзя терять ни минуты, Нанона! — сказал Каноль. — Ступайте, ступайте!
Он поднял Нанону и побежал с нею в подземелье; люди ее пошли за ними.
Сержант стоял на прежнем месте с факелом в руках. Солдаты, товарищи его, готовились стрелять по группе людей, между которыми стоял старинный знакомец наш, Помпей, бледный и расточавший всевозможные уверения в дружбе.
— Ах, барон, — вскричал он, — скажите вашим солдатам, что мы именно те люди, которых вы ждали. Черт возьми! Нельзя так шутить с друзьями!
— Помпей, — сказал Каноль, — поручаю тебе госпожу Лартиг. Ты знаешь, кто отвечает мне за нее своею честью; ты же будешь отвечать головою.
— Отвечаю, отвечаю!
— Каноль! Каноль! Я с вами не расстанусь! — кричала Нанона, обнимая барона. — Каноль! Вы обещали мне идти за мною.
— Я обещал защищать крепость Сен-Жорж, пока в ней будет хоть один камень, и сдержу слово.
Несмотря на крики, слезы, мольбы Наноны, Каноль передал ее Помпею, который увел ее при помощи нескольких лакеев виконтессы де Канб и собственных ее служанок.
Каноль следил глазами за этим милым белым привидением, которое, удаляясь, простирало к нему руки. Но вдруг он вспомнил, что его ждут в другом месте, и бросился вверх по лестнице, приказав сержанту и солдатам идти за собою.
Вибрак стоял в его комнате, бледный, без шляпы, со шпагою в руках.
— Господин комендант! — закричал он, увидев Каноля. — Неприятель в крепости!
— Знаю.
— Что же делать?
— Что за вопрос? Умирать!
Каноль бросился во внутренний двор. По дороге он увидел топор и схватил его.
Двор был наполнен врагами. Человек шестьдесят из солдат крепости старались защищать вход в комнаты Каноля. Со всех сторон слышались крики и выстрелы: это показывало, что дерутся везде.
— Комендант! Комендант! — закричали солдаты, увидев Каноля.
— Да, да, — отвечал он, — комендант ваш пришел умереть с вами! Мужайтесь, друзья мои! Вас взяли изменой, не надеясь победить.
— На войне все хорошо, — сказал Равальи насмешливым голосом, — Равальи, у которого рука была подвязана, но который дрался отчаянно и подзадоривал солдат своих схватить Каноля.
— Сдавайся, Каноль, сдавайся! — кричал он. — Тебе предложат выгодные условия.
— А, это ты, Равальи! — вскричал Каноль. — Я думал, что уж заплатил тебе долг дружбы! Но ты еще недоволен, так погоди же...
Каноль, прыгнув шагов на пять вперед, бросился с топором на Равальи с такою силою, что топор раздробил шлем офицера, стоявшего возле Равальи. Несчастный офицер упал мертвый.
— А, вот каким образом ты отвечаешь на мою учтивость? — сказал Равальи. — Пора бы мне привыкнуть к твоей манере! Друзья мои, он с ума сошел. Стреляйте в него, стреляйте!
Тотчас из неприятельских рядов раздался залп. Пять или шесть человек упало около Каноля.
— Пали! — закричал он своим.
По его приказанию выстрелили только три или четыре человека. Захваченные врасплох в ту самую минуту, когда они спокойно спали, солдаты Каноля потеряли присутствие духа.
Каноль понял, что делать нечего.
— Вернемся в крепость, Вибрак, — сказал он, — возьмем с собою и. солдат. Запрем двери и сдадимся только тогда, когда они возьмут нас приступом.
— Стреляй! — закричали два голоса, герцога де Ларошфуко и господина Эспанье. — Вспомните об убитых товарищах, они требуют мщения! Стреляйте!
Опять град пуль засвистел около Каноля, но не нанес ему вреда; однако, значительно уменьшил его отряд.
— Назад! — закричал Вибрак.
— Вперед! Вперед! — кричал Равальи. — За ними, скорей! Враги бросились вперед. Каноль не более чем с дюжиною
солдат выдержал их натиск; он поднял ружье убитого солдата и действовал им, как палицей.
Все его товарищи вошли в дом; он с Вибраком вошел туда после всех.
Оба они с неимоверными усилиями притворили дверь, несмотря на сопротивление осаждавших, и заперли ее огромным железным засовом.
Окна были с железными решетками.
— Топоры! Если нужно, пушек сюда! — кричал герцог де Ларошфуко. — Мы должны взять их живыми или мертвыми.
Страшный залп последовал за этими словами: две или три пули пробили дверь. Одна из этих пуль раздробила ногу Вибраку.
— Ну, комендант, — сказал он, — мое дело кончено, устраивайте теперь ваше.
И он опустился вдоль стены, потому что не мог уже стоять на ногах.
Каноль осмотрелся кругом; человек двенадцать могли еще защищаться. В числе их находился и сержант, которому поручено было смотреть за бочонком.
— Где факел? — спросил он. — Куда ты девал факел?
— Я бросил его там, у бочонка.
— Он еще горит?
— Может быть.
— Хорошо. Выведи всех этих людей через заднюю дверь. Постарайся выхлопотать для себя и для них самые выгодные условия. Остальное — уже мое дело.
— Но...
— Повиноваться!
Сержант опустил голову и подал солдатам знак идти за ним. Все они скоро исчезли во внутренних апартаментах: они поняли намерение Каноля и вовсе не желали взлететь с ним на воздух.
Каноль начал прислушиваться: дверь рубили топорами, что, однако, не мешало перестрелке продолжаться. Стреляли наудачу в окна, полагая, что за окнами спрятались осажденные.
Вдруг страшный грохот показал, что дверь развалилась, и Каноль слышал, как толпа бросилась в замок с радостными криками.
— Хорошо, хорошо, — прошептал он, — через пять минут эти радостные крики превратятся в стоны отчаяния.
И он бросился в подземелье.
Там, на бочонке с порохом, сидел молодой человек; у ног его дымился факел. Он закрыл лицо обеими руками. Услышав шум, юноша поднял голову. Каноль узнал виконтессу.
— А, вот и он, наконец! — вскричала она.
— Клара! — прошептал он. — Зачем вы здесь?
— Умереть с вами, если вы хотите умереть.
— Я обесславлен! Я погиб! Мне остается только умереть!
— Вы спасены и со славой, вы спасены мною!
— Вы погубили меня! Слышите ли их? Вот они идут. Бегите, Клара, бегите через это подземелье! Остается еще минут пять, более вам не нужно...
— Я не уйду.
— Но знаете ли, зачем я спустился сюда? Знаете ли, что я хочу сделать?
Виконтесса подняла факел, поднесла его к бочонку и сказала:
— Догадываюсь!
— Клара! — вскричал испуганный Каноль.
— Скажите еще раз, что хотите умереть вместе со мною. Бледное лицо Клары показывало такую решимость, что
Каноль убедился, что она исполнит обещание: он остановился.
— Но чего же вы хотите? — спросил он.
— Сдайтесь!
— Никогда!
— Время драгоценно, — продолжала виконтесса, — сдавайтесь! Предлагаю вам жизнь, предлагаю вам славу, потому что представляю вам превосходное оправдание: измену!
— Так позвольте мне бежать... Я брошусь к ногам короля и выпрошу у него позволение отомстить за себя.
— Нет, вы не убежите. — Почему же?
— Потому что я не могу жить так... не могу жить без вас... потому что я вас люблю!
— Сдаюсь! Сдаюсь! — вскричал Каноль, падая на колени перед виконтессой и отбрасывая факел, который она держала в руках.
— О, — прошептала виконтесса, — теперь он мой, и никто не отнимет его у меня.
Тут была одна странность, которую, однако, можно объяснить: любовь по-разному подействовала на этих двух женщин.
Виконтесса де Канб, осторожная, ласковая и скромная, стала решительною, смелою и твердою.
Нанона, капризная, своевольная, вспыльчивая, стала скромною, ласковою и осторожною.
Виконтесса чувствовала, что Каноль все сильнее любит ее. Нанона чувствовала, что любовь Каноля ежеминутно уменьшается.
<< пред. << >> след. >> |