| << пред. << >> след. >> Часть вторая
Принцесса Конде.
ГЛАВА I
Его ввели в просторную комнату, оклеенную обоями темного цвета и освещенную только одним ночником, который стоял на маленьком столике между окошками. При этом небольшом свете, однако, можно было разглядеть над ночником портрет женщины с ребенком. В углах, у потолка, блестели три золотые лилии.
В углублении алькова, куда свет едва доходил, лежала женщина, на которую имя барона де Каноля произвело такое магическое действие.
Офицер опять принялся за обыкновенные церемонии, то есть подошел к постели на три шага, поклонился, потом выступил еще на три шага. Тут две служанки, вероятно, помогавшие принцессе лечь в постель, вышли, камердинер притворил дверь, и Каноль остался наедине с принцессою.
Не Канолю следовало начинать разговор, поэтому он ждал, чтобы с ним заговорили; но так как принцесса, по-видимому, решила упрямо молчать, офицер подумал, что лучше нарушить приличие, чем дольше оставаться в таком затруднительном положении. Однако, он не обманывал себя и был уверен, что ему придется выдержать сильную бурю, как только принцесса заговорит, и подвергнется гневу молодой принцессы, которая казалась ему гораздо страшнее первой, потому что она моложе и внушает более участия и сострадания.
Но обида, нанесенная ему, придала ему смелости. Он поклонился в третий раз, соображаясь с обстоятельствами, то есть холодно и неприветливо (это показывало, что его гасконский ум начинал волноваться), и сказал:
— Я имел честь просить аудиенции у вашего высочества от имени ее величества королевы. Вашему высочеству угодно было принять меня. Теперь не угодно ли вам, знаком или словом, показать мне, что вы изволили заметить мое присутствие, что вам угодно выслушать меня.
Движение за занавесками и под одеялом показало Канолю, что ему ответят.
Действительно послышался голос, но так слабо, что его едва можно было расслышать.
— Говорите, милостивый государь, — сказал этот голос, — я слушаю вас.
Каноль начал ораторским тоном.
— Ее величество королева прислала меня к вашему высочеству, чтобы сказать вам, что ей приятно было бы продолжать с вами дружеские связи.
Заметное движение произошло за занавесками кровати. Принцесса перебила речь оратора.
— Милостивый государь, — сказала она нетвердым голосом, — не говорите более о дружбе королевы к дому принца Конде. Есть доказательства противного в тюрьме Венсенского замка.
— Ну, — подумал Каноль, — они, верно, сговорились и будут повторять мне одно и то же. В эту минуту за занавесками повторилось движение, но Каноль не заметил его, потому что сам находился в затруднительном положении.
Принцесса продолжала:
— Впрочем, чего же вы хотите?
— Я ничего не хочу, ваше высочество, — сказал Каноль, ободрившись, — а ее величеству королеве угодно, чтобы я жил в этом замке, чтобы постоянно находился в обществе вашего высочества (хотя я вовсе не достоин такой чести) и чтобы я всеми силами старался восстановить согласие между принцами, которые находятся в раздоре без всякой причины и притом в такое тяжкое время.
— Без всякой причины! — повторила принцесса. — Вы уверяете, что мы удалились без причины?
— Извините, ваше высочество, — возразил Каноль, — я ни в чем вас не уверяю. Я не судья; я только передаю вам то, что мне сказано.
— А для восстановления согласия королева приказывает присматривать за мною?..
— Так я шпион! — вскричал Каноль с досадой. — Наконец, вы сказали это слово! Покорно благодарю ваше высочество за вашу откровенность.
И в отчаянии Каноль стал в одну из тех превосходных поз, которых так жадно ищут живописцы и актеры.
— Так решено, я шпион! — сказал Каноль. — Так извольте поступить со мною, как поступают с подобными людьми; забудьте, что я посланник королевы, что королева отвечает за мои поступки, что я только пылинка, повинующаяся ее дыханию. Прикажите лакеям вашим выгнать меня или дворянам вашим убить меня: поставьте против меня людей, которым я мог бы отвечать палкой или шпагой; но не оскорбляйте так жестоко человека, который исполняет долг солдата и верного подданного, не оскорбляйте его чести, вы, так высоко стоящая по рождению, достоинству и несчастью!
Эти слова, вырвавшиеся из его души, горькие, как стенание, пронзительные, как упрек, должны были произвести и произвели действие.
Слушая их, принцесса приподнялась; глаза ее заблестели, руки задрожали, она со страхом посмотрела на офицера и сказала:
— Боже мой! Я вовсе не хотела оскорбить такого благородного человека, как вы. Нет, барон де Каноль, нет, я не сомневалась в вашей чести. Забудьте слова мои; они огорчили вас, но я не думала огорчать вас. Нет, нет, вы благородный человек, барон, и я отдаю вам полную, совершенную справедливость.
Когда, произнося эти слова, принцесса, увлеченная великодушием, которое вырывало их у нее из груди, невольно выглянула из тени занавесок; когда можно было видеть ее белый лоб, белокурые волосы, ее ярко-пунцовые губы, ее влажные очаровательные глаза, Каноль вздрогнул. Как будто сладкое видение пронеслось перед его глазами. Ему показалось, что он дышит тем же благоуханием, воспоминание о котором приводило его в упоение. Ему показалось, что перед ним отворяется одна из тех золотых дверей, из которых вылетают мечты, и что навстречу ему несется рой веселых мыслей и радостей любви. Барон пристально посмотрел на принцессу и тотчас же узнал в ней прежнего знакомца, виконта де Канба. Но принцесса тотчас откинулась назад и старалась, волнуясь, но не показывая беспокойства, продолжать прерванный разговор.
— Так вы говорили мне?.. — начала она.
Но Каноль был изумлен, очарован, видения проходили и сменялись перед его глазами, мысли вились беспорядочно, он терял память, чувства; казалось, он скоро забудется и начнет расспрашивать. Только инстинкт, данный природою влюбленным, который женщины называют робостью и который есть не что иное, как скупость, посоветовал Канолю притворяться еще некоторое время, не терять сладкого сновидения и не отгонять от себя счастья всей жизни одним неосторожным словом.
Поэтому Каноль не двинулся с места и замолчал. Что будет с ним, если принцесса узнает его! Если она так же возненавидит его в Шантильи, как ненавидела в гостинице почтенного Бискарро! Если она повторит прежнее обвинение и вообразит, что он, пользуясь официальным титулом, королевским поручением, хочет продолжать преследование, позволительное в отношении к виконтессе де Канб, но непростительное в отношении к супруге принца Конде?
— Но, — подумал он, — не может быть, чтобы принцесса путешествовала одна, с одним лакеем.
И, как всегда бывает в такие минуты, когда смущенный и беспокойный ум ищет опоры, Каноль осмотрелся, и глаза его остановились на портрете женщины с ребенком.
Он тотчас догадался, в чем дело, и невольно подошел к картине.
Мнимая принцесса не могла не вскрикнуть, и когда Каноль обернулся, он увидел, что лицо ее совершенно закрыто.
"Ого! Это что такое? — думал Каноль. — Или я встретил принцессу в Бордо, или меня здесь обманывают, и не принцесса покоится в этой постели. Во всяком случае, я узнаю..."
— Ваше высочество, — сказал он вдруг, — я теперь понимаю ваше молчание и узнаю...
— Что вы узнали? — нетерпеливо спросила принцесса.
— Я узнал, что вы думаете обо мне то же самое, что думает вдовствующая принцесса.
— Ах! — невольно прошептала дама, заменявшая принцессу, и вздохнула свободнее.
Фразе Каноля недоставало смысла, но удар был нанесен верно. Каноль заметил, с каким трепетом перебили начало его фразы и с какою радостью встретили его слова.
— Однако, — продолжал Каноль, — я должен сказать, хотя это будет очень вам неприятно, что я обязан остаться в замке и сопровождать ваше высочество неотлучно.
— Так мне нельзя будет оставаться одной даже в моей комнате! — вскричала принцесса. — О, я уж не знаю, как это называется!
— Я сказал вашему высочеству, что такая инструкция дана мне; но вы можете успокоиться, — прибавил Каноль, пристально смотря на мнимую принцессу и останавливаясь на каждом слове, — вы должны знать лучше, чем кто-нибудь, что я умею повиноваться просьбе женщины.
— Я должна знать! — возразила принцесса голосом, в котором выражалось более смущения, чем удивления. — Право, милостивый государь, я не понимаю вас; не понимаю, на что вы намекаете.
— Ваше высочество, — отвечал офицер, кланяясь, — мне показалось, что камердинер ваш сказал вам мое имя, когда я входил сюда. Я барон де Каноль.
— Так что же? — спросила принцесса довольно твердым голосом.
— Я думал... что имея честь быть вам один раз полезным...
— Мне? О чем вы, скажите, прошу вас! — спросила принцесса таким смущенным голосом, что он напомнил Канолю другой голос, очень раздраженный и очень боязливый, оставшийся в его памяти.
Каноль подумал, что зашел уж слишком далеко; впрочем, он понял все.
— Я был вам полезен тем, что исполнил данное мне поручение не в буквальном смысле, — отвечал он почтительно.
Принцесса успокоилась.
— Милостивый государь, — сказала она, — я не хочу толкать вас на преступление; исполняйте данную вам инструкцию, какова бы она ни была.
— Ваше высочество, — отвечал Каноль, — до сих пор, по счастью, я не знаю, каким образом терзают женщин; стало быть, не знаю, как оскорбляют принцесс. Поэтому имею честь повторить вашему высочеству то, что сказал вдовствующей принцессе: я ваш преданнейший слуга... Сделайте милость, удостойте меня честным словом, что вы не выйдете из замка без меня, и я избавлю вас от моего присутствия, которое, я понимаю, должно быть ненавистно вашему высочеству.
— Стало быть, вы не исполните данной вам инструкции? — живо спросила принцесса.
— Я поступлю по совести.
— Барон де Каноль, — сказала она, — клянусь вам, я не уеду из замка Шантильи, не предупредив вас.
— В таком случае, — отвечал Каноль, низко кланяясь, — простите, что я был невольною причиною вашего минутного гнева. Ваше высочество увидит меня, только когда прикажет позвать меня.
— Благодарю вас, — отвечала принцесса с радостью, которую поняли даже за занавесками. — Ступайте! Еще раз благодарю! Завтра мы увидимся!
Тут барон вполне узнал голос, глаза и очаровательную улыбку прелестной женщины, которая ускользнула из его рук в тот вечер, когда курьер герцога д'Эпернона привез ему депешу.
Один взгляд на портрет, хотя и плохо освещенный, позволил увидеть барону, глаза которого начинали привыкать к полусвету, орлиный нос, черные волосы и глубоко посаженные глаза принцессы; а у женщины, которая теперь разыграла первый акт трудной своей роли, глаза были чуть навыкате, нос прямой, на устах неизменная улыбка и круглые щечки, удалявшие всякую мысль о заботе и тяжелых размышлениях.
Каноль узнал все, что ему хотелось знать; он поклонился с таким почтением, с каким поклонился бы принцессе, и ушел в свою комнату.
<< пред. << >> след. >> |