Ги де Мопассан. Награжден!
Из сборника "Сестры Рондоли"
-------------------------------------------------------------------
Ги де Мопассан. Собрание сочинений в 10 тт. Том 3. МП "Аурика", 1994
Перевод И. Грушецкой
Примечания Ю. Данилина
Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, март 2007
-------------------------------------------------------------------
Люди родятся с каким-нибудь особым предрасположением, призванием, а то и просто желанием, пробуждающимся в них, едва лишь они начинают говорить и понимать.
Г-на Сакремана с детских лет занимала одна-единственная мысль — получить орден. Совсем еще ребенком он носил оловянный крест Почетного легиона, как другие дети носят форменные фуражки, и на улице гордо шел под руку с матерью, выпячивая детскую грудь, украшенную красной ленточкой и металлическим орденом.
После малоуспешного учения он провалился на экзамене на бакалавра и, не зная, за что приняться, женился на хорошенькой девушке, так как располагал состоянием.
Они жили в Париже, как живут богатые буржуа, вращались в своем кругу, не смешиваясь с толпой, гордясь знакомством с депутатом, который того и гляди станет министром, и дружа с двумя начальниками отделений.
Но мечта, запавшая в голову г-на Сакремана с первых дней его жизни, не покидала его, и он непрерывно страдал, что так и не добился права украсить грудь маленькой алой ленточкой.
У него щемило сердце, когда где-нибудь на бульваре он встречал людей с орденами. Он украдкой поглядывал на них с острой завистью. Порой, в долгие часы послеполуденного безделья, он принимался их считать. "Посмотрим-ка, — говорил он себе, — сколько их попадется от Мадлэн до улицы Друо".
И он шел медленно, приглядываясь к костюмам, уже издали различая наметанным глазом маленькую красную точку. И всегда в конце прогулки количество орденов поражало его.
"Восемь офицеров и семнадцать кавалеров! Однако! Глупо раздавать кресты направо и налево. Посмотрим-ка, сколько их будет на обратном пути".
И он возвращался не спеша, досадуя, когда уличная толчея затрудняла его подсчеты и он мог кого-нибудь пропустить. Он знал кварталы, где кавалеры орденов всего чаще встречались. Они кишели в Пале-Рояле, на авеню Оперы их было меньше, чем на улице Мира. Правую сторону бульвара они предпочитали левой.
У них, по-видимому, были свои излюбленные кафе, театры. Всякий раз, когда г-н Сакреман замечал кучу седовласых мужчин, остановившихся посреди тротуара и мешавших движению, он думал: "Вот офицеры ордена Почетного легиона". И ему хотелось поклониться им.
У офицеров (он это часто замечал) иная осанка, чем у простых кавалеров. Чувствуется, что их общественный вес больше, влияние шире.
Но порой г-на Сакремана охватывала злоба, ярость против всех награжденных, и он проникался к ним ненавистью социалиста.
Тогда ордена раздражали его, как дразнят голодного бедняка лакомства, выставленные, в витрине гастрономического магазина, и, придя домой, он громко заявлял:
— Да когда же наконец избавят нас от этого подлого правительства?
Жена удивленно спрашивала:
— Что с тобой сегодня?
Он отвечал:
— Меня возмущают несправедливости, которые творятся повсюду! Как правы были коммунары!
Но, пообедав, он снова уходил из дому — поглазеть на витрины с орденами. Он разглядывал все эти эмблемы различной формы и окраски. Он желал бы иметь их все и на каком-нибудь официальном торжестве, в огромном зале, полном народа, полном восхищенной толпы, идти во главе шествия, сверкая грудью, вдоль и поперек испещренной рядами орденов, величаво выступать с шапокляком под мышкой, сияя подобно светилу, среди восторженного шепота, среди почтительного гула.
Но, увы, заслуг для ордена он не имел.
"Орден Почетного легиона, — рассуждал он, — не так-то легко получить человеку, не занимающему общественной должности. Не удостоят ли меня знака отличия по народному просвещению?"
Но он не знал, как тут взяться за дело. Когда он обратился за советом к жене, та крайне удивилась:
— По народному просвещению? А что ты для этого сделал?
Г-н Сакреман рассердился:
— Да возьми ты в толк! Я же как раз и обдумываю, что бы такое сделать. Как ты иногда непонятлива!
Жена улыбнулась:
— Допустим, ты прав! Но я ведь тоже не знаю!
У него мелькнула мысль:
— Не поговорить ли тебе с депутатом Росселеном? Он может дать хороший совет... Мне самому, понимаешь, неудобно заговорить с ним об этом. Дело щекотливое, затруднительное. А тебе спросить вполне уместно...
Г-жа Сакреман исполнила его просьбу. Росселен обещал переговорить с министром. Сакреман докучал ему напоминаниями. Депутат ответил наконец, что надо подать прошение и перечислить свои ученые степени.
Легко сказать, "степени". Он не был даже бакалавром.
Однако надо же с чего-нибудь начать, и Сакреман принялся кропать брошюру "О праве народа на образование". Но скудость мысли помешала ему закончить труд.
Он стал искать тему полегче и принимался поочередно то за одну, то за другую. Первая была: "Наглядное обучение детей". Он требовал, чтобы в бедных кварталах были основаны бесплатные театры для детей. Родители водили бы их туда с самого раннего возраста, и там, с помощью волшебного фонаря, им преподавались бы начатки из всех областей человеческого знания. Так можно было бы пройти настоящий курс обучения. Зрение просвещало бы мозг, и картины запечатлевались бы в памяти, делая науку, так сказать, наглядной.
Чего же проще, как преподавать таким образом всеобщую историю, географию, естественную историю, ботанику, зоологию, анатомию, и т. д. и т. д.?
Он издал статью и разослал по одному экземпляру каждому депутату, по десяти — каждому министру, пятьдесят — президенту республики, по десяти — в редакции парижских газет, по пяти — в редакции газет провинциальных.
Затем он занялся вопросами об уличных библиотечках, требуя от правительства, чтобы по улицам развозили книги в небольших тележках, как развозят апельсины. Каждый обыватель, уплатив за абонемент одно су, приобрел бы право прочитывать по десяти томов в месяц.
"Народ, — писал г-н Сакреман, — падок только на развлечения. Сам он не идет к знанию, пусть же знание придет к нему" и т. д.
Его труды не вызвали шума. Но он все же подал прошение. Ему ответили, что оно принято к сведению и что с его трудами знакомятся. Он решил, что успех обеспечен, стал ждать — ответа не было.
Тогда он решил похлопотать сам. Он испросил аудиенции у министра народного просвещения и был принят одним из его секретарей, совсем еще молодым, но солидным и важным, который, словно играя на фортепьяно, нажимал ряды белых кнопок и вызывал швейцаров, курьеров из передней и младших служащих. Он заверил просителя, что дело его рассматривается, и посоветовал ему продолжать свои замечательные труды.
И г-н Сакреман снова засел за работу.
Депутат Росселен, казалось, живо интересовался теперь его успехами и надавал ему кучу превосходных деловых советов. Росселен, кстати сказать, был награжден орденом, но никто не знал, за какие заслуги он получил его.
Он указал г-ну Сакреману несколько новых тем для его работ, ввел его в ученые общества, занимавшиеся особенно темными областями наук, в надежде снискать почести, и даже оказывал ему покровительство в министерстве.
И вот однажды, придя к своему другу позавтракать (за последние месяцы Росселен частенько завтракал и обедал у них), он, пожимая руку Сакремана, сказал ему на ухо:
— Мне удалось добиться для вас большой чести. Комитет исторических исследований возлагает на вас поручение. Надо произвести изыскание в различных библиотеках Франции.
Сакреман от волнения не мог ни есть, ни пить. Через неделю он уехал.
Он ездил из города в город, изучая каталоги, роясь на чердаках, заваленных пыльными томами, навлекая на себя ненависть библиотекарей.
Но однажды вечером, когда он был в Руане, ему захотелось обнять жену — он не виделся с ней уже неделю, — он сел на девятичасовой поезд, рассчитывая к полуночи попасть домой.
У него был свой ключ. Он вошел неслышно, дрожа от радости, предвкушая счастливое изумление жены. Дверь в спальню была заперта. Вот досада! Он крикнул:
— Жанна, это я.
Она, по-видимому, сильно испугалась; он услышал, как она вскочила с кровати и заговорила сама с собой, словно во сне, затем побежала к своей уборной, хлопнула дверью и забегала босиком взад и вперед по комнате, двигая мебелью так, что звякали стеклянные дверцы шкафов. Наконец она спросила:
— Так это ты, Александр?
Он ответил:
— Ну да. Открой же!
Дверь отворилась, и жена упала к нему на грудь, бормоча:
— Ах, как я испугалась! Вот не ждала! Вот радость! Он начал раздеваться обстоятельно, как делал все; раздевшись, взял со стула пальто, чтобы повесить его в передней, и вдруг замер от изумления. В петлице была красная ленточка.
Он пробормотал:
— Что это... пальто с орденом!
Жена кинулась к нему, рванула пальто и крикнула:
— Нет, ты ошибаешься... Отдай мне его!
Но он ухватился за рукав и повторял в полном смятении:
— Да что это? Почему? Объяснись же! Чье это пальто?.. Оно не мое — на нем орден Почетного легиона.
Она все пыталась вырвать у него пальто и растерянно лепетала:
— Послушай, послушай, отдай же! Я не могу сказать тебе... Это секрет... послушай!
Гнев охватил его, он побледнел:
— Я хочу знать, почему это пальто здесь? Оно не мое!
Тогда она крикнула ему в лицо:
— Нет, твое... молчи... поклянись, что никому не скажешь... слушай... так вот... ты награжден!
От волнения он выронил пальто и упал в кресло.
— Я... ты говоришь... я награжден!
— Да, но это секрет... это большой секрет...
Она спрятала в шкаф одеяние, овеянное славой, и подошла к мужу, бледная и дрожащая. Она повторила:
— Да, это новое пальто, которое я для тебя заказала. Но я дала слово ничего тебе не говорить. Это станет официально известно не раньше, чем через месяц — полтора. Тебе нужно сначала закончить изыскания. Ты не должен был ничего знать до возвращения. Это тебе устроил господин Росселен.
Глубоко потрясенный Сакреман бормотал:
— Росселен... орден... ему я обязан орденом... я... ах!... Он вынужден был выпить стакан воды.
На полу белел клочок бумаги, выпавший из кармана пальто. Сакреман поднял его. Это была визитная карточка. Он прочел "Росселен, депутат".
— Вот видишь, — сказала жена.
И он заплакал от радости.
Через неделю "Официальная газета" сообщала, что г-н Сакреман произведен в кавалеры ордена Почетного легиона за особые заслуги.
Напечатано в "Жиль Блас" 3 ноября 1883 года под псевдонимом Мофриньёз.
|