| << пред. << >> след. >> Пари.
— Было это с полвека назад, — начал стопятидесятилетний Адзин Шьмаф. — Неподалеку от Сухума, в селе Эшера, у самого моря, в своем богатом имении жил князь Чачба. Любил он задавать пиры, длившиеся иногда по несколько суток. Дом князя был большой, а вокруг — прекрасный фруктовый сад. Богатые и знатные гости с удовольствием проводили у него время.
Как-то раз за столом после всяческих сплетен и пересудов гости завязали спор — ну, о чем бы вы думали? — о честности и правдивости. Одни утверждали, что на свете очень мало честных людей, другие вовсе отрицали их существование, третьи горячо доказывали, что искренность — удел только глупцов. Все гости, однако, сходились на том, что никому из них ни разу не посчастливилось встретить предельно честного и правдивого человека.
"А вот мне хорошо известен такой человек!" — вдруг заявил молчавший до сих пор хозяин дома Каламат.
Все изумленно уставились на него.
"Как это ни покажется вам странным, — продолжал хозяин, — из всех знакомых мне людей самым честным я считаю моего пастуха Керима. Он пасет мою баранту уже больше десяти лет. И за все это время ни разу мне не солгал. Не солжет и впредь. Никогда! В этом я абсолютно уверен".
Среди гостей были самурзаканский князь Чончор Чхотуа и его очаровательная жена Маринэ. Молодая княгиня властвовала над своим пожилым мужем и делала с ним что и как хотела. Она была высокомерна, горда и капризна.
"Ой-ли, князь Каламат! — вскричала, усмехнувшись, Маринэ. — Смотрите, как бы вам не пришлось разочароваться в вашем пастухе!.."
"Почему вы так думаете, княгиня? — недоуменно спросил Каламат. — Керима я знаю достаточно хорошо. А вы, я полагаю, ни разу его не видели и не знаете совсем".
"Для меня достаточно того, что он — пастух. А у простонародья всегда можно купить совесть за гроши. В этом я тоже абсолютно убеждена".
"За Керима я ручаюсь", — заявил Каламат.
"Хотите, заключим пари!" — предложила Маринэ.
"Согласен! Ставьте ваши условия".
"Ставлю, — быстро отозвалась княгиня. — И ловлю вас на слове: если проиграете вы, то отдадите мне вашего вороного, на котором джигитовали вчера на скачках. Он мне очень нравится".
"Сахтана? — спросил кто-то из гостей. — Каламат ни за что не расстанется с этим жеребцом! Такого коня не сыскать во всей Абхазии...".
"Если княгине так нравится мой Сахтан, то я дарю его и без пари! — произнес Каламат. — Я..."
"Нет, нет! В данном случае меня интересует не конь, а игра. Хочу выиграть пари. Ну, вы согласны?".
"Как вам будет угодно, княгиня. Я согласен"
"А если проиграете вы, Маринэ? — отозвался другой гость. — Что дадите Каламату?"
"Пусть Каламат скажет сам", — ответила Маринэ,
"Ну что ж, пусть вашей ставкой будет вчерашний призер — Цира. Согласны?" — спросил Каламат.
"О, да! Конечно, согласна!"
"И вы согласны, Чончор Иванович?" — обратился Каламат к самурзаканскому князю.
Все знали, что старый князь больше всего на свете дорожит своей прославленной кобылой.
"Видите ли, — медленно проговорил князь, стараясь не встречаться взглядом с женой. — В моем ачигварском табуне немало прекрасных коней. Есть и отличные жеребцы. Двух, а то и трех коней дам на выбор, только не Циру. Если вы, конечно, не возражаете..."
"Я возражаю! Я! — властно оборвала мужа Маринэ. — Здесь не ачигварский базар, Чончор Иванович, вы хорошо это знаете. — И бросив в сторону мужа деланно-ласковый взгляд, спросила с ударением: — А разве это не так, мой дорогой? Или, может быть, теперь вы уже согласны? А-а?"
"Нет, нет! То есть: да, да!.. Я, конечно, согласен, — быстро пробормотал муж. — Я только подумал..."
"Никого не интересует то, что вы подумали. Важно только, что и вы согласны, И все дело с концом!" — оборвала мужа Маринэ.
В этом месте своего рассказа старый Адзин Шьмаф сделал маленькое отступление, содержащее сентенцию о мужьях, подобных Чончору: "Когда жена так помыкает мужем и властвует над ним, то он уже не муж и вообще не мужчина. И на голове пусть носит не папаху, а косынку. Так я думаю уже больше ста тридцати лет. И не разубедился в этом!" И продолжал:
— Стараясь побольше узнать о человеке, который, по словам князя Каламата, ни разу ему не солгал, Маринэ долго расспрашивала хозяйку дома и служанок, выведала кое-какие подробности, которые решила использовать в своих целях.
Было уже за полночь, когда гости и хозяева заснули глубоким сном. Не спалось только Маринэ, думавшей об одном и том же: как выиграть пари? Правду сказала она тогда Каламату: не Сахтан интересует ее, а только игра, азарт, всегда приятно щекочущий нервы... И Маринэ приняла решение.
...Шалаш пастуха Керима находился в долине, на расстоянии часа ходьбы от дома Каламата. Ночь выдалась лунная. Было очень тепло. Пряный аромат горного рододендрона наполнял воздух. Керим лежал на бурке у шалаша. Он не спал. Вокруг молчало все. Внезапно пастуху послышался шорох. Керим обернулся и обомлел: перед ним стояла молодая, вся в белом, женщина. Он никогда в жизни не видел такой красавицы. Пастух вскочил на ноги. "Не Гунда [1] ли это из сказки? — подумал он. — Конечно, Гунда". "Я не привидение, — сказала женщина, и этот голос напомнил ему звуки ачарпана. — Я знаю, что ты скучаешь в одиночестве. Мне тоже сегодня не спится, и я пришла посидеть с тобой. Со мной тебе не будет скучно".
Совладав с растерянностью, Керим пригласил гостью присесть на его бурку. Некоторое время оба молчали. Затем, осмотревшись, женщина заметила у самого входа в шалаш белого ягненка. Шейка его была обвязана розовой лентой. Гостья спросила: "Этот ягненок — тот самый, любимчик твоих хозяев — князя Каламата и его жены?"
"Да, верно, он самый и есть, — ответил пастух. — Но откуда тебе это известно, красавица?"
"Какой он красивенький! Подари мне его!"
Керим следил за каждым ее движением, и все в ней волновало его. Уж слишком красива была эта Гунда. "Недаром в сказке называют ее красоту неземной, — мелькнуло у него в голове. — Недаром она свела с ума знаменитого богатыря — нарта Сасрыкву. Он был очень силен и смел, этот богатырь. Сколько красавиц пытались подчинить его своим чарам, но ничего не сумели поделать. А вот встретил он только раз Гунду и сразу же загорелся таким страшным огнем, который ничем не тушится, пока не сгоришь совсем. Люди называют этот огонь страстью. Нарт Сасрыква так и сгорел, даже не коснувшись ее и мизинцем своего пальца..." Керим тоже чувствовал сейчас, будто охватило его всего какое-то пламя. Трепетно, с восхищением смотрел он на таинственную незнакомку.
А бывалая светская львица безошибочно угадывала, что происходит с этим пастухом, словно читала его мысли.
Керим сознавал, что не устоять ему против искушения. Он хотел скрыться, бежать, но не в силах был даже сдвинуться с места.
"Ну, — сказала, наконец, она. — Что так долго раздумываешь? Я дам тебе за ягненка много денег", — она сняла одно из колец, которыми были унизаны ее пальцы.
"О, нет! Не надо, не надо! — воскликнул он. — Не нужны мне деньги и золото. Послушай и пойми: если тебе нужна моя жизнь, — возьми, очаровательная Гунда. Я с наслаждением отдам ее тебе, потому что жизнью своей могу распоряжаться. Но этого ягненка я отдать не могу. Он не мой, а хозяина. Хочешь, дам тебе другого, точь-в-точь такого же? Ничем не отличишь его от этого, разве только розовой лентой вокруг шеи. Они ведь и на свет появились одновременно... Возьми того, другого! Я сейчас принесу его и покажу. Я..."
"Нет! Не другой, а этот полюбился мне сразу. Дай мне именно этого. Тогда я полюблю и тебя..." — Женщина лукаво улыбнулась.
Керим чувствовал, что почва уходит из-под его ног. Слишком велик был соблазн, слишком пленительна Гунда...
"Ведь ты же сам сказал, сейчас, что ягнят не отличить друг от друга, — строго промолвила гостья. — Так сними эту ленту и обвяжи ею шею другого ягненка. Каламат никогда не узнает о замене. Знать будем только ты и я..."
И, вновь улыбнувшись, заключила: "Неужели любовь Гунды не стоит такого, самого невинного обмана?!"
Эти слова потрясли и отрезвили Керима. Да, эта странная Гунда толкает его на обман. Собравшись с силами, он хотел уже сказать "Нет!", как снова заговорила гостья.
"Ну, скорее же! — торопила она. — Ночи осталось мало, и я жду твоей ласки, милый мой Керим!" — Она совсем близко подошла к нему. Он ощущал ее дыхание, теплоту ее тела. В порыве страсти он обнял женщину и стал осыпать ее поцелуями...
На другой день утром гости Каламата, завтракая, толковали о странном ночном исчезновении княгини. Вдруг вошла Маринэ и, приоткрыв шаль, поставила на пол перед всеми крохотного белого ягненка, шея которого была перевязана розовой лентой.
"Вы проиграли мне вашего Сахтана, князь, — сказала она. — Вот ваш любимчик. Пастух отдал его мне, а вам, если поинтересуетесь, покажет другого, очень схожего, с такой же лентой. Проверив, вы и сами убедитесь, что он не так уж тверд в своей честности, как вы утверждали в споре со мной".
"Я не проиграл, княгиня, — ответил Каламат, улыбаясь в пышные усы. — Вы довели его до того, что он, действительно, отдал вам нашего любимчика. Но утром, как только занялась заря, он пришел и рассказал мне все... Между прочим, Керим сейчас здесь, на кухне. Если вам угодно, могу позвать его, и он повторит свой рассказ в присутствии уважаемых гостей..."
"Нет, ради бога, не надо!" — едва вымолвила побледневшая княгиня и, закрыв лицо руками, с трудом произнесла:
"Я проиграла пари..."
Словно подкошенная, Маринэ опустилась на стул.
[1] Гунда — сестра богатырей-нартов в Нартском эпосе абхазов.
<< пред. << >> след. >> |