| << пред. << >> след. >> 64
Несколько дней господин Петьо немного меньше занимался мировыми событиями. Он не выходил теперь из цеха. По утрам жена приносила ему газеты прямо сюда. Если он был в это время занят, то просил ее читать вслух заголовки статей и военные сообщения. Хозяйка прислонялась к косяку двери и читала:
— «В начавшихся военных операциях принимают участие наземные, морские и воздушные силы...»
Хозяин прерывал ее:
— Человеку несведущему это мало что говорит. Но тому, кто знает, что такое война, и умеет читать между строк, понятно: многие парни уже лежат бездыханные на земле.
— «Английский пассажирский пароход «Атениа» торпедирован возле Гебридских островов...»
— Да, это тяжелый удар. Однако неплохо, что англичане почувствуют войну на собственной шкуре. Может, они теперь станут шевелиться быстрее, не так, как в четырнадцатом году.
Хозяйка останавливалась, разворачивала газету и снова начинала читать:
— «Английские самолеты сбрасывают миллионы листовок на территорию Германии. Листовки эти гласят: «Мы не питаем никакой вражды к немецкому народу, мы готовы заключить мир с любым по-настоящему миролюбивым немецким правительством».
— Смотри-ка, с них уже довольно. Меня это не удивляет. Я англичан хорошо знаю... Листовки разбрасывают! Плевать я на это хотел. Они думают, что можно выиграть войну, размахивая бумагой перед физиономиями бошей!
К концу первой недели, убедившись, что дела в цехе идут на лад, хозяин снова начал по нескольку раз в день исчезать. Он добегал до кафе «Коммерс» и через полчаса возвращался со свежими новостями и сплетнями.
Девятого сентября, войдя в цех, он крикнул:
— У меня есть новости об Андре. Мы только что выпили по стаканчику с одним сержантом, он служит вместе с нашим мастером и приехал сюда за обмундированием. Боюсь, ребята, вы больше не увидите своего мастера.
Жюльен и Кристиан переглянулись. Хозяин понизил голос, указал рукой на дверь и прибавил:
— Вы только женщинам не проболтайтесь. Этого делать нельзя, они еще кому-нибудь расскажут, и так до его жены дойдет... И вовсе он не служит поваром в походной кухне, он — гранатометчик в передовых частях... Знаете, для такого человека, как я, который понимает что к чему, это о многом говорит.
На следующий день он сообщил о смерти Виктора.
— Это точно, — сказал он. — Солдат, который служит с ним в одном полку, написал об этом домой. Вот только похоронная еще не пришла. Так что распространять новость пока не следует.
— А кто он такой, этот солдат? — полюбопытствовал Жюльен.
— Сам не знаю. Мне об этом рассказал один малый в кафе «Коммерс». Он знаком с его свояченицей.
Они много говорили о смерти Виктора вплоть до того дня, когда узнали от его невесты, что он себя отлично чувствует и что его полк вот уже две недели стоит в шестидесяти километрах от границы.
Хозяин пожал плечами.
— Есть же такие мерзавцы, которые любят распространять дурные вести! — заявил он. — Так бывает во время каждой войны. Они деморализуют народ... Эти люди подкуплены врагом.
И он обрушился на шпионов, на парашютистов, а заодно стал проклинать воздушные тревоги.
Уже скоро оба ученика перестали прислушиваться к его словам. К тому же торговля, которая в первые дни войны заглохла, теперь снова несколько оживилась. Поэтому Жюльену и Кристиану приходилось работать все дольше и дольше, и от усталости у них ныли руки и плечи.
Во вторник, в середине сентября, Жюльен навестил родителей. Вернее, он поехал к ним в понедельник вечером, но должен был вернуться во вторник после обеда, чтобы замесить тесто. Покончив с работой, он вышел из цеха и двинулся к Бирже труда. В небольшом помещении, где он уже давно не бывал, он застал двух женщин: они разговаривали с широкоплечим, дородным и краснолицым мужчиной. Одна из женщин спросила:
— Что тебе нужно, товарищ кондитер?
— Я хотел бы потолковать с господином Жакье.
— Это я, — сказал толстяк.
Голос у него был глухой и низкий. Когда он говорил, все лицо у него подрагивало, особенно подбородок. Жюльен подошел ближе.
— Меня зовут Жюльен Дюбуа, — начал он. — Мой дядя...
Толстяк прервал его.
— Знаю, ты племянник Пьера Дантена. Славный был человек! Когда началась война, я сразу вспомнил о нем. Что бы он сказал, если б увидел, какие вещи творятся! Может быть, это даже лучше, что он умер до начала войны.
Жакье умолк. Обе женщины одобрительно кивнули. Он что-то проворчал, потом спросил Жюльена:
— Ну, как работается? Я до сегодняшнего дня тебя ни разу не видал, но ты, верно, знаешь, мне уже пришлось однажды заниматься твоими делами.
— Благодарю вас, — сказал мальчик.
— Не за что меня благодарить, это моя обязанность. Вот только не хватает у меня времени во всем самому разбираться. Следовало бы еще разок зайти к твоему папаше Петьо. Что, он по-прежнему придирается к тебе?
— Нет, с тех пор как началась война, он не придирается, — сказал Жюльен.
— Понятно! Людей-то у него не осталось, я уверен, что он на тебя всю работу навалил.
Жюльен молча кивнул.
— Он должен бы теперь и платить тебе соответственно, — заметил Жакье.
— Дело в том...
Мальчик умолк, он колебался.
— Давай-давай, чего замолчал? — сказал Жакье.
— Дело в том, что я так или иначе первого октября должен уйти. У меня контракт. И он заканчивается тридцатого сентября.
— Ну и что? Ты хотел бы остаться?
— Нет! — вырвалось у мальчика. — Двух лет с меня достаточно.
Жакье и обе женщины рассмеялись.
— Да, этого больше чем достаточно, — проговорила одна из них. — Всем хорошо известно, что представляют собой папаша Петьо и его двуличная супруга, я уж не говорю об этой старой ведьме, мамаше Раффен!
— Стало быть, тебе нужно другое место, — продолжал Жакье. — Ну, теперь это проще простого.
— У меня уже есть место, — сказал мальчик. — Я сегодня был в Лоне. Родители подыскали мне место еще до объявления войны. Ведь уже тогда было известно, что первого октября я ухожу от хозяина.
— Ну, а теперь тебе хочется уйти или остаться? — спросил Жакье.
— Я бы хотел уйти, но не знаю, имею ли я право или нет?
Жакье поскреб свой внушительный подбородок.
— Вы заключили контракт?
— Да, господин Жакье.
— А дополнительных обязательств в отношении Петьо ты на себя не принимал?
— Нет, но мне кажется, он решил, что я останусь.
— Он тебя о чем-нибудь спрашивал?
— Нет. Только он теперь часто говорит, что из меня получится неплохой рабочий.
Жакье захохотал.
— Видно, у него на сердце кошки скребут, — сказал он. — Но только он, конечно, предпочел бы, чтобы ты сам попросил у него место. Или просто остался без всяких разговоров. Тогда он смог бы положить тебе то жалованье, какое сам пожелает.
Жюльен немного подумал, потом снова спросил:
— Значит, если я захочу уйти, то еще не поздно его предупредить?
Жакье положил обе руки на небольшой столик, затем оперся на локти и чуть подался вперед. Откашлявшись, он неторопливо стал объяснять:
— Слушай меня внимательно. Если ты решил уйти, ты ничего не обязан ему говорить. Твой хозяин уже предупрежден об этом два года назад. Ты поступил к нему в обучение по контракту, вы оба подписали этот контракт, стало быть, он не хуже тебя знает, какого числа истекает срок. Вот почему ты не должен ни о чем предупреждать. Если хочешь, ты вправе нынче вечером напомнить ему, что у тебя нет желания оставаться дольше под его гостеприимным кровом.
Обе женщины и Жюльен прыснули. Жакье немного помолчал, потом прибавил:
— Ты вправе также дождаться получки, положить деньги в карман и сказать: «Спокойной ночи, хозяин, довольно я на вас насмотрелся, а теперь, пожалуй, дома поживу!»
Все снова рассмеялись. Толстяк встал, подошел к мальчику и положил руку ему на плечо.
— Я не стану давать тебе советы, — сказал он. — Ты уже достаточно взрослый и поступишь так, как тебе захочется. Но, должен тебе сказать, я всегда считал, что нелепо делать гадости хозяину, если можно без этого обойтись. Смысл профсоюзного движения совсем в другом. Не затем люди живут на земле, чтобы грызться без нужды. И без того хватает войн... А человек — это человек. Ты меня понимаешь?
Жюльен кивнул. Жакье проводил его до дверей, помешкал, кашлянул и затем сказал:
— С другой стороны, если ты и в самом деле уверен, что этот субъект — мерзавец, тебе виднее. Судя по тому, что мне о нем говорил твой дядя, и по тому, что мне известно от Колетты, ваш хозяин не самый лучший представитель рода человеческого.
Жакье внезапно умолк, поморгал, потом, сжав руку Жюльена, вдруг проговорил:
— Вот что, давай-ка вспомним твоего дядю Пьера. Ты его хорошо знал?
— Еще бы!
— И любил?
— Еще бы!
— Будь он жив, ты бы к нему обратился за советом?
— Конечно.
— Так вот, поразмысли хорошенько, спроси себя, как бы он поступил на твоем месте... Поразмысли, и я уверен, что тогда ты поступишь, как должен поступить человек, потому что Пьер Дантен был человек... Настоящий человек.
<< пред. << >> след. >> |