| << пред. << >> след. >> XII
Назавтра ветер улегся, и Роджер с мальчиками пошли купаться, а Томас Хадсон сидел на верхней веранде и писал. Эдди сказал, что соленая морская вода не страшна для израненных ног Дэвида, нужно только сразу же после купания наложить свежие повязки. Работая, Томас Хадсон время от времени поглядывал на море и на пловцов. Он думал о том, выйдет у Роджера что-нибудь со вчерашней девушкой или нет, но эти мысли отвлекали его от работы, и он их отогнал. Трудней было отогнать другую мысль — о том, до чего эта девушка похожа на мать Тома-младшего, какой он ее впервые увидел. Впрочем, мало ли девушек умудрялись каким-то образом казаться ему похожими на нее, думал он, продолжая работать. Он был убежден, что еще встретится с этой девушкой и даже будет встречаться часто. Это было ясно по всему. Ну что ж, она живописна, и она как будто славная девушка. А если она ему напоминает мать Томми, тем хуже. Тут ничего не поделаешь. Бывало это с ним, не раз и не два — бывало и проходило. Он продолжал работать.
Он уже знал, что картина будет удачная. Вот с другой, где рыба должна быть написана в воде, ему придется помучиться. Пожалуй, с нее надо было начать, подумал он. Но теперь уж лучше довести эту до конца. А той можно будет заняться после того, как они уедут.
— Давай я перенесу тебя, Дэви, — услышал он голос Роджера. — А то забьется песок, больно будет.
— Хорошо, — сказал Дэвид. — Только сперва я ополосну ноги в океане.
Роджер донес его до дому и усадил в кресло у самой двери, выходившей на берег. Когда они проходили под верхней верандой, Томас Хадсон услышал, как Дэвид спрашивал:
— Мистер Дэвис, вы думаете, она придет?
— Не знаю, — сказал Роджер. — Надеюсь, что придет.
— Правда, она красивая, мистер Дэвис?
— Очень.
— Мне кажется, мы ей понравились. Мистер Дэвис, а что она вообще делает, как вы думаете?
— Не знаю. Не спрашивал.
— Томми в нее влюблен. И Энди тоже.
— А ты?
— Не знаю. Я так легко не влюбляюсь, как они. Но мне бы хотелось увидеть ее опять. Мистер Дэвис, а она не шлюха, по-вашему?
— Не знаю. Непохоже. С чего это ты?
— Томми говорит, что влюблен в нее, но что она, скорей всего, просто шлюха. А Энди говорит, пусть, ему это не мешает.
— Непохоже, — еще раз повторил Роджер.
— Мистер Дэвис, а эти ее спутники, правда, они какие-то странные?
— Есть немножко.
— Интересно, что они вообще делают?
— А вот она придет, мы у нее и спросим.
— Вы думаете, она придет?
— Придет, — сказал Роджер. — Можешь не беспокоиться.
— Это Энди и Томми беспокоятся. А я влюблен не в нее. Вы знаете, в кого. Я вам рассказывал.
— Помню. Она, между прочим, на нее похожа, — сказал Роджер.
— Может быть, она ее видела в кино и нарочно старается быть на нее похожей, — сказал Дэвид.
Томас Хадсон продолжал работать.
Роджер возился с ногами Дэвида, когда она показалась на пляже. Она была босиком, в купальном костюме и в юбке из той же материи, а в руке она несла пляжную сумку. Томасу Хадсону было приятно увидеть, что ноги у нее так же хороши, как лицо и как грудь, форму которой он вчера угадал под свитером. Плечи и руки были чудесные, и вся она была коричневая от загара. Никакой косметики на ней не было, только губы подкрашены: они были чудесного рисунка, и ему захотелось увидеть их без помады.
— Вот и я, — сказала она. — Не опоздала?
— Нет, — ответил ей Роджер. — Мы уже выкупались, но я пойду еще.
Роджер выдвинул кресло на самый пляж, и, когда девушка наклонилась над Дэвидом, ее волосы перевесились вперед, открыв на затылке тугие, короткие завиточки, которые Томасу Хадсону хорошо видны были сверху. Они серебрились от солнца на загорелой коже.
— Что это у него с ногами? — спросила она. — Бедненький.
— Я стер их до крови, когда тащил из воды большую рыбу, — сказал Дэвид.
— Очень большую?
— Мы точно не знаем. Она сорвалась.
— Какая жалость.
— Да ну, что там, — сказал Дэвид. — Мы уже и забыли.
— А купаться с этим ничего, можно?
Роджер мазал стертые места меркурохромом. Они были сухие и чистые, только кожа немного сморщилась от соленой воды.
— Эдди говорит, это даже полезно, — сказал Дэвид.
— Кто такой Эдди?
— Наш повар.
— А повар у вас и за врача?
— Он хорошо разбирается в таких вещах, — объяснил Дэвид. — И мистер Дэвис тоже сказал, что можно.
— А что еще скажет мистер Дэвис? — спросила она Роджера.
— Что он рад вас видеть.
— Очень приятно. Вы, молодежь, вчера бурно провели вечер?
— Не слишком, — сказал Роджер. — Сыграли в покер, потом я почитал немного и лег спать.
— Кто выиграл в покер?
— Энди и Эдди, — сказал Дэвид. — А вы что делали?
— Мы играли в триктрак.
— А как вам спалось? — спросил Роджер.
— Хорошо. А вам?
— Великолепно, — сказал он.
— Из нас один Томми умеет играть в триктрак, — сказал девушке Дэвид. — Его выучил один непутевый человек, который потом оказался феей.
— Неужели? Грустная история.
— Как Томми рассказывает, она не такая уж грустная, — сказал Дэвид. — Плохого ничего не случилось.
— По-моему, про фей всегда грустно слушать, — сказала она. — Бедные феи.
— Да нет, тут даже интересно было, — сказал Дэвид. — Понимаете, этот непутевый человек, который учил Томми играть в триктрак, стал ему объяснять, кого называют феями и почему, и рассказывать ему про греков и про Дамона и Пифиния, и про Давида и Ионафана. Вроде того, как в школе рассказывают про икру и молоки у рыб или про пчел, как они оплодотворяют растения пыльцой. А Томми его спросил, читал ли он книгу Андре Жида. Как эта книга называется, мистер Дэвис? Не «Коридон», а другая, где про Оскара Уайльда?
— «Si le grain ne meurt» [1], — сказал Роджер.
[1] «Если зерно не погибнет» (франц.).
— Ужасная книга, а Томми брал ее с собой в школу и читал ребятам. Читал и переводил — ребята ведь не понимали по-французски. В общем это порядочная скука, но когда мистер Жид попадает в Африку, тут-то и начинается ужасное.
— Я читала, — сказала девушка.
— А, тем лучше, — сказал Дэвид. — Значит, вы понимаете, о чем я говорю. Так вот, этот человек, который учил Томми играть в триктрак, а потом оказался феей, он страшно удивился, когда Томми упомянул эту книгу, но и обрадовался тоже, потому что ему можно было не начинать своих объяснений, так сказать, с пчел и цветочков. «Я, — сказал он, — очень рад, что ты знаешь», или что-то в этом роде. А Томми ему ответил — мне так понравился этот ответ, что я его заучил наизусть: «Мистер Эдвардс, у меня к гомосексуализму интерес чисто академический. Большое спасибо, что вы меня научили играть в триктрак, и всего вам хорошего». У Тома тогда были замечательные манеры, — сказал Дэвид. — Он только что вернулся из Франции, где жил вместе с папой, и у него были замечательные манеры.
— А ты тоже жил во Франции?
— Мы все там жили, только в разное время. Но один Томми хорошо это помнит. У Томми вообще самая лучшая память. И он все запоминает очень верно. А вы когда-нибудь жили во Франции?
— Очень долго жила.
— Вы там учились?
— Да. В одном парижском пригороде.
— Придет Томми, надо будет вам поговорить с ним, — сказал Дэвид. — Он так знает Париж и его пригороды, как я — здешние отмели и рифы. Даже, наверно, лучше.
Она теперь сидела в тени, падавшей от веранды, и пропускала между пальцами ног струйки белого песка.
— Расскажи мне про отмели и рифы, — попросила она.
— Я вам лучше их покажу, — сказал Дэвид. — Возьмем гребную лодку и поедем с вами на отмели, а там можно будет поплавать и поохотиться под водой — если вы это любите. А иначе большой риф и не рассмотришь как следует.
— С удовольствием поеду.
— Кто там с вами на яхте? — спросил Роджер.
— Люди. Вам они не понравятся.
— Почему же, они, кажется, симпатичные.
— Мы непременно должны разговаривать в таком стиле?
— Нет, — сказал Роджер.
— Один вам вчера продемонстрировал образец настойчивости. Это самый богатый и самый скучный. Но, может быть, довольно о них? Все они очень хорошие и замечательные, и с ними можно умереть со скуки.
Прибежал Том-младший, а за ним Эндрю. Они купались в другом конце пляжа, а выйдя из воды, увидели девушку около кресла Дэвида и пустились бегом по слежавшемуся песку. Эндрю по дороге отстал и совсем запыхался.
— Не мог меня подождать? — сказал он Тому-младшему.
— Прости, Эндрю, — ответил Том. И потом обратился к девушке: — Доброе утро. Мы вас не дождались и пошли купаться.
— Извините, что опоздала.
— Вы не опоздали. Мы все будем купаться еще раз.
— Я не буду, — сказал Дэвид. — Идите все сейчас. А то я тут уже слишком разговорился.
— Что прибой сильный, пусть вас не смущает, — сказал Том-младший девушке. — Тут дно понижается отлого, не сразу.
— А нет здесь акул или барракуд?
— Акулы приплывают только ночью, — сказал ей Роджер. — А барракуд бояться нечего. Они нападают, только если вода грязная и мутная.
— Они тогда могут напасть по ошибке, — объяснил Дэвид. — Заметят, в воде что-то белеет, а что, не разглядеть. Мы тут постоянно встречаем барракуд во время купания.
— Плывешь и вдруг видишь такую уродину чуть не рядом, только поглубже, — сказал Том-младший. — Они очень любопытные, эти барракуды. Но чаще всего они сразу же уплывают.
— А вот если у вас рыба в сетке или на гарпуне, — сказал Дэвид, — на рыбу они непременно бросятся, могут тогда и вас задеть ненароком. Они ведь страх какие быстрые.
— Или когда вы плывете среди стаи лобанов или сардин, — сказал Том-младший. — Тут они могут вас зацепить, врезавшись в стаю.
— А вы держитесь между Томми и мной, — сказал ей Энди. — Тогда ничего с вами не случится.
Волны с грохотом обрушивались на берег, и, пока разбившаяся волна уползала назад, давая место новой, на полосу твердого сырого песка успевали слететься морские зуйки и ржанки.
— А может, не стоит купаться в такую волну, когда ничего не видно?
— Почему не стоит, — сказал Дэвид. — Нужно только осторожно ступать по дну до того, как бросишься вплавь. А вообще в такую волну даже меньше шансов наткнуться на морского кота.
— Мы с мистером Дэвисом будем оберегать вас, — сказал Том.
— И я буду вас оберегать, — сказал Энди.
— Вряд ли вам встретится какая-нибудь рыба в полосе прибоя, — сказал Дэвид. — Разве что маленькие помпано. Они приплывают к берегу кормиться песчаными блохами. На них приятно смотреть в воде, они любопытные и доверчивые.
— Вас послушать, так кажется, будто собираешься купаться в аквариуме, — сказала девушка.
— Энди научит вас выпускать воздух из легких так, чтобы дольше держаться под водой, — продолжал Дэвид. — Том вам расскажет, что нужно делать, чтобы спастись от мурены.
— Перестань ее запугивать, Дэв, — сказал Том-младший. — Это ведь он у нас подводный король, а мы нет. Но именно потому, мисс Брюс...
— Одри.
— Одри, — повторил Том и запнулся.
— Так что же ты хотел сказать, Томми?
— Забыл, — сказал Томми. — Ну, пошли в воду. Томас Хадсон еще некоторое время работал. Потом сошел вниз и, присев около Дэвида, стал смотреть на четверку пловцов, то показывавшихся, то вновь исчезавших среди гребней пены. Девушка купалась без шапочки и в воде была вся гладкая, как тюлень. Плавала она не хуже Роджера, уступая ему только в силе движений. Наконец они вышли на берег и, ступая по твердому песку, пошли к дому; мокрые волосы девушки, откинутые со лба, облепили голову, ничем не маскируя ее природную форму, и Томас Хадсон подумал, что еще не встречал женщины с таким прелестным лицом и красивым телом. Кроме одной, подумал он. Кроме одной, которая была самой прелестной и самой красивой. Брось думать об этом, сказал он себе. Смотри на девушку и радуйся, что она здесь.
— Ну как купание? — спросил он ее.
— Замечательно, — улыбнулась она ему. — Но я ни одной рыбы не видела, — сказала она Дэвиду.
— Трудно увидеть, когда так много пены, — сказал Дэвид. — Разве если столкнешься вплотную.
Она села на песок и обхватила руками колени. Ее непросохшие волосы падали до самых плеч, а Том-младший и Энди сидели по обе ее стороны. Роджер растянулся на песке лицом к ней и положил голову на скрещенные руки. Томас Хадсон отворил забранную проволочной сеткой дверь, поднялся наверх и снова сел за работу. Это будет самое лучшее, решил он.
А девушка, теперь скрытая от глаз Томаса Хадсона, сидела на песке и смотрела на Роджера.
— Взгрустнулось? — спросила она.
— Нет.
— Думы одолевают?
— Может быть. Не знаю сам.
— В такой день, как сегодня, приятно совсем ни о чем не думать.
— Ладно. Не думать, так не думать. А на волны смотреть можно?
— Это никому не заказано.
— Хотите, искупаемся еще раз?
— Попозже.
— Кто вас учил плавать? — спросил ее Роджер.
— Вы.
Роджер поднял голову и посмотрел на нее.
— Помните пляж на Антибском мысу? Маленький пляж на Иден-Рок. Я часто смотрела, как вы прыгали с вышки на Иден-Рок.
— Откуда вы взялись, черт побери, и как ваше настоящее имя?
— Я приехала, чтобы встретиться с вами, а мое имя я вам уже сказала: Одри Брюс.
— Нам уйти, мистер Дэвис? — спросил Том-младший.
Роджер ему даже не ответил.
— Как ваше настоящее имя?
— Когда-то я была Одри Рейберн.
— А зачем вы приехали со мной встретиться?
— Захотела и приехала. А что, напрасно?
— Нет, — ответил Роджер. — Кто вам сказал, что я здесь?
— Один противный субъект, которого я повстречала в Нью-Йорке у знакомых. У вас с ним была драка. Он сказал, что вы здесь болтаетесь на берегу и пробавляетесь чем придется.
— Не так уж плохо пробавляюсь, — сказал Роджер, глядя на море.
— Он еще много чего про вас говорил. И все не слишком лестное.
— С кем вы были тогда в Антибе?
— С мамой и Диком Рэйберном. Теперь вспоминаете?
Роджер сел и уставился на нее. Потом вскочил, схватил ее в объятия и расцеловал.
— Будь я не ладен, — сказал он.
— Так я не напрасно приехала? — спросила она.
— Девчонка, — сказал Роджер. — Неужели это в самом деле вы?
— Требуются доказательства? Не желаете верить на слово?
— Я не запомнил никаких тайных примет.
— А как я вам теперь нравлюсь?
— Безмерно.
— Не воображали же вы, что я на всю жизнь останусь похожей на жеребенка? Помните, вы мне как-то сказали в Отейле, что я похожа на жеребенка, и я плакала.
— Но это ведь был комплимент. Я сказал, что вы похожи на жеребенка с иллюстрации Теньеля к «Алисе в Стране Чудес».
— А я плакала.
— Мистер Дэвис и Одри, — сказал Энди. — Мы идем выпить кока-колы. Вам принести?
— Мне не нужно. А вам, девчонка?
— Я бы с удовольствием выпила.
— Пошли, Дэв?
— Нет. Я хочу дослушать.
— Ну знаешь ли — а еще брат называется, — сказал ему Том-младший.
— Принесите и мне кока-колы, — попросил Дэвид. — Продолжайте, мистер Дэвис, я вам не буду мешать.
— Мне ты не мешаешь, Дэви, — сказала девушка.
— Куда же вы девались потом и почему вы теперь Одри Брюс?
— Тут довольно сложная история.
— Могу себе представить.
— Мама в конце концов вышла замуж за некоего Брюса.
— Я его хорошо знал.
— Я его очень любила.
— Я пас, — сказал Роджер. — Ну, а «Одри» откуда?
— Это мое второе имя. Я на него перешла потому, что мне не очень нравилось мамино.
— А мне не очень нравилась сама мама.
— Мне тоже. Я любила Дика Рэйберна, и я любила Билла Брюса, а в вас я была влюблена и в Томаса Хадсона была влюблена. Он меня тоже не узнал, да?
— Не знаю. Он ведь чудак, мог и узнать, да промолчать. Но он говорит, что вы похожи на мать Томми.
— Я бы хотела, чтобы это было так.
— Нечего вам хотеть, потому что это так и есть.
— Вы правда на нее похожи, — сказал Дэвид. — Уж мне можете поверить. Простите, пожалуйста, Одри, что я вмешиваюсь и вообще что я тут торчу.
— Не были вы влюблены ни в меня, ни в Тома, — сказал Роджер.
— А вот и была. Вы этого знать не можете.
— Где теперь ваша мама?
— Она замужем за неким Дэеффри Таунсендом и живет в Лондоне.
— И все еще употребляет наркотики?
— Да. И все еще красива.
— В самом деле?
— Вот именно в самом деле. Не думайте, что это дочернее пристрастие.
— Когда-то вы были примерной дочерью.
— И примерной католичкой. Я за всех молилась. За все болела душой. Я соблюдала за маму все посты, чтобы снискать ей благодать легкой смерти. А как горячо я молилась за вас, Роджер.
— Жаль, это не очень мне помогло, — сказал Роджер.
— И мне жаль, — сказала она.
— А еще неизвестно, Одри. Вдруг да поможет когда-нибудь, — сказал Дэвид. — То есть я не хочу сказать, что мистер Дэвис нуждается в этом. Я вообще про молитвы.
— Спасибо, Дэв, — сказал Роджер. — А куда девался Брюс?
— Он умер. Вы разве не помните?
— Нет. Что Дик Рэйберн умер, это я помню.
— Не удивительно.
— Да.
Вернулись Томми и Энди с запотевшими бутылками кока-колы, и Энди подал одну бутылку девушке, а другую Дэвиду.
— Спасибо, — сказала девушка. — Замечательно, что холодная.
— А знаете, Одри, я вас вспомнил, — сказал Том-младший. — Вы приходили в мастерскую с мистером Рэйберном. И всегда молчали. И мы все вместе ходили в цирк — вы, я, папа и мистер Рэйберн, и на скачки мы ездили. Только вы тогда не были такая красивая.
— Неправда, была, — сказал Роджер. — Можешь спросить папу.
— Мне очень жаль мистера Рэйберна, — сказал Том-младший. — Я хорошо помню, как это случилось. Его убило во время соревнований по бобслею — санки сорвались на крутом повороте и врезались в толпу. Он перед тем долго болел, и мы с папой его навещали. А потом стал поправляться, и ему захотелось поехать на эти соревнования. Лучше бы он не ездил. Мы при этом не были. Простите, Одри, может быть, вам тяжело вспоминать об этом.
— Он был хороший человек, — сказала Одри. — Но мне не тяжело, Томми. Прошло уже столько лет.
— А со мной или с Дэвидом вы не были знакомы? — спросил Энди.
— Как же это могло быть, наездник?
— Нас тогда еще на свете не было, — сказал Дэвид.
— А откуда мне знать, — сказал Энди. — Я про Францию ничего не помню и не думаю, чтобы ты помнил много.
— Я этого и не говорю. Томми помнит Францию за нас всех. А я потом буду помнить этот остров. И еще я помню все папины картины, которые видел.
— А те, где скачки, помнишь? — спросила Одри.
— Те, что видел, помню все.
-- Там на некоторых есть я, — сказала Одри. — В Лонгшане, в Отейле, в Сен-Клу. Но всегда только с затылка.
— А, если с затылка, тогда я вас помню, — сказал Том-младший. — У вас были распущенные длинные волосы, а я сидел на два ряда выше вас, чтобы лучше видеть. День был чуть туманный — знаете, бывают такие осенние дни, когда воздух будто полон сизого дыма, — и места у нас были на верхней трибуне, прямо против канавы с водой, а большой барьер и каменная стенка приходились слева от нас. Финиш был ближе к нам, а канава с водой на другой стороне круга. И всегда я был позади вас и чуть повыше, если только мы не стояли внизу, у дорожки.
— Ты мне тогда казался очень смешным мальчуганом.
— Я, наверно, и был смешной. А вы всегда молчали. Может, вам не о чем было говорить с таким малышом. Но правда ипподром в Отейле чудесный?
— Замечательный. Я там в прошлом году была.
— Может, и мы побываем этим летом, Томми, — сказал Энди. — А вы тоже ездили с ней на скачки, мистер Дэвис?
— Нет, — сказал Роджер. — Я был только ее учителем плавания.
— Вы были моим героем.
— А папа не был вашим героем? — спросил Эндрю.
— Конечно, был. Но я не давала себе мечтать о нем, потому что он был женат. Когда они с матерью Тома разошлись, я написала ему письмо. Там с большой силой говорилось о моих чувствах и о моей готовности занять место матери Тома, если это возможно. Но я так и не отправила это письмо, потому что он женился на матери Дэви и Энди.
— Да, не так все просто в жизни, — сказал Том-младший.
— Расскажите нам еще про Париж, — сказал Дэвид. — Раз мы туда едем, нам нужно узнать о нем побольше.
— Я помню, Одри, как мы, бывало, стояли у самых перил и лошади, после заключительного препятствия, мчались прямо на нас, словно вырастая с каждой секундой, и помню глухой стук копыт по дерну, когда они наконец пролетали мимо.
— А ты помнишь, как в холодные дни мы теснились к большим braziers, чтобы согреться, и ели бутерброды, купленные в баре?
— Лучше всего бывало осенью, — сказал Том-младший. — Домой мы возвращались в открытом экипаже, помните? Через Булонский лес и потом вдоль берега, а кругом уже сумерки, и жгут сухие листья, и буксиры тянут баржи по Сене.
— Как это ты так хорошо все запомнил? Ведь ты был совсем крошечным мальчуганом.
— Я помню каждый мост от Сюрена до Шарантона, — сказал Том-младший.
— Быть не может.
— Я не взялся бы перечислить их по названиям. Но они у меня все в голове.
— Не поверю я, что ты все это помнишь. И потом, река ведь довольно безобразна, кое-где и многие мосты тоже.
— Знаю. Но ведь я еще после вас очень долго жил в Париже, и мы с папой чуть не все берега исходили пешком. И где красиво и где безобразно, и во многих местах я с приятелями ловил рыбу.
— Ты правда ловил рыбу в Сене?
— Правда.
— И твой папа тоже?
— Не так часто, но иногда ловил — в Шарантоне. Но обычно ему после работы хотелось размяться, и мы с ним ходили и ходили, пока я не уставал до того, что уже не мог идти дальше, и тогда мы возвращались домой на автобусе. А когда у нас стало больше денег, то в экипаже или на такси.
— Но были же у вас деньги в тот год, когда мы ездили на скачки.
— Наверно, были, — сказал Том-младший. — Вот этого я точно не помню. Скорей всего — когда были, когда нет.
— А у нас всегда были деньги, — сказала девушка. — Мама выходила замуж только за людей с большими деньгами.
— Значит, вы богатая, Одри? — спросил Том-младший.
— Нет, — сказала девушка. — Мой отец частью истратил, частью потерял свое состояние после того, как женился на маме, а ни один из моих отчимов меня не обеспечил.
— Вам деньги не нужны, — сказал ей Эндрю.
— Знаете что, живите у нас, — сказал ей Томми. — Вам у нас будет очень хорошо.
— Заманчивое предложение. Но не могу же я жить на ваш счет.
— Мы отсюда едем в Париж, — сказал Энди. — Поедемте с нами. Вот будет здорово. Мы с вами вдвоем осмотрим все арондисманы.
— Надо будет подумать, — сказала девушка.
— Хотите, я вам приготовлю коктейль, чтобы легче было принять решение, — сказал Дэвид. — В книгах мистера Дэвиса всегда так поступают.
— Вы меня подпоить хотите.
— Известный прием торговцев живым товаром, — сказал Том-младший. — А когда жертва приходит в себя, оказывается, она уже в Буэнос-Айресе.
— Ну, значит, ей дали чего-нибудь адски крепкого, — сказал Дэвид. — До Буэнос-Айреса неблизкий путь.
— Ничего нет крепче мартини, который приготовляет мистер Дэвис, — сказал Эндрю. — Угостите ее своим мартини, мистер Дэвис.
— Хотите, Одри? — спросил Роджер.
— Выпью, если не слишком долго ждать ленча.
Роджер пошел приготовлять коктейль, а Том-младший пересел к девушке поближе. Энди теперь сидел у ее ног.
— Смотрите, Одри, лучше не пейте, — сказал Том-младший. — Ведь это первый шаг. Помните, се n'est que le premier pas qui compte [1].
[1] Стоит только сделать первый шаг (франц.).
Наверху Томас Хадсон продолжал накладывать мазок за мазком. Он невольно слушал их разговор, но ни разу не глянул вниз после того, как они вернулись с купания. Ему трудно приходилось в том панцире работы, который он создал себе для защиты от внешнего мира, но он думал: если я брошу работать сейчас, я могу совсем лишиться этой защиты. Ведь будет довольно времени для работы, когда они все уедут, возразил он себе. Но он знал, что бросать сейчас работу нельзя, что тогда рушится вся система безопасности, которую он себе создал работой. Сделаю ровно столько, сколько сделал бы, если б их тут не было, думал он. Потом приберу все и пойду вниз, а Рейберна, и Париж, и все прошлое выкину из головы. Но, работая, он чувствовал, как внутрь уже закрадывается тоска одиночества. Работай, сказал он себе. Держись и не изменяй своим привычкам, они скоро понадобятся тебе.
Когда Томас Хадсон отработал положенное и спустился вниз, мысли его еще были заняты живописью. Он сказал девушке: «Привет!», потом отвернулся в сторону. Потом снова посмотрел на нее.
— Я поневоле все слышал, — сказал он. — Или, если хотите, подслушал. Очень рад, что мы, оказывается, старые друзья.
— И я рада. А вы меня в самом деле не узнали?
— Может быть, и узнал, — сказал он. — Ну, пора к столу. Вы уже высохли, Одри?
— Я приму душ и переоденусь, — сказала она. — У меня с собой блузка и юбка.
— Скажи Джозефу и Эдди, что мы готовы, — сказал Томас Хадсон Тому-младшему. — Идемте, Одри, я покажу вам, где душ.
Роджер ушел в дом.
— Мне было бы неприятно думать, что я сюда попала обманом, — сказала девушка.
— Вы этого и не сделали, — сказал Томас Хадсон.
— Я могу ему чем-нибудь помочь, как вам кажется?
— Попробуйте. Для спасения его души нужно, чтобы он стал хорошо работать. Я по душам не специалист. Но я знаю, что свою он продешевил, когда первый раз приехал на побережье.
— Но ведь он теперь пишет новый роман. И роман замечательный.
— Откуда вы это знаете?
— Читала в газете. В статье Чолли Никербокера, кажется.
— А-а, — сказал Томас Хадсон. — Ну, тогда, значит, так и есть.
— Вы правда думаете, что я могу ему помочь?
— Попробуйте.
— Это все не так просто.
— Просто ничего не бывает.
— Рассказать вам почему?
— Нет, — сказал Томас Хадсон. — Лучше вы причешитесь, оденьтесь и приходите наверх. А то пока он ожидает, ему может попасться на глаза другая женщина.
— Вы раньше таким не были. Мне казалось, вы самый добрый человек на свете.
— Очень жаль, что я изменился. Но я искренне рад встрече, Одри.
— Мы ведь старые друзья, правда?
— Еще бы, — сказал он. — Ну, скорей приводите себя в порядок, переодевайтесь и приходите наверх.
Он отвернулся, и она скрылась за дверью душа. Он сам не мог понять, что такое с ним происходит. Но радость этих летних недель вдруг пошла в нем на убыль, как во время смены течений за отмелью, когда в узком проливе, ведущем в открытое море, начинается отлив. Всматриваясь в море и в береговую линию, он заметил, что течение уже изменилось и на вновь обнажившейся полосе мокрого песка деловито хлопочут береговые птицы. Он еще раз долгим взглядом окинул берег и ушел в дом.
<< пред. << >> след. >> |