Кашиф Мисостович Эльгар (Эльгаров). Долгий мост
Рассказ.
-------------------------------------------------------------------
Ночное солнце: Повести и рассказы. Пер. с кабард. — М.: Сов. Россия, 1984. — 256 с.
Перевод В. Грибова
Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, ноябрь 2005
-------------------------------------------------------------------
Если выйти из дубового леса, сразу окажешься на взгорье, под которым сердито журчит и пенится наша речка Дыгамысопс [1]. Вода в ней действительно холодная не только зимой, но и летом. Одним словом, Теневая. Не зря ее так называют: солнечные лучи не проникают к ней; стынет река в тени гор, покрытых дубняком, томится и тоскует по свету и теплу. Теневая словно мстит всему миру за то, что лишена солнца, которого так много на земле.
[1] Дыгамысопс — название реки; "Теневая", "Холодная"
Это в полной мере ощутил на себе Хадин, пытаясь переправиться через реку на своей единственной ноге.
Предзимье в горах — время серой распутицы. Только пешком можно добраться до леса, чтобы запастись дровами и на плечах принести их к остывающему очагу. Хадин отправился со двора задолго до зари, чтобы принести охапку валежника и с утра пораньше быть в своей кузнице. Подошел он к речке, смотрит, а вода в ней, как всегда, черная, журчит, переливаясь через каменный мостик, а самого мостика не видно в темноте. Хадин зажег спичку, с трудом нагнулся, опираясь на свою единственную ногу, и посмотрел на воду. Черные волны, то сердито ворча, то лениво позевывая, набегали на мостик. Камни в речке облепил непрочный хрупкий ледок, но и он был темным, поэтому сразу исчез, как только погасла спичка в руках Хадина. Он утешил себя тем, что, видимо, сверху камни не покрылись льдом, и поэтому, опираясь на палку, можно перейти по ним речку.
С увесистой охапкой дров Хадин вышел из леса и снова оказался у Теневой. Положив вязанку на землю, он посмотрел на речку, которая удивительно преобразилась; радостно несла свои воды навстречу ясному утру, звонко плескалась о валуны и камни, точно резвый зверь вышел спозаранку на охоту. Каменный мостик уже покрылся пленкой льда, и было рискованно переходить по нему с тяжелой вязанкой, да еще на одной ноге. «Ну, что теперь будем делать? — спросил сам себя Хадин. — Вот тебе раз, неужели не ясно, что делать? Как будто раньше тебя останавливала зимняя ледяная вода. Думаешь, эта мелкая речка холоднее Сиваша, где была ранена и отморожена твоя нога?» — проговорил он, постукивая палкой по протезу. Хадин присел на охапку дров, снял с ноги гоншарык, запихнул его и палку в вязанку, засучил штанину выше колена. С трудом он шагнул к воде.
Хадин по мелководью перешел бурлящий поток, стараясь, чтобы вода не доставала до обрубка ноги, где она была вправлена в протез. На берегу он опять сбросил вязанку с плеч на щебень, быстро натянул гоншарык, принялся бегать взад-вперед, прихрамывая и спотыкаясь. Немного согревшись, Хадин скрутил козью ножку и собрался закурить, но вдруг увидел на противоположном берегу женщину, которая низко согнулась под тяжестью вязанки дров. Он не узнал ее. «Кто бы ты ни была, я тебе не завидую», — подумал он и затянулся дымом крепкой махорки. И снова с грустью посмотрел на женщину, которая, уже сложив дрова на берег, задумчиво стояла перед студеной речкой. «О бедная, да это ты?!» — подумал Хадин, узнав женщину.
— Рано ты встаешь, Назифа, рано! — проговорил Хадин.
— А ты, Хадин, еще раньше. Счастливый, как ты речку-то перешел? Эта проклятая Теневая, зимой и летом сладу с ней нет. Недобрая река, правильно ее называют Холодной. Можно ли перебраться по мостику, Хадин, не соскользну я?
— Камни очень скользкие, Назифа, притом на тебе чуни [1], они тебя могут понести с моста как необъезженные кони.
— Клянусь, у меня нет времени, чтобы разуваться да обуваться, мне нужно спешить домой, накормить детей и идти на уборку кукурузы. Разве можно мне отстать от тех, кто едет на уборку в Междуречье... стыдно.
[1] Чуни — резиновые калоши.
— Ну что ты говоришь, Назифа? Так можно ноги отморозить, в мокрых чулках далеко не уйдешь. Тогда ни твоя кукуруза, ни твои дети не будут нужны. Разувайся и пробеги бегом по мелководью, потом вытрешь насухо ноги, обуешься, согреешься...
— Нет, Хадин, нет. Я не успею. Пусть будет так, как хочет аллах, положусь на него, — решительно произнесла женщина и взялась за вязанку.
— Не делай этого, Назифа! Лучше перебирайся по мостику. Аллах поможет, будешь идти осторожно, может, не соскользнешь. Вроде там не очень замерзло. Я вот на одной ноге и то перебрался. Назифа, погоди-ка, не спеши. Я сейчас перейду к тебе. — Хадин выплюнул недокуренную козью ножку и подошел к мостику.
— Не упаду я, Назифа. Без дров я легко перехожу. И не такое в жизни бывало, а вот, выжил.
— Но ведь тогда было необходимо, а сейчас нет. Ради аллаха, Хадин, не беспокойся, — с мольбой в голосе проговорила женщина.
— Выбирать нам не приходится. Подумай, каково будет на душе, если мы оставим здесь дрова, которые ты с таким трудом насобирала и приволокла сюда... Ух... Ух... Держись, герой, вперед, не соскользни! — Мужчина встал на покрытый льдом валун, покачиваясь то в одну, то в другую сторону, пытаясь палкой опереться о дно реки. — Говорят, не было счастья, да несчастье помогло. Посмотри, как мало места на камне занимает моя деревянная нога, видишь, свободно стою, не падаю.
— Лучше бы твои ноги не размещались и на двух камнях, только бы они у тебя были. Ради бога, вернись, упадешь в воду... Хватит... Ладно, я разуюсь и перейду сама. А ты вернись обратно. Я сейчас, — женщина повернулась спиной, присела, чтобы спрятаться за вязанкой, пытаясь разуться, но это плохо ей удавалось; она спешила, суетилась, пытаясь снять обувь замерзшими руками, но пальцы почти не сгибались.
— Постой, не разувайся, Назифа. Я уже перешел. Не такие уж мы слабые, как ты думаешь, еще кое-что можем. А ты хорошую вязанку насобирала. Как ты могла столько донести... Эх, война, война, распроклятая... Кто тебя придумал, пусть сгинет тот, кто затеял все это зло!.. Женщины вынуждены работать, как мужчины. Давай, Назифа, теперь ты переходи речку. Только осторожно. Я тебе дам свою палку, ты опирайся на нее, тогда не упадешь.
— Ты что говоришь, Хадин?! Хоть убей меня, но... Аллах не простит мне, если из-за моей жалкой охапки дров калека свалится в студеную воду!.. Да как и людям потом в глаза буду смотреть! Если вернешься, я буду рада, будто ты перенес мне дрова на другой берег...
— А как ты посмотришь на то, если я с твоей вязанкой на плечах совершенно спокойно перейду речку, а, Назифа? — улыбнулся из-под усов Хадин.
— Видит бог, я ничего не могу с тобой поделать. Но ты сделай такую милость, перейди обратно и не свались в воду.
— Нет, нет, давай поспорим, не отступай. Что ты мне сделаешь, если я все же перенесу твои дрова через речку?
— Ну что я могу сделать, сам подумай?
— Вот если вернется Мирзабек с фронта весной — одну курочку, а если зимой — то индюка молодого нам зарежешь... Давай-ка я посмотрю, что у тебя за вязанка. — Хадин приподнял охапку дров. — О-о, да она совсем легкая, Назифа. Это ты просто слабо связала, чтобы с виду казалось побольше, да? Зачем себя хочешь обмануть? Смотри, я перенесу вязанку, как пушинку...
— Нет, нет! Не заставляй меня переживать, не отнимай времени, да и сам... — Назифа ловко скинула с ног свои глубокие калоши. Хадин, не послушав женщину, взял на плечи вязанку и подошел к каменному мостику, поставил ногу на камень у самого берега и проговорил:
— Вот так, Назифа, мы с тобой поспорили, — и посмотрел на нее исподлобья.
— Какой спор, господи! Что ты делаешь? И откуда ты взялся сегодня на моем пути? И сам в беду попал, да и мне душу терзаешь. — Назифа босиком с калошами в руках бросилась к речке. — Не спеши. Я войду в воду и буду тебя поддерживать, чтобы ты не упал.
— Назифа, вернись и быстрее обувайся, бог с тобой! Иначе я сейчас дрова брошу в воду и сам в нее войду. Вернись, кому говорю, — Хадин с трудом поднял взгляд, согнувшись под тяжелой ношей. Увидев, что женщина остановилась и дрожит как в лихорадке, он снова повернулся, поставил палку в воду, чтобы можно было на нее как следует опереться; другой рукой мужчина удерживал вязанку на плече. Самое трудное — сделать первый шаг. Хадин стоял в нерешительности, не зная, с какой ноги ему идти: то поднимет здоровую ногу, то протез. Наконец, он шагнул здоровой ногой, приставил к ней деревянную и снова остановился, пытаясь найти устойчивое равновесие. Медленно, с трудом он повернулся назад и посмотрел в сторону женщины.
— О-о, Назифа, ты проигрываешь пари. Бог знает, чего ты скоро лишишься: курочки или индюка. Кто из них тебе дороже? — проговорил Хадин, стараясь придать голосу бодрость. Так он отдыхает, вроде бы шутя с женщиной, отвлекая ее от тяжелых дум.
— Клянусь, с удовольствием расстанусь и с курочкой и с индюком, лишь бы скорее увидеть тебя на другом берегу.
— А все-таки курицу или индюка зажаришь? Кого тебе не жалко?
— Господи, разве об этом спрашивают? Что там выбирать? Какая разница, индюк или молодая курочка... когда она подрастет?.. — Женщина на минуту задумалась. Лицо ее посуровело, так что резко обозначились преждевременные морщины. — Неужели так долго не кончится война и наш не вернется домой? Я не только дни, но и часы считаю.
Назифа посмотрела на воду, выбирая, куда можно поставить палку, чтобы, опираясь на нее, перейти речку. Концом палки она провела по камню, чтобы сбить с него ледяную корку. Палка скользнула по камню, срывая хрупкую пленку прозрачного льда, который тут же исчез в стремнине. «Ну и пусть поскользнусь, дальше воды не упаду! Вон Хадин, на одной ноге, да еще с такой тяжелой ношей, и то переходит. Если он по моей вине упадет в холодную воду... Ай, ай... Осторожно, Хадин, не спеши, ради бога!» — Назифа побледнела от страха за Хадина, который вдруг наклонился вперед, потом дернулся назад и остановился, продолжая покачиваться, не находя устойчивой точки.
— Не беспокойся, Назифа. Все равно выиграю у тебя индюка. Всего пять камней осталось. Если пройду вон тот острый камень, считай, что мы с Мирзабеком сидим за столом, раскрасневшиеся и довольные от махсымы: перед нами — целиком сваренный индюк стоит на коленях в сметане. Ты согласна с этим, Назифа? Ступай осторожнее, подошвы твоих калош гладкие, как язык у собаки. А мой протез подбит кусочком шероховатой резины, поэтому не скользит, хорошо цепляется. Ты идешь, Назифа? — попытался оглянуться Хадин, но не смог.
— Да ты не беспокойся. У меня руки-ноги на месте, тяжести не несу. Каким длинным кажется этот проклятый мост, словно бы это дорога в ад. Хадин, заклинаю тебя аллахом, давай я тоже войду в воду и буду тебе помогать, так нам будет легче, — не переставала просить Назифа.
— Да что ты говоришь? Если ты войдешь в воду, то какой смысл в моем старании? Или ты заволновалась, что я сейчас перейду речку и выиграю спор? Ладно, если индюка тебе жалко, согласен на курицу и четверть хорошей махсымы, — говорит Хадин, шагнув на следующий камень. Он останавливается, покачиваясь, находит равновесие и делает следующий шаг. И снова удачно. Хадин помнит, что женщина спешит домой, и тоже торопится. До берега осталось всего ничего.
«О аллах, если ты хочешь сделать мне добро, если ты не проклял меня, помоги этому человеку удачно перейти речку... Осталось всего два камня. Как я хочу, чтобы ты выиграл спор... Если бы тот, о ком ты говорил, вернулся бы домой и мы вместе перезимовали бы эту зиму, как бы мы были счастливы! А ты говоришь — индюк!.. Дай бог, чтобы война не кончилась для нас плачем и горем. Боже, перенеси Хадина на тот берег, пока он не упал, пусть я проиграю», — причитала про себя Назифа на каждом шагу, думая лишь об одном, чтобы Хадин перебрался невредимым на другой берег. Ей вдруг стало казаться, что если Хадин выиграет пари, перейдет речку, то муж ее обязательно вернется и она зарежет им индюка.
— Ничего, Назифа, все будет хорошо. Вот прыгну сейчас на этот камень, потом перепрыгну на тот и считай, что мы съели самого откормленного твоего индюка. Слышишь, Назифа?
Хадин тяжело переводит дыхание. Он прочно устанавливает палку в воде, рывком подбрасывает повыше вязанку, чтобы прыгать было удобнее, и вытягивает здоровую ногу, но до камня ему не дотянуться. Тогда он выдвигает вперед протез. Убедившись, что он крепко стоит на камне, он приподнимает здоровую ногу. Вроде можно шагнуть. Тогда Хадин осторожно переносит к деревянной ноге здоровую, дотягивается до камня, но встал непрочно. Теперь Хадин стоит на двух камнях. У женщины при виде балансирующего на камнях помощника душа в пятки ушла, ее охватил ужас. Хадин сейчас может шлепнуться в воду, так и не выиграв пари. Тогда... О чем только не подумала женщина в этот момент! Самые жуткие мысли роились в ее голове. Ей хотелось без промедления шагнуть в ледяную воду и помочь мужчине, и холод не остановил бы Назифу. Она бы его просто не почувствовала. Но чем может помочь женщина в такой ситуации? К тому же Назифа боялась, что неустойчиво стоит на двух камнях, покачивающийся Хадин упадет в воду, если она только попытается поддержать его. Назифе ничего не оставалось, как только просить небо о помощи. «Слава богу», — облегченно вздохнула женщина, когда мужчина перенес свою деревянную ногу вперед и прочно установил ее на камне. Теперь он твердо встал обеими ногами.
— Смотри, Назифа, нам с тобой осталось до берега всего ничего, как говорится, с кошачий хвост. Вот прыгну на тот камень, а там, если даже и по мелководью, пройду на деревянной ноге...
— Нет, Хадин, прошу тебя, не входи в воду, — перепугалась Назифа. — Тебе совсем немного осталось, не хочешь же ты проиграть мне. Я хочу, чтобы ты выиграл.
Назифа теперь глубоко уверовала, что если Хадин не перейдет речку, то ее муж не вернется с фронта. «Ох, не дай бог, чтобы ты споткнулся о последний камень, — горячо молила женщина, — лучше я буду подкладывать под твои ноги ладони, чтоб ты по ним дошел до берега, чем рухнет в один миг все, чего ты достиг. Живи долго-долго, Хадин, если сбудутся твои предсказания, я склоню перед тобой голову, стану твоей рабой».
— Все равно мы с Мирзабеком съедим твоего индюка и еще курицу заодно, — весело проговорил Хадин, понимая, чего больше всего боится Назифа: если он поскользнется на камне, ясно, о чем сразу подумает женщина — она подумает только о том, что не сбудутся предсказания, не вернется муж. «Нет, я не допущу, чтобы последний камень разрушил твои надежды», — подумал Хадин и приготовился к последнему шагу. Он самый трудный. Вот уже кончается мостик, берег совсем близко: Хадин пожалел, что затеял этот спор, на душе стало как-то непокойно. На это были свои причины. При форсировании Сиваша в ледяную осеннюю ночь его тяжело ранило в ногу, которую он потом отморозил, и ее пришлось отнять.
В госпитале он услышал, что Мирзабек погиб в боях на Дону, недалеко от Ростова — в местах, где раньше воевал и Хадин. Но об этой печальной вести он Назифе не рассказал, не мог, потому что не хотел лишать женщину надежды, веры, что ее муж вернется домой. В ту весну, когда он вернулся с фронта, Назифа не отступала от него с расспросами, с тревогой заглядывала в глаза:
«Вы же, Хадин, вместе уходили на фронт. Вот ты уже вернулся. Считай, что тебе повезло. Самое страшное позади, ты живой, у себя дома, можно сказать, тебя и муха не укусила. Если бы все возвращались без ран и царапин, то разве бы это была война? Когда я услышала, что один из села Мышоко, что вместе с вами уходил на фронт, вернулся, я сразу поехала к нему. Он мне сказал, что видел нашего живым и здоровым. Прошлой зимой, значит, видел. О если б это и теперь было правдой».
«Дай бог, чтобы это было правдой, да вернется он домой здоровым...» — сказал тогда Хадин, скрыв от женщины страшную правду. Не смог он смертельно ранить сердце истосковавшейся женщины, живущей надеждами. Притом он знал случаи, когда те, кого считали погибшими, оказывались живыми.
Хадин был близок к заветному берегу. Позади остался короткий, но трудный путь. Он встал на последний камень уставший, тревожный от раздумий, но счастливый, что все позади. Назифа не скрывала радости: еще небольшой шаг, и Хадин выиграет спор. Если сбудется то, что она загадала, ее муж вернется, и тогда самый большой индюк украсит праздничный стол, пусть даже для этого придется продать черепицу с крыши. А к тому же она приготовит целую бочку махсымы и... Теперь осталось только перенести протез. Сейчас весь мир словно бы оперся на протезную ногу, и если она подломится, то земля опрокинется, все пойдет прахом.
Впереди — самый страшный шаг.
|