[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Буало-Нарсежак. Вдовцы.

 
Начало сайта

Другие произведения автора

Начало произведения

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

>> след. >>

     Буало-Нарсежак. Вдовцы.
     
     [Вдовцы, 1970 — Les veufs.]
     
     Роман.
     
     -------------------------------------------------------------------
     Перевод Л. Завьяловой
     Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru
     -------------------------------------------------------------------
     
     
     Глава 1
     
     Боб мне подмигнул. Я шел вдоль стойки бара со стаканом в руке и чувствовал себя ужасно неуклюжим и скованным, хотя за мной никто не наблюдал. Боб спокойно подтолкнул ко мне коробку, которая показалась совсем маленькой. И зашептал скороговоркой:
      — Только без глупостей!
     Я приготовил деньги заранее. Пять туго сложенных сотенных банкнотов. Боб взял их, развернул и как ни в чем не бывало положил в бумажник между другими купюрами. Каждое его движение внушало доверие. Я поставил стакан на стойку бара, взял коробку и сунул ее в карман плаща. Выходит, это так просто! Теперь у меня было впечатление, что я смотрю гангстерский фильм, вернее, участвую в нем: спускаюсь по лестнице, которая ведет к туалетам, запираюсь в кабинке, открываю коробку. Крупный план моего лица, поблескивающего от выступившего пота. Револьвер покоится на вате, как какая-нибудь драгоценность... Светлая рукоятка, очень короткий ствол, барабан, словно распухший от патронов. Я осторожно вынимаю револьвер из коробки. Куда его положить? В карман пиджака или брюк? Я выбираю карман брюк, чтобы в любую минуту иметь оружие под рукой. И, оставив коробку в углу туалета, снова появляюсь в баре, но уже не совсем прежним человеком, так как теперь нахожусь по другую сторону барьера.
     Я взял свой стакан и медленно допил его содержимое. Боб издали подмигнул мне, как бы говоря: «Теперь можешь защищаться, парень!» Я посмотрел на его волосатые лапы, его уши, искалеченные злой любовью к боксу. Что сделал бы он на моем месте? Или любитель бегов вон за тем столиком, отмечающий лошадей в своей газете, — что сделал бы он?.. Я сунул руку в карман и осторожно сжал рукоятку. Я имел оружие, но еще не знал, в кого выстрелю. Это было почти смешно. Обязательно выстрелю, сомнений нет, и моя уверенность шла не от воли — ее истоки находились гораздо глубже.
     Семь часов. Я вышел на улицу. Дождь прекратился. Я опаздывал и потому торопился. Чтобы не мешать правой ноге свободно двигаться, я поддерживал согревшийся на моем бедре револьвер. Он уже стал для меня привычным, как связка ключей или зажигалка. Я больше не размышлял. Я находился по другую сторону барьера. Проспект, блестящие автомобили, густой свет заходящего солнца, Матильда — все это далеко, в другом мире. Рыба в аквариуме плавает, смотрит попеременно то левым глазом, то правым. Она видит формы, очертания, купается в расплывчатости, растворяется в жидком сне. Она чудовищно одинока. Вот. Это хорошо.
     Гараван живет в двух шагах отсюда, на авеню Мак-Магона. Он наверняка богач. Как Матильда раздобыла приглашение на этот коктейль? Тайна. Я должен явиться одновременно с ней. Но хочу застать ее врасплох. Незаметно проскользну среди гостей и понаблюдаю. Взгляда, улыбки будет достаточно, чтобы навести меня на след, поскольку он наверняка находится здесь. На месте любовника Матильды я не упустил бы случая побыть с ней рядом. Так что...
     На площадке второго этажа я проверил свое моральное состояние, как другие поправляют галстук. Полное спокойствие. Почти что безразличие. Я вошел. И сразу оказался в шумной толпе, где наполненные бокалы оберегали ладонью, как зажженную свечу. Здесь царили гомон и смех, а чьи-то плечи задевали твои...
     Прекрасная обстановка для любовных прикосновений... С одной стороны слышу:
      — Дорогой друг, вы пропустили речь Шапюи. Какая жалость!
     С другой:
      — Гараван был бесподобен. Когда человека награждают орденом Почетного легиона, он обычно выглядит глуповато. Но только не Гараван!.. Он всегда прекрасно держится и ведет себя так непринужденно... Скорее награждающий, чем награжденный...
     Я медленно продвигаюсь к буфету. То здесь, то там — слепящие вспышки фотоаппаратов. На мой локоть ложится чья-то рука:
      — Миркин!
     Это маленький Кейроль из «Депеш».
      — Не похоже, что тебе весело. Я пожимаю плечами.
      — Знаешь, терпеть не могу все эти коктейли... Меня затащила сюда жена. Я даже не знаком с Гараваном. Что из себя представляет этот тип?
      — Президент — генеральный директор, — отвечает Кейроль и постепенно разводит руки. — Большая шишка... Только не знаю, где именно... Шерсть и хлопок или вроде того.
      — Ах! Теперь понимаю, почему моя жена оказалась тут. Она работает в фирме Мериля, который специализируется на шерстяных изделиях. Матильда демонстрирует там пуловеры...
     Право, я ужасно загордился! Откуда ни возьмись — эдакая тщеславная доверительность. «Матильда демонстрирует пуловеры» — сказано так, будто наши ссоры происходили не по этой причине! Глаза Кейроля рыщут по сторонам, но тем не менее он продолжает:
      — А еще он сотрудничает в финансовых газетах... очень влиятельных... много путешествует... Смотри-ка, Шариер!..
     Кейроль бросает меня, но зато я наконец замечаю Гаравана, прицепившего на лацкан свой орден, как хороший ученик — знак отличия за примерное поведение. Он в центре внимания гостей, которые окружили его плотным кольцом. Но среди них Матильды тоже нет. Официант протягивает мне бокал. Я позволяю толпе увлечь себя в людской водоворот, который уносит меня в малую гостиную. Невезение. Там я натыкаюсь на Пивто, у которого уже явно блуждающий взгляд и заплетающийся язык.
      — А я думал, ты на звукозаписи, — говорит он мне.
      — Нет. Сегодня я пас.
      — А что вы записываете?
      — О-о! Новый сериал. Не Бог весть какой захватывающий.
      — И кого же ты изображаешь?
      — Тайного агента.
      — С акцентом?
      — А как же!
     Руки чешутся дать ему по физиономии. Я вхожу в гостиную. Быстро оглядываю присутствующих. Здесь ее тоже нет. Оборачиваюсь. Пивто удаляется с женщиной в пестрых брюках. Ужасно жарко. Может, Матильда не пришла? Может, это хитрая уловка. Потом она скажет, что прождала меня и уехала из-за головной боли. Но если Матильда не пришла, то где она? С кем?.. А что, если мне тоже смыться? Хватит с меня и Матильды, и всего остального. Если бы я только мог приказать себе раз и навсегда: больше никого не любить! Кончено. Любовь вычеркнута из жизни. Когда доктор вам говорит: «Бросайте курить», вы именно так и поступаете. От злоупотребления спиртным тоже успешно отучают. Почему же нельзя отучиться любить? И в этой гостиной, тесной от людей и наполненной их гомоном, я вдруг задумался о том, чем стала бы моя жизнь, если бы я избавился... Тем временем я пробираюсь к другой гостиной, открывающейся мне за буфетом. Она здесь. Об этом мне сообщают не глаза, а знакомая острая боль на уровне печени. Матильда — мое страдание. Она здесь, и я испытываю мучительную боль. Рядом с ней трое мужчин. Который из них? Я стараюсь не двигаться, хотя меня толкают локтями, плечами. Один из троих поднимает к окну что-то блестящее. Оказывается, фотографию. Другие смотрят и одобрительно кивают. Я изображаю улыбку и подхожу к ним.
      — Добрый вечер. Все оборачиваются.
      — Ах, Серж! — восклицает Матильда. — Наконец ты решился приехать! Жан-Мишель, ты не знаком с моим мужем?
     Жан-Мишель — тот мужчина, с фотографиями. Он представляется:
      — Мериль. — И без всякого смущения пожимает мне руку.
     Двое других делают то же самое, пока Матильда сообщает мне их имена: Робер Легран, Марсель Блондо. Они весьма любезны. Держатся непринужденно.
      — Мериль, покажи-ка Сержу свои фотографии, — просит Матильда. — Они просто потрясающие.
     Он поворачивает к свету один из квадратиков, зажав между большим и указательным пальцами. На снимке Матильда в белом пуловере, который от плеча до пояса прочерчен разноцветной полосой. Шерсть выразительно облегает грудь.
      — Мы уже готовим зимнюю коллекцию, — поясняет Мериль.
      — Лично я предпочитаю красный, — заявляет Блондо.
     Мирель копается в квадратиках, сверкающих у него на ладони. И показывает еще один снимок. Но я почти не смотрю на фотографии, а наблюдаю за мужчинами. Один копия другого: взлохмаченные шевелюры, водолазки, золотые браслетки на запястье — своего рода богема, ироничная, со всеми запанибрата. Я им завидую и в то же время ненавижу, потому что я сам — один из них, но у них есть деньги, а у меня — нет. Легран смотрит на фото и тычет ногтем в вырез пуловера.
      — А если открыть шею чуть пониже? Это даст большую свободу груди.
      — По-моему, тоже, — соглашается Матильда.
      — Пожалуй, — поддерживает Мериль.
     Он достает из кармана фломастер, подходит к стене и несколькими быстрыми штрихами набрасывает на ней силуэт — выразительную фигуру Матильды. Легран забирает у него фломастер и вносит свои исправления, добавляя развевающийся шарф. Все трое делают шаг назад. При этом Блондо наступает мне на ногу.
      — Извините, — рассеянно бормочет он.
      — Надо добавить несколько штрихов яркого цвета тут и тут... — уточняет Легран.
     Его рука сладострастно шастает по непристойно приоткрытой груди. Глаза Матильды блестят, как у нищенки перед роскошной витриной. Может быть, она переспала с каждым из них. Я ощупываю револьвер на дне своего кармана.
      — Зайди-ка завтра пораньше, — говорит Мериль Матильде. — Посмотрим на все это в спокойной обстановке.
     Со мной они совершенно не считаются. Моего мнения и не спрашивают. Матильда принадлежит им куда больше, чем мне.
      — Погоди, — спохватывается Мериль. — Нет, завтра мне надо ехать за город. У меня встреча с художниками. Лучше послезавтра.
     Я его исключаю. Уж мне бы никакие художники не помешали встретиться с Матильдой. Значит... Легран? Блондо? Я прекрасно знаю: это может быть любой. Когда Матильда уходит по утрам из дому, она ускользает от меня. И тогда я подозреваю всех мужчин. Всем им хочется заключить ее в свои объятия. Сколько таких, как я, кто готов идти за ней по пятам ради одного удовольствия на нее смотреть? Она создана для любви. На нее оборачиваются, отпускают шуточки. Когда я выхожу с ней вместе из дому, то в любой момент готов кому-нибудь съездить по физиономии. Но все же среди них, всех этих самцов, есть один, который отобрал ее у меня. И вполне возможно, он принадлежит к мирку, в котором вращается Матильда. Но в таком случае он сейчас находится здесь, если только Матильда не предупредила его: «Мой муж тоже придет. Не показывайся». Однако, будь я на его месте, все равно пришел бы, а следовательно...
      — Мы уходим, — сказал Легран. — Прощай, цыпочка.
     Он чмокает Матильду в обе щеки, по-приятельски.
     Блондо и Мериль делают то же самое. Они без всякого воодушевления машут мне рукой.
      — Счастливо!
     Я поспешно беру Матильду за руку. Рука у нее свежая, мягкая, податливая.
      — Где ты выкопала этих типчиков?
      — Это мои приятели. Робер — из Академии искусств, Марсель — из консерватории. Жан-Мишель считает, что они далеко пойдут.
     Я просто запутался во всех этих именах. Они роятся вокруг Матильды. Какие у нее обширные знакомства! Она не манекенщица и не начинающая киноактриса, но, поскольку время от времени ее фото появляются в каком-нибудь каталоге, усвоила наигранные манеры, посещает чаще, чем хотелось бы, модные бистро, где все друг с другом на «ты» и друг с дружкой спят.
     Она подправляет макияж.
      — Будь другом, принеси мне выпить.
     Я пробиваюсь через толпу. Когда я возвращаюсь, Матильда болтает с невысоким плешивым господином, который к ней прижимается. Она кокетничает с ним и заразительно смеется. Наверняка знает, что я в отчаянии, но заговаривает первая, желая меня обезоружить:
      — Позвольте представить вам моего мужа... Мсье Ришмон.
     Холодное пожатие руки. Ришмон! Ей не откажешь в наглости!
      — Что у вас для нас новенького? — с любезной снисходительностью спрашивает меня Ришмон.
      — О-о! У меня больше нет времени писать... Стоит связаться с работой на радио, как себе уже не принадлежишь. Вы ведь знаете, что это такое... Репетиции...
      — А жаль! Мне понравилась ваша первая книга. Вам, господин Миркин, следовало бы писать.
      — Совершенно верно... — начинает было Матильда.
     Я бросаю на нее злобный взгляд, и она тотчас умолкает. А я продолжаю:
      — Я подумываю об этом. Подумываю... Возможно, в один прекрасный день...
      — Тогда желаю удачи.
     Этот господин целует Матильде руку, но, пожалуй, слишком нежно. Старый болван! Едва он отходит, как Матильда взрывается:
      — Послушай, Серж. Это был такой удачный момент. Я подаю его тебе на блюдечке, а ты почти что посылаешь его куда подальше.
      — Хватит... Больше о нем ни слова, пожалуйста.
      — Ладно... ладно... Устраивай свои дела сам. Лишь бы у тебя это получалось!
     Ну вот, и на сей раз все вышло не так, как хотелось бы. Матильда идет впереди, надувшись. Мы не без труда пробираемся к вестибюлю. На ходу она бросает мне ключи от своей машины.
      — Садись за руль. У меня болит голова. Однако это не мешает ей сбежать по ступенькам с живостью школьницы. На тротуаре она приостанавливается. Изящный поворот шеи и головы, как у лани на лесной опушке. Она вдыхает вечер, нежную июньскую ночь, небо, медленно гаснущее над крышами, и повисает на моей руке.
      — Я устала, милый. Тебе не следовало разговаривать заносчиво с Ришмоном... Было бы так уместно ввернуть, что ты участвуешь в конкурсе на премию «Мессидор». Он бы тебя поддержал.
      — Нет!
      — Не нет, а да. Не знаю, как именно проходит голосование, но заметь себе — он член жюри. Он встречает тебя у Патриса...
      — Кто такой Патрис?
      — Ну, у Гаравана. А Гараван — это что-нибудь, да значит! Ты не умеешь себя подать.
     Так и есть, ее «симка» зажата машинами. Подаю чуть вперед, затем чуть назад. Бампер упирается в чей-то бампер. Я чертыхаюсь.
      — Такой великолепный случай, — бубнит свое Матильда.
      — Хватит уже, наконец. Послушай меня. Я не только не хочу, чтобы мне оказывали протекцию, но даже не поставил своего имени, когда сдавал рукопись.
     Мотор заглох. Я не привык к ее машине. И больше люблю свою — старую малолитражку. Я пускаю мотор на полную и в конце концов высвобождаюсь из затора. Мерзкая машина! Я призываю все свое хладнокровие, чтобы объяснить Матильде.
      — Правилами конкурсов подобного рода предусмотрено, что его участники должны сопроводить бандероль с рукописью конвертом, внутри которого указаны имя и адрес автора. На самом конверте они пишут название рукописи. Я же не сообщил ни имени, ни адреса. Я ограничился тем, что напечатал одну строчку: «При необходимости автор о себе заявит».
      — Почему?
      — Потому что не хочу прочесть в газетах: «Серж Миркин. Получил два голоса за свой роман "Две любви"».
      — Это было бы не так уж плохо и позволило бы тебе пристроить другую штуку такого же рода.
     Я резко подал вправо и подрезал бельгийца, который приехал в Париж на своем «мерседесе», чтобы здесь и пропасть. Я сделал бы то же самое и с полицейской машиной, настолько меня распирало от злобы.
      — Постарайся понять, Господи! Я не такой, как ты. И не желаю добиваться цели любыми средствами, даже неблаговидными.
      — Скажите на милость!
      — Если хочешь знать все до конца, то я сожалею, что послушал тебя и вообще представил свою рукопись... Одно из двух: она либо хороша, либо плоха. Если она хороша, то мне не нужно, чтобы вокруг нее устраивали шумиху. А на премию мне наплевать.
     Матильда разражается смехом.
      — Послушайте-ка его! Умора! Десять тысяч франков его не интересуют! Он предпочитает изображать шпионов в дешевых радиопьесах и разъезжать в машине, которой даже цыган побрезгует. Знаешь, меня от твоих заявлений просто воротит!
     Красный светофор. Ссора тоже приостанавливается. Каждый из нас обдумывает свои реплики. Я знаю, в чем-то она права. Знаю, что у меня нет денег, чтобы особенно заноситься. Но знаю и то, что талант у меня есть. И этот маленький родник в моей душе я должен всячески защищать от нее, от своей абсурдной любви, от всего, что мешает мне собираться с силами и творить. К счастью, когда я попаду в тюрьму... Зеленый свет... Вереница машин снова приходит в движение. Матильда сидит, бесстыдно скрестив ноги; она у себя дома. В задравшейся мини-юбке она выглядит более чем вызывающе. Матильда закуривает сигарету, наблюдая за мной краешком глаза. Должно быть, у меня злое выражение лица, потому что она говорит:
      — Ну, что еще? Что я такого сделала? Площадь Согласия... Мост... Мы не двигаемся с места.
      — Хочешь знать, как прошел у меня день? Понятно!.. Бедняга Серж, ты меня огорчаешь... В десять я приехала в фотостудию, и Жан-Мишель тут же приступил к делу. Это долгая процедура. Приходится все время варьировать освещение. Мы перекусили на месте. Словом, проглотили по-быстрому бутерброды... Когда Жан-Мишель в форме, он всех доводит до изнеможения.
      — И как это происходит?
      — Что именно?
      — Ну эти, фотосеансы?
      — Ты меня просто поражаешь! Будто не знаешь!
      — Нет, расскажи.
      — Я надеваю пуловер и позирую перед фотоаппаратом.
      — Ну а потом?
      — Потом? Снимаю этот и надеваю другой.
      — А в промежутке между этим и другим?
     Она умолкает, медленно гасит сигарету в пепельнице.
      — Серж, знаешь, что я о тебе думаю?.. Ты извращенец, любитель подсматривать эротические сцены.
     Что верно, то верно. Я вижу ее, и еще как отчетливо! На ней только бюстгальтер, который больше открывает, нежели скрывает. Я сам и подарил его Матильде. Возможно, она даже снимает его перед этим Жан-Мишелем, чтобы свитера больше говорили его воображению. И Жан-Мишель кладет свои лапы на ее грудь. О-о! Нет, не лапы... эти длинные, тонкие пальцы, привыкшие прикасаться к тканям, трикотажу, кожам... Бульвар Сен-Жермен бесконечен. Я веду машину почти что с закрытыми глазами. Мне повсюду мерещится Матильда. Улица — как ярко освещенное фотоателье. Сомнений нет, ее любовник — Жан-Мишель!
      — Когда он фотографирует, вы с ним находитесь в студии одни?
      — Что ты себе вообразил? Есть еще Этьенета...
      — Этьенета?
      — Наша костюмерша, она же гример и парикмахер... Послушай, Серж, можно подумать, ты никогда не бывал в фотоателье!
      — В такого рода фотоателье я не бывал.
      — Они ничем не отличаются от всех других.
      — А после?
      — После чего?
      — После пуловеров. Что он заставляет тебя делать потом?
     Я всматриваюсь в нее. Она отворачивает лицо.
      — Спроси его сам.
      — А во время сеансов посетителей не бывает?
      — О-о! А как же! — И тут же поправляется: — Бывает, но не часто.
      — Приятели? Наподобие Леграна и Блондо?
      — Да. И несколько подружек.
      — И что делают они?
      — Что, по-твоему, они могут делать? Смотрят. Она попалась в западню. Я улыбаюсь, но на сердце у меня камень.
      — И ты еще меня обзываешь любителем подглядывать!
     На сей раз она не возмущается. Она усаживается глубже, прикрывает глаза. Я проезжаю мимо дома. Тут все забито машинами. Придется кружить по кварталу, пока кто-нибудь не отъедет.
      — К чему ты клонишь, Серж?
     Если бы я знал сам? Когда ей предложили поступить к Мерилю, она меня предупредила. В сущности, мне не в чем ее упрекнуть. Мне следовало предвидеть... Но я и сам тогда искал работу... Маленькая роль то там, то тут. На этом далеко не уедешь... Тогда я еще не мучился от подозрений. Еще не улавливал первых симптомов своей болезни.
      — Ты хочешь, чтобы я бросила эту работу?
     Как сказать «да» и при этом не потерять ее? Я впервые понимаю, что именно это мне и грозит. Пока что я думал только о Другом. Расправиться бы с Другим! Свободной рукой я ощупью нахожу ее колено. Несколько раз его сжимаю. Когда мы доходим до крайности, ласки заменяют нам слова. В этот момент моя рука говорит ей: «Я несчастен... Когда ты от меня далеко, я перестаю жить... Не покидай меня... а главное, главное, докажи мне, что я ошибаюсь и мои подозрения смехотворны!»
     Но тут кто-то отъезжает от тротуара. Ответа не последует. Я путаюсь в скоростях. И чувствую себя униженным от проявленной неловкости.
      — Дай мне руль! — говорит Матильда.
      — Как-нибудь сам справлюсь.
     Наконец я припарковался. Матильда не ждет меня. Она идет впереди. Вот ее-то мне и следует убить. Но я прекрасно знаю, что у меня на это никогда не хватит сил. Всех этих Жан-Мишелей, Роберов и Марселей, вот их — да. А между тем они — только жалкие мотыльки, роящиеся вокруг пламени. Как и я сам! И пока пламя не угаснет, будут налетать все новые.
     Я догоняю Матильду у лифта. Кабина тесная. Мы плотно прижимаемся друг к другу. Я заключаю ее в объятия. Она поднимает лицо, подставляет мне губы для поцелуя. Всякий раз у меня такое ощущение, что мы с ней расстались давным-давно. На такие дела память отсутствует. В глубине души я издаю глухой стон.
     

>> след. >>


Библиотека OCR Longsoft