[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Ги де Мопассан. Наследство

 
Начало сайта

Другие произведения автора

Начало произведения

     Ги де Мопассан. Наследство
     
     
     -------------------------------------------------------------------
     Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 тт. Том 10. Библиотека "Огонек", Изд. "Правда", М.: 1958
     Перевод Н. Касаткиной
     Примечания Ю. Данилина
     Ocr Longsoft для сайта Творчество Ги де Мопассана, май 2007
     -------------------------------------------------------------------
     
     
     Г-н и г-жа Сербуа кончали завтрак, с хмурым видом сидя друг против друга.
     Г-жа Сербуа, миниатюрная голубоглазая блондинка с нежным румянцем и мягкими движениями, ела медленно, опустив голову, словно во власти печальной и неотвязной думы.
     Сербуа, рослый толстяк с бакенбардами и осанкой министра или маклера, был явно озабочен и обеспокоен.
     Наконец он произнес, как будто подумал вслух:
      — Право же, это очень странно!
      — Что именно, мой друг? — спросила жена.
      — Да то, что Водрек нам ничего не оставил.
     Г-жа Сербуа вспыхнула; краска, словно розовая вуаль, поднялась от шеи ко лбу.
      — Может быть, у нотариуса есть завещание, — сказала она, — а мы еще ничего не знаем.
     На самом деле она, по-видимому, все знала.
      — Возможно, — подумав, согласился Сербуа. — Ведь, в конце концов, он был нашим лучшим другом, и твоим и моим. По целым дням сидел у нас, два раза в неделю обедал, ну да, он задаривал тебя, это, конечно, тоже плата за гостеприимство. Но все-таки странно было бы обойти в завещании таких близких друзей. Уж я, если бы захворал, непременно вспомнил бы о нем, хотя ты законная моя наследница.
     Г-жа Сербуа не поднимала глаз. И пока муж разрезал курицу, она упорно сморкалась, как сморкаются, когда плачут.
     Сербуа заговорил снова:
      — Еесьма возможно, что у нотариуса есть завещание и нам что-нибудь оставлено. Мне ведь много и не надо, так, пустячок, мелочь, в знак того, что он был к нам привязан.
     Тогда жена нерешительно сказала:
      — Если хочешь, пойдем после завтрака к господину Ламанеру и все сразу узнаем.
      — Отлично, прекрасная мысль! — согласился он.
     
     Их приход в нотариальную контору Ламанера вызвал заметное волнение среди служащих, и когда г-н Сербуа счел нужным назваться, хотя его здесь превосходно знали, старший клерк вскочил с подчеркнутым усердием, а его помощник ухмыльнулся.
     И супругов Сербуа ввели в кабинет нотариуса.
     Это был низенький человечек, весь кругленький. Все у него было круглое. Голова напоминала шар, насаженный на другой шар, побольше, который передвигался на двух ножках-коротышках, тоже похожих на шарики.
     Он поздоровался, предложил сесть и, бросив многозначительный взгляд на г-жу Сербуа, сказал:
      — Я только что собирался написать вам и пригласить ко мне в контору, чтобы вы ознакомились с завещанием господина Водрека: оно непосредственно касается вас.
      — Так я и думал! — не удержался г-н Сербуа.
      — Сейчас я зачитаю вам этот документ, кстати, очень лаконичный, — продолжал нотариус.
     Он взял лежавшую перед ним бумагу и начал читать:
     
     «Я, нижеподписавшийся, Поль-Эмиль-Сиприен Водрек, находясь в здравом уме и твердой памяти, выражаю сим свою последнюю волю.
     Так как смерть может настичь нас в любую минуту, я, в предвидении ее, вознамерился составить завещание, которое будет храниться у нотариуса Ламанера.
     Не имея прямых наследников, я все свое имущество, состоящее из биржевых ценностей на сумму четыреста тысяч франков и недвижимого имущества, оцененного круглым счетом в шестьсот тысяч франков, без всяких условий и оговорок завещаю госпоже Клер Гортензии Сербуа. Прошу ее принять этот дар умершего друга как свидетельство его глубокой, неизменной и почтительной привязанности.
                   Составлено в Париже, 15-го июня 1883 г.
                          Подпись Водрек».
     
     Г-жа Сербуа опустила голову и не шевелилась, меж тем как супруг ее, вытаращив глаза, попеременно смотрел на нотариуса и на жену.
     После минутного молчания нотариус заговорил опять:
      — Само собой разумеется, сударь, что госпожа Сербуа не может без вашего согласия принять этот дар.
     Г-н Сербуа встал.
      — Мне нужно подумать, — сказал он.
     Нотариус наклонил голову с чуть заметной лукавой усмешкой.
      — Я вполне понимаю ваши колебания, милостивый государь: люди только и ищут, о чем бы позлословить. Не откажите в любезности прийти с ответом завтра, в это же время.
     Г-н Сербуа утвердительно кивнул.
      — Хорошо, сударь. До завтра.
     Он отвесил церемонный поклон, предложил руку жене, у которой пылали щеки, а глаза были упорно опущены в землю, и проследовал через контору с таким величавым видом, что клерки даже струсили.
     Как только супруги вернулись домой, г-н Сербуа закрыл дверь и отрывисто произнес:
      — Ты была любовницей Водрека.
     Жена, снимавшая шляпу, стремительно обернулась:
      — Я! Бог с тобой!
      — Да, ты!.. Кто же оставил бы все состояние женщине, если бы...
     Краска сошла с ее лица, и пальцы слегка дрожали, завязывая длинные ленты, которые иначе волочились бы по земле.
     Собравшись с мыслями, она сказала:
      — Что с тобой? Ты с ума сошел, право же, с ума сошел. Ведь сам ты час назад надеялся, что он... что он... тебе что-нибудь оставит.
      — Да, он мог оставить мне, слышишь, мне, а не тебе!..
     Она посмотрела ему в глаза пристальным и загадочным взглядом, словно стараясь что-то прочесть там, увидеть то неведомое, что прочно спрятано в человеке и о чем можно только догадаться в те краткие минуты, когда ослабление внимания и самозащиты, порыв откровенности оставляют приотворенной дверь в заповедные тайники души.
      — А мне кажется, — медленно проговорила она, — что если бы он оставил такое крупное наследство... тебе, это бы тоже нашли по меньшей мере странным.
      — Почему, собственно? — спросил он с лихорадочной торопливостью, словно кто-то посягал на его права.
      — Да потому... — начала она, отвернулась в смущении и замолчала.
     Он крупными шагами ходил из угла в угол.
      — Ты не можешь принять этот дар! — заявил он.
      — Прекрасно, — равнодушным тоном ответила она. — Тогда незачем и ждать до завтра, можно сейчас же сообщить наше решение господину Ламанеру.
     Сербуа остановился перед ней, и несколько мгновений они стояли лицом к лицу, глядя друг другу прямо в глаза, и каждый старался увидеть, понять, разгадать другого, проникнуть в самые его сокровенные мысли; в глазах у них был жгучий и немой вопрос, как у людей, которые живут вместе, ничего друг о друге не зная, но вечно подозревая, подкарауливая и выслеживая друг друга.
     И вдруг он шепотом бросил ей в лицо:
      — Признавайся, ты была любовницей Водрека?
     Она пожала плечами:
      — До чего же ты глуп! Водрек, кажется, любил меня, но я ни разу... ни разу ему не уступила.
     Он топнул ногой.
      — Лжешь, этого быть не может!
      — И все-таки это правда, — спокойно сказала она.
     Он снова зашагал по комнате и через минуту остановился:
      — Тогда объясни, почему он оставил все свое состояние тебе, именно тебе...
      — Да очень просто, — ответила она невозмутимым тоном. — Ведь ты сам говорил, что, кроме нас, у него не было друзей, он больше жил здесь, чем у себя дома, и, задумав писать завещание, прежде всего вспомнил о нас. А затем уж из учтивости поставил на бумаге мое имя. Что ж тут удивительного? Подарки он тоже делал не тебе, а мне. Он постоянно приносил мне цветы и каждый месяц, пятого числа, дарил какую-нибудь безделушку, потому что мы с ним познакомились пятого июня. Да ты сам это отлично знаешь. А тебе он очень редко делал подарки, ему это и в голову не приходило. Внимание всегда оказывают женам, а не мужьям. Вот и последний знак его внимания относится ко мне, а не к тебе. Это вполне понятно.
     Она говорила таким спокойным, естественным тоном, что Сербуа заколебался.
      — Все равно, — возразил он, — это произведет отвратительное впечатление. Никто не поверит в твою невинность. Нет, мы не можем согласиться.
      — Ну и не надо, мой друг. У нас в кармане будет миллионом меньше, только и всего.
      — Да, конечно... миллион, — заговорил он, не обращаясь к жене, а как будто размышляя вслух. — Об этом и думать нечего, нас бы заклевали. Что ж, так и быть. Другое дело, если бы он половину завещал мне.
     Сербуа сел, положил ногу на ногу и начал теребить свои бакенбарды, что было у него признаком глубокого раздумья.
     Г-жа Сербуа открыла рабочую корзинку, достала оттуда вышивание и, принимаясь за работу, заметила:
      — Мне это и не нужно. Решай, как знаешь.
     Он долго не отвечал, потом нерешительно начал:
      — Так вот, есть один способ. Ты должна перевести на меня половину наследства путем прижизненной дарственной записи. Детей у нас нет, значит, и препятствий быть не может. А этим мы заткнем рот злопыхателям.
      — Почему же, собственно, это заткнет им рот? — спросила она очень серьезно.
      — Какая же ты непонятливая! — разозлился он. — Мы скажем, что получили наследство пополам. И это не будет враньем. Незачем всем объяснять, что завещание было на твое имя.
     Она снова пристально посмотрела на него:
      — Делай, как знаешь, я со всем согласна.
     Он опять вскочил и зашагал из угла в угол. Казалось, у него возникли новые сомнения, хотя лицо по-прежнему сияло:
      — Нет, пожалуй, для нашего достоинства лучше отказаться совсем... Хотя... так, как я говорил, это будет вполне прилично. Даже самые придирчивые люди ничего такого не усмотрят... Да, да, это все поставит на свои места...
     Он остановился подле жены.
      — Знаешь что, кошечка? Я пойду к нотариусу один, объясню, как обстоит дело, и посоветуюсь с ним. Скажу ему, что тебе так будет приятнее. Да и с точки зрения приличий... Это сразу пресечет всякие толки. Раз я согласен принять половину наследства, следовательно, я знаю, что делаю, положение для меня ясно, и я не вижу в нем ничего двусмысленного и предосудительного. Я этим как бы говорю тебе: «Ты смело можешь согласиться, дорогая, если согласился я, твой муж». А иначе это, право, было бы несовместимо с нашим достоинством.
      — Тебе виднее, — коротко сказала г-жа Сербуа.
     Он вдруг сделался многоречив:
      — Да, в случае дележа все будет вполне понятно. Мы получаем наследство от друга, который не пожелал выделить одного из нас, проявить особую заботу о ком-то одном, который не хотел сказать своим завещанием: «Я и после смерти кому-то отдаю предпочтение, как отдавал при жизни». Будь уверена, если бы он как следует подумал, он именно так бы и поступил. Он просто не сообразил, не предусмотрел последствий. Ты совершенно верно сказала, что подарки он тоже делал тебе.
     Она с явным раздражением прервала его:
      — Отлично. Я все поняла. Не к чему вдаваться в такие пространные объяснения. Ступай прямо к нотариусу.
     Он вдруг сконфузился, покраснел и забормотал:
      — Ты права. Иду.
     Он взял шляпу и, подойдя к жене, вытянул губы для поцелуя.
      — До свидания, душенька.
     После того как муж звонко чмокнул ее в лоб и пышные бакенбарды пощекотали ее щеки, г-жа Сербуа, уронив рукоделие, горько заплакала.
     
     
     
     Напечатано в «Жиль Блас» 23 сентября 1884 года; почти дословный текст VI главы второй части «Милого друга».


Библиотека OCR Longsoft