[в начало]
[Аверченко] [Бальзак] [Лейла Берг] [Буало-Нарсежак] [Булгаков] [Бунин] [Гофман] [Гюго] [Альфонс Доде] [Драйзер] [Знаменский] [Леонид Зорин] [Кашиф] [Бернар Клавель] [Крылов] [Крымов] [Лакербай] [Виль Липатов] [Мериме] [Мирнев] [Ги де Мопассан] [Мюссе] [Несин] [Эдвард Олби] [Игорь Пидоренко] [Стендаль] [Тэффи] [Владимир Фирсов] [Флобер] [Франс] [Хаггард] [Эрнест Хемингуэй] [Энтони]
[скачать книгу]


Бернар Клавель. Сердца живых

 
Начало сайта

Другие произведения автора

  Начало произведения

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  Часть вторая

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

26

  27

  28

  29

  30

  Часть третья

  32

  33

  34

  35

  36

  Часть четвертая

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  Часть пятая

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

<< пред. <<   >> след. >>

     26
     
     Возвратившись домой, Жюльен застал мать в кухне, она готовила ужин. Они расцеловались, потом мать спросила:
      — Ну что?
     Жюльен тяжело опустился на стул. Он ехал назад очень быстро, словно спешил оказаться подальше от демаркационной линии. Два слова жили в его мозгу: «Demarkationslinie. Verboten» [*].
     
     [*] Демаркационная линия. Проход запрещен (нем.).
     
     Слова эти всю дорогу преследовали, подстегивали его. Ему многое еще было неясно, но он уже начал постигать всю нелепость происходящего. В этот майский день возле Лу, весело катившей свои воды среди зеленых берегов, он видел в каких-нибудь десяти метрах от себя людей, среди которых, быть может, находился и убийца Андре Вуазена. Людей, любой из которых мог каждую минуту стать его собственным убийцей. Покамест они стояли на мосту и ограничивались тем, что проверяли у проходящих пропуска и отбирали удостоверения личности. Тетушка Эжени перешла через демаркационную линию, чтобы повидаться с ним, Жюльеном. Если б ему захотелось попасть в оккупированную зону, он мог бы сделать это, испросив разрешение; а тогда, в июле, всего в нескольких сотнях метров от моста Парсей, Андре Вуазен был убит только потому, что захотел перейти через эту же самую демаркационную линию, разделявшую его с женой.
     Жюльен видел немцев, они находились всего в десяти метрах от него. Они улыбались, и вид у них был безобидный. Шутили с французскими жандармами. А ведь он, Жюльен, солдат, солдат армии, куда его завлекли, убедив, будто ее формируют в надежде вышвырнуть немцев из Франции.
     «Этим людям война осточертела не меньше, чем нам», — сказала тетушка Эжени. Вот она какова, война!
     Жюльен подумал о Кастре и о Сильвии. Там они и впрямь жили вдали от войны. Им приходилось сносить лишения, они слушали лондонское радио, читали газеты, но войну воочую не видали.
      — Ну что? — повторила мать. — Как там тетя Эжени?
      — У нее в доме немцы.
     И он пересказал матери слова тетушки. Мать подала ему стакан холодной воды. День еще не угас, но все вокруг, казалось, спало. После быстрой и утомительной езды, когда ветер громко свистел в ушах, Жюльену казалось, что тишина проникает в глубь его существа. Он словно цепенел. Сначала от его ступней медленно поднялась какая-то теплая волна, она достигла икр, затем бедер. Там эта волна усталости ненадолго задержалась, а затем продолжала свой путь, охватывая плечи, руки и, наконец, голову; все померкло у него перед глазами, как в тумане. Жюльен оборвал рассказ о тетушке. Мать с болью смотрела на сына, черты ее лица и взгляд выражали напряжение. Едва слышным голосом она спросила:
      — Ну, а об Андре Вуазене ничего нового не узнал?
     Жюльен медлит с ответом. Молчание стоит между ними, как бездонный омут. Потом он опускает голову и шепчет:
      — Перевозчик не ошибся. Тогда, в июле, он мне сразу сказал: «Когда они дают автоматную очередь, а потом тотчас же прекращают огонь...»
     У Жюльена перехватывает дыхание. Но он берет себя в руки. Сдерживает слезы, от которых горят веки, и порывисто поднимается с места.
      — Бедный малый, — шепчет мать. — И жена одна осталась, бедняжка.
      — Да, ему не повезло.
     Голос Жюльена звучит странно. В нем появились жесткие металлические ноты. Мать поднимает голову и с удивлением смотрит на сына.
      — Он ведь всегда был добр к тебе, — произносит она.
      — Да, он был славный человек.
      — Можно подумать, что ты уже утешился.
     Жюльен молча выходит. Идет к колонке, окунает голову в резервуар с холодной водой. Возвратившись, он сталкивается с отцом, который только что вошел в кухню. И тогда спокойным, почти равнодушным тоном Жюльен быстро повторяет то, что уже рассказал матери. Лицо у нее замкнутое. Отец сперва внимательно слушает, но потом, ухватившись за какую-то мысль, начинает говорить сам и почти тотчас же перескакивает с нынешней войны на ту, прежнюю. Жюльен умолкает. Отец говорит о той далекой войне так, будто она еще продолжается. В его памяти сохранились мельчайшие подробности. И мертвые занимают в ней не меньше места, чем живые. Прошло уже слишком много времени с той войны, и слова изнуренного каждодневной работой старика звучат так бесстрастно, что, когда он упоминает о раздробленной ноге, о распоротом животе или о пробитой голове, это не вызывает ужаса. Отец как будто и не жалеет раненых, не оплакивает своих товарищей, зарытых в Эльзасе или других местах. Он одинаково ухмыляется, вспоминая какой-нибудь веселый случай и рассказывая о грозном дне. Отец все говорит, говорит, но Жюльен уже не слушает. Доносящиеся до него слова обволакивают мозг туманом, как прежде его обволакивала тишина. Солнце клонится к закату. Теперь у отца освещена лишь одна щека. За спиной матери блики огня окрашивают в оранжевый цвет щели в растрескавшейся плите. Тлеющий уголек вспыхивает на решетке. Жюльен перестает есть.
      — Ты сыт? — спрашивает мать.
      — Да, спасибо.
     Он встает со стула, целует мать, потом отца и начинает медленно подниматься по деревянной лестнице. Отец молчит. В кухне слышен только скрип деревянных ступенек.
     Войдя к себе в комнату, Жюльен опускается на кровать. Он уже свыкся с усталостью, она его больше не мучит. И все-таки его гнетет какая-то тяжесть.
     С того дня, когда Жюльен провожал мастера, с того часа, когда до его ушей донесся треск автоматной очереди, он уже знал, что Андре Вуазен умер. Знал, но твердых доказательств у него не было. Он никогда не мог объяснить себе, почему мастер так быстро занял в его памяти место рядом с дядей Пьером, почему эта смерть почти не терзала его. Быть может, потому, что смутная надежда продолжала жить в глубине его души? Отныне с этой надеждой покончено. Сегодня он будто сам переплыл реку Лу и своими глазами увидел труп мастера.
     И теперь Жюльену многое становится яснее. Ему приходит в голову мысль, что война для него только начинается. До сих пор он еще ни разу о ней серьезно не думал. Она отходила все дальше, а эта близкая демаркационная линия до нынешнего дня была для него лишь расплывчатым понятием, не таила в себе ничего угрожающего. Но теперь она навсегда связана в его представлении со смертью Андре. Он почти забыл о мастере, но этот майский день воскресил Вуазена в его памяти. Ему, Жюльену, понадобилось пережить этот день, понадобилось своими глазами увидеть, что такое демаркационная линия, чтобы в полной мере осознать силу связывавшей их дружбы. Чтобы по-настоящему понять, какое место один человек занимает в жизни другого только потому, что они два года вместе тянули лямку. Жюльен внезапно вспоминает цех в кондитерской Петьо и взгляд мастера, в котором он черпал мужество, когда ему приходилось особенно туго; он видит все это с поразительной ясностью, и только ценой огромного усилия ему удается заставить это видение исчезнуть. Он ощущает во рту едкую горечь желчи, но теперь к его горлу подкатывает уже не тошнота. Его душит гнев. Жюльен сжимает кулаки, выпрямляется и с яростью произносит:
      — Сволочи!.. Сволочи!..
     Потом плечи Жюльена опускаются, и усталость вновь наваливается на него.
     Он начинает разуваться. Задумывается, упершись локтями в колени. Одна из сандалий еще покачивается на кончиках пальцев. Но вот и она падает на пол. Жюльен встает, делает шаг, другой и оказывается возле полки; снимает с нее маленький ящик, ставит его на стол. Приносит лампу и открывает ящичек. Сначала он только смотрит, ни до чего не дотрагиваясь. Там лежат инструменты мастера. Инструменты, которые Андре отдал ему, уходя на войну. Скалка, ножи, вилочки для шоколада. Жюльен берет нож в форме лопаточки и вдавливает закругленное лезвие в ладонь. Несколько раз нажимает на ручку — вправо, влево. Гибкое лезвие прогибается в одну сторону, потом в другую. Сталь вибрирует, издавая низкий, чуть слышный звук. Жюльен поглаживает отполированную поверхность ручки. И откладывает нож. Теперь его пальцы ласкают золотистую древесину скалки. Трещинки в ней еще заполнены сероватым засохшим тестом.
     Некоторое время Жюльен сидит не шевелясь, потом резко захлопывает ящичек, ставит его на место, раздевается, гасит лампу и ложится на свежую простыню.
     Лунный луч рисует на потолке тонкий светлый угол. Жюльен долго не отрывает от него взгляда. Мало-помалу рисунок на потолке расплывается. Его контуры дрожат. Он походит теперь на свет, отраженный в воде.
     В ночной тишине Жюльен начинает беззвучно плакать.
     

<< пред. <<   >> след. >>


Библиотека OCR Longsoft