| << пред. << >> след. >>
До этого случая у Жанхотовых державшегося все время в тени молодых княжичей Батмырзу не очень-то замечали: слуга и есть слуга. Красивый, и стан тонкий при широких плечах, а все же слуга. Но после его расправы с драчунами, как с малыми детьми, на него уже смотрели другими глазами, как на героя, достойного любви и соперничества. Сердце же Батмырзы пока было глухо к выразительным, нежным взглядам, которые посылали ему записные красавицы.
Однажды в застолье, куда он был приглашен вместе с Касеевыми, сердце Батмырзы все же было сильно растревожено юной гармонисткой. Парень только ради нее, только чтобы быть невдалеке от ее выразительных, черных, как агаты, глазок, принял участие в танцах. Батмырза не помнил, как и с кем станцевал сначала кафу, а потом — удж, потому что не спускал глаз с гармонистки. Что делать! Пришло время и ему влюбиться. Только с нею хотелось Батмырзе танцевать, да не решался подойти у всех на виду, да и гармонистку не каждому положено приглашать — у нее свои обязанности, не зря же принесла гармонь!
Батмырза высмотрел среди приглашенных знакомую Дахауас, но она все время была занята в танцах, так что окликнуть ее парень смог только за полночь:
— Ты мне нужна...
— И ты мне тоже, — услышал от нее в ответ и очень удивился: неужели и гармонистка ищет встречи с ним? Иначе как понять заговорщицкую улыбку Дахауас? И стоит ли осуждать Батмырзу за прежнюю наивность, поверившего, что им может интересоваться только полюбившаяся ему девушка.
— Как бы мне встретиться с ней, Дахауас? — сказал Батмырза, думая о гармонистке.
— Она будет ждать тебя, Бата...
— Валлаги, правду говорят, что сердце к сердцу тропу торит! Отдарю, землячка, только познакомь!
— Тогда пошли, Батмырза, — сказала Дахауас и взяла его в непроглядной теми за руку.
Шли они на ощупь по тропинке, вернее, Дахауас вела Батмырзу, то и дело спотыкавшегося в незнакомом месте. Скоро, долго ли, остановились перед какой-то дверью.
— Заходи вот сюда, — услышал он шепот Дахауас.
Она втолкнула парня в дверь, а сама тут же исчезла, словно сквозь землю провалилась. Батмырзу осветил яркий свет, и он после ночной тьмы ничего не видел.
— Что ж так растерялся-то? Или сила еще не храбрость? — услышал он насмешливый и чуть-чуть надменный голос и подумал: «Валлаги, не может быть, чтобы это говорила тихая гармонистка!»
Батмырза, еще не разобравшись, где он и кто с ним разговаривает, лихорадочно прикидывал про себя: «Гармонистка в доме князей Жанхотовых — только гостья, и не может у нее быть своей потайной комнаты, значит... здесь кто-то другой!.. Да и гармонистка слишком скромная, чтобы искать свидания с незнакомым парнем в потайной комнате...»
Когда глаза Батмырзы привыкли к свету, он увидел в противоположном углу комнаты княжну! Сестру самого князя Жанхотова!
— Проходи же, Батмырза.
Княжна так хороша собой, что парень невольно залюбовался ее белым личиком. А стать — гордая, жанхотовская! И слова свысока, с гонором...
«Что ей нужно от меня? — тоскливо думал он, исподтишка поглядывая на дверь. — Это, наверно, Аслангерий мстит мне за тот случай, когда вынес остудить его во двор?.. Ох, и влип же ты, Батмырза, ох, и влип!..» Батмырза решил схитрить и притворился, что не узнает ее.
— Валлаги, не пойму, где я? Как попал? — смутился и нерешительно прибавил: — Кто ты, красавица?
— Разве имя мое даст возможность тебе познать меня, джигит? Или имя значит больше человека?
Она прошла через комнату и закрыла дверь на щеколду, прикрутила лампу-молнию. В мягком полумраке женщина засверкала еще ярче, но украшения и блестки на платье не затмевали ее ослепительной красоты.
— Почему не подойдешь ко мне, джигит?
— Гость послушнее овцы, сама знаешь... — уклончиво ответил Батмырза.
— Хочешь смелость мою испытать? Да знаешь ли, что будет со мной, если застанут здесь, с тобой?..
— Валлаги, и меня по головке не погладят, — вымученно улыбнулся Батмырза.
— Вот ты и струсил, а я нет, если сама позвала!
— Ты? — не мог скрыть удивления Батмырза. — Ты позвала меня?..
— Что тут удивительного? Или я недостойна тебя? — заметив недоверие парня, снова уколола насмешкой Батмырзу.
— Ив смерти есть мужество! — сказал ей Батмырза и пошел навстречу...
В полночь услышал он от нее предостережение.
— Не забывай, джигит, о мудрости, гласящей, что, поевши, гость смотрит на дверь...
Батмырза, опустив голову, направился к выходу, стукнул щеколдой и услышал за спиной:
— Не спеши уйти. Для тебя мои двери всегда открыты... Когда Батмырза выбрался наконец из княжеского дома, на дворе забрезжило серенькое, ненастное утро. Через открытые окна гостиной слышно было, что веселая вечерняя компания еще не разошлась, и Батмырза вошел незамеченным и сел на прежнее место. В гостиной только и было разговоров о ночных художествах Аслангерия, учинившего за столом скандал. В гостиной с ним не церемонились, вывели во двор, оружие же выбросили в отхожее место... Рассерженный Хангерий взвалил братца на коня поперек седла и, как куль с зерном, отвез домой.
Но перед тем как уехать, Хангерий спросил:
— А где Батмырза?
Люди Жанхотова бросились искать парня, но так и не нашли, словно сквозь землю Батмырза провалился.
— Нет его нигде, Хангерий... А конь почему-то у коновязи! Странно... — доложили княжичу.
— Хоть из-под земли достаньте, а чтобы был здесь, — рассердился Хангерий.
— Валлаги, только у княгини под кроватью не искали! А так весь дом вверх дном перевернули — пропал человек!..
Братья уехали без Батмырзы.
Когда в компании все же заметили Батмырзу, то всех удивило, как мало его трогала судьба Касеевых. Парень даже бровью не повел, узнав о скандале, решив про себя: «Шайтан с ними, баламутами! Пусть делают что хотят...» А за столом недоумевали, какая это сила появилась за его спиной?
В те времена не было принято, чтобы женщины заходили в комнаты, предназначенные для мужчин. Вот почему в застолье собралась сугубо мужская компания, в которой Батмырзе скоро стало скучно, да и гармонистка, видно, здорово запала в его сердце, так что он, забыв по молодой беспечности про ночное свидание, как ни в чем не бывало отправился в комнату, где танцевала молодежь.
Первой он увидел Дахауас, довольную и ублаготворенную. «Чему она так радуется, сводня?» — сам не зная отчего, зло подумал Батмырза, ведь он прекрасно понимал, что она не виновата в его ошибке. А бедная вдовушка радовалась дорогому золотому браслету, которым вознаградила ее княжна за услуги.
Батмырза стал искать глазами свою гармонистку. Недаром люди говорят: «Перепелка сидит в ячмене, а смотрит в сторону проса!..» Но ее нигде не было. А на месте вчерашней полюбившейся Батмырзе девушки сидела дородная горянка с мясистым орлиным носом и немилосердно мучила гнусавую и хрипучую свою гармошку. Опечаленный Батмырза сразу потерял интерес к танцам и подался восвояси.
— Кого это ты высматривал, джигит, на танцах? — при первой же встрече спросила его княжна. — Думаешь, я не заметила тогда? Так кого же?.. И сразу, из моих объятий! — гневно сверкнула взором, но мгновенно смягчилась и прикрыла нежной ладонью глаза Батмырзы. — Теперь вот так будешь ходить! Как посмел ты побежать за той, которая мизинца ноги моей не стоит, скажи, как мог? — и на глазах ее выступили горькие слезы обиды и оскорбленной гордости.
— Не пойму, о чем ты? — смутился Батмырза.
— Тха, в любви не обманывают, джигит! И любовь не обманешь! А гармонистку эту больше не увидишь, поверь княжескому слову! — и пригрозила: — С огнем играешь, парень... Или не знаешь ревности любви? И запомни: кому много дано, с того много и спросится...
Батмырза сильно рассердился на такие речи. Пусть она хоть царского рода, но не женщине распоряжаться мужскими делами!.. Тих и скромен Батмырза, но женщине взять над собой верх не позволит! И вмешиваться в свои дела тоже не позволит!..
— Если она понадобится мне, я ее найду, — твердо и спокойно сказал он княжне.
— Если хочешь ей добра, чтобы жила на свете, оставь ее!.. — но, встретившись с сердитым и неуступчивым взглядом парня, она пошла на попятную: — Не засти мне солнце и луну, орел мой, потому что ты для меня пока и солнце и луна! И нет ничего в мире, чтобы я не сделала для тебя... Жизни не пожалею, как не пожалела чести! — и, пытливо глядя в самые зрачки Батмырзы, прибавила: — А что ты способен совершить ради меня?..
— Сама знаешь, не ровня мы! Ты — княжна, а я — сын батрака Асхада Емирзова и сам батрак...
— Ничего не понял ты, Бата! Или не хочешь понять... Разве я не знала, кого полюбила? А богатства сегодня есть, а завтра нет — растают, как утренняя роса...
— Валлаги, не пойму, к чему клонишь?..
— Хочу знать, пожалел бы, если бы погиб из-за меня?
— Но разве аллах против, чтобы мы вот так бывали вместе, когда хотим? Зачем ему моя смерть?
— Ан-на, разве я хочу твоей смерти! — пробовала втолковать княжна все тонкости своих переживаний Батмырзе и всю силу своей тоски и страха перед будущим. — Нет бесконечного счастья! И любовь наша не равная...
Но совсем не нравились отлучки батрака старому хаджи Касееву. Не простил он Батмырзе и того случая, когда сыновья его вернулись с пирушки одни и старшему самому пришлось возиться с младшим Аслангерием. Отругав старого Асхада за лень и увертки от своих обязанностей сына, старый князь послал своего человека на поиски Батмырзы.
Гуашанах со слезами встретила сына.
— О мальчик мой, что ты наделал? Теперь этот злобный хаджи сживет нас со свету! О, горе наше горькое!..
— Где отец? — только и вымолвил в ответ на материнское отчаяние Батмырза.
— Где ж ему быть — у Касеевых!..
Парень сел на коня и поскакал на касеевский двор. А безутешная Гуашанах кричала ему вслед:
— Ой, сынок, не серди князя! У терпеливого сто рук...
Но сын был уже далеко, и голова его была забита совсем другими заботами, так что материнские советы так и остались при ней.
Батмырза спешился у княжеских ворот и на двор зашел пешим — и столкнулся лицом к лицу с самим хаджи, перебиравшим свои бесконечные четки.
— Пусть твои молитвы дойдут до аллаха! — почтительно сказал ему Батмырза.
И тут князь Касеев забыл и свое святое звание [1], и родовую честь, которой очень гордился, и четки, и стал как вздорная Простолюдинка орать и брызгать злобной слюной на батрака:
— А ты помнишь аллаха, собачье отродье, непомнящий родства!..
— Не говори мне незаслуженное, хаджи, — попробовал вставить словечко Батмырза, да где там!
— Да пусть ты сдохнешь, как пес бездомный! Если я держу тебя возле себя, если кормлю с княжеского стола и не сдал в солдаты кормить вшей, то не за богатство твое, не за ум и красоту!.. — снова задохнулся от ярости старый Касеев.
— Спасибо, князь, знаю хорошо, что не сдал меня в солдаты, что охраняю твоих сыновей, — сказал почтительно Батмырза.
— Вот-вот! Наконец-то вспомнил свои обязанности, так почему их не выполняешь?..
— Что я сделал плохого для княжичей?
— Вот-вот, что сделал? За твое-то хорошее, за добрую службу вот я сейчас тебя, собачье отродье, и вознагражу вот этой палкой! — и князь обрушил на голову батрака свою увесистую из красного дерева трость.
[1] Звание хаджи получают те, кто ходил молиться аллаху в священную Мекку.
Хаджи намеревался как следует отделать Батмырзу, но парень ловко перехватил его руку, вырвал палку, переломил ее о колено и швырнул к ногам старика со словами:
— Если бы, хаджи, не твой почтенный возраст, я бы вниз головой спустил тебя туда, куда люди сбросили третьего дня оружие твоего Аслангерия. Но ты еще пожалеешь о сегодняшнем не раз...
— Ты угрожаешь своему князю? В солдатах сгною! В Сибирь на каторгу отправлю! — задыхаясь, сиплым, сорванным голосом орал хаджи. — Хватайте его, разбойника! Взять, взять его!..
На шум выбежал, испуганно вертя во все стороны головой, Аслангерий, поддерживающий обеими руками исподнее — видно, прямо с постели, но ружье он прихватить с собой не забыл.
— Куда стрелять, отец? — отнял он от правого бока руку с ружьем, и белье поползло вниз. — Убью-ю!..
— В сторону могилы! — озлился теперь на сыночка Касеев. — Стреляй в эту собаку, поднявшую руку на хозяина! Он сломал палку, привезенную из Мекки!..
Аслангерий, увидев перед собой Батмырзу, прямо возликовал, так ему захотелось поскорее свести с ним личные счеты за пережитый недавно позор, когда силач нес его, князя, как малого ребенка, на руках, а Аслангерий дрыгал в воздухе ногами и визжал от злости недорезанным кабаном. И княжич стал медленно, чтобы продлить наслаждение, надвигаться с ружьем на Батмырзу.
«А чего стоит этому злобному трусу стрельнуть!» — очнулся от мгновенного замешательства Батмырза. Он схватил под мышки хаджи и заслонился им как щитом от направленного на него ружья Аслангерия.
— Теперь стреляй, герой! — зло рассмеялся Батмырза. — Стреляй, стреляй! Может, и попадешь с третьего захода!..
— Брось ружье! — в ужасе вопил хаджи, не очень надеясь на сыночка.
— Не беспокойся, отец, — принялся бегать вокруг них Аслангерий. — Я его сейчас окружу! Я сейчас...
Хаджи от отчаяния даже сплюнул, видя откровенную глупость отпрыска...
Когда Батмырзе надоело вертеться с хаджи в руках перед обегающим его Аслангерием, он со смехом бросил папашу в сыночка, и тот, падая, выбил у Аслангерия ружье и самого его сбил с ног. Затем Батмырза разбил об орешину ружье, схватил Аслангерия за шиворот и сбросил вниз головой в отхожее место.
— Раз первый урок пошел не на пользу, — намекнул Батмырза на брошенное оружие Аслангерия, — получай второй! Может, он тебя, Аслангерий, остепенит!.. — А потом, уже уходя со двора, пригрозил хаджи: — Если обидишь хоть курицу у наших, получишь от меня месть страшную...
— Не я буду, если руки мои не дотянутся до тебя! — грозился в ответ князь, убегая на помощь захлебывавшемуся в дерьме Аслангерию...
— Они убьют тебя! — зашлась в плаче Гуашанах, когда узнала от сына, что произошло на дворе у князя. — Они убьют тебя, сынок! И нас изведут!.. Уезжай! И подальше!..
— Не расстраивайся, мама! — пробовал успокоить ее Батмырза. — С земли меня не сгонят... И крови на моих руках нет! А война да тюрьма для мужчин придуманы!
— Не петушись ты, Батмырза! Ты еще не знаешь Касеевых! Жизни не знаешь! Их ненависть — это аллаха ненависть, всего аула ненависть! А мы что? Мы — бедняки...
— Что ты наделал, сынок! — вступил в разговор Асхад, которого они, увлекшись разговором, сразу не заметили. — Крови, говоришь, на твоих руках нет? А если Аслангерий в яме захлебнулся?.. — глаза же у Асхада довольные, с уклончивой смешинкой, видно, гордится поступком сына, не сдрейфившего перед самим хаджи, отстоявшего честь рода.
— А если бы он убил меня из ружья? — в тон отцу спрашивал у него Батмырза. — Или еще раньше убил палкой хаджи? Тебе, отец, было бы легче от сознания, что я не помешал им расправиться с собой, а?
— Не сердись на мои слова, сыночек! Это я оттого, что трудно отрывать тебя от сердца: здесь тебе больше оставаться нельзя, сам понимаешь!
— Не могу я вас бросить на растерзание этому шайтану! Хоть я его и предупредил, что рассчитаюсь с ним за все... Да кто знает, что у хаджи на уме...
— Ты о нас, сынок, не думай! Обтерпимся — мы без гонора, чай не князья! — рассудил отец. — Прогонит со двора? Даст аллах, с голода не помрем. — Виновато глядя на Батмырзу, Асхад смущенно прибавил: — Видно, для видимости, для княжеского самолюбия придется проклясть тебя... А ты, сынок, как устроишься, дай потихоньку нам знать, да так, чтобы никто ни-ни...
Асхад обнял на прощание сына и побежал на двор Касеевых улаживать скандал. Наскоро простившись с матерью, вместе с ним вышел и Батмырза, только пути их лежали в прямо противоположные стороны, и они одновременно подумали про себя: «Даст ли аллах еще встретиться?..»
Хотя и обещал Батмырза родителям, что покинет здешние места и как можно скорее, но решил на первое время спрятаться поблизости, чтобы тут же узнать, не нужна ли семье его помощь. Днем он отлеживался в терновнике — благо на дворе лето-теплынь и еда под рукой! А ночью кружил возле аула в надежде узнать, как обстоят дома дела.
В ауле было мирно. О скандале на дворе князя поговорили между собой аульчане шепотом, а наружу он так и не всплыл. Хитроумный хаджи рассудил как следует и понял, что не резон ему открыто притеснять Емирзовых. Всю жизнь они батрачили на него. Если прогонит, пойдут пересуды по всей округе — все узнают о позоре Кассовых, о том, что младший князь чуть не захлебнулся в выгребной яме...
Но Хангерий неожиданно повернул против мудрого решения отца до поры до времени проглотить родовой позор.
— Наши батраки опозорили не только брата! Они покусились на честь княжеского рода! — поднимал назидательно в воздух палец Хангерий, будто только ему могла прийти столь мудрая мысль. — Пусть погибну, но Емирзовы заплатят за наш позор!..
— Не поднимай пыли, сынок, — пытался вразумить старшего опытный хаджи. — В том-то и дело, что Емирзовы не тот род, с которым достойно враждовать князьям. Не станешь же ты вступать в равную борьбу с овчаркой — огреешь палкой, вот и все! Так мы и поступим с Емирзовыми!.. А тронуть их в открытую — еще раз окунуться вместе с нашим Аслангерием в зловонную яму...
— Понимаю, отец. Но с Батмырзой все равно справлюсь!.. — возвращался к своему Хангерий.
— Да он тебя в бараний рог согнет! — начинал сердиться на непонятливого сына Касеев.
— Пуля из-за угла и не таких бугаев наповал валила...
— Валлаги, я уже был свидетелем того, как Аслангерий хотел застрелить безоружного Емирзова, — горько усмехнулся хаджи
— Все равно, — сжал упрямо челюсти Хангерий, так что проступили желваки. — Нам вдвоем землю не топтать!..
Эти он окончательно вывел из себя отца, и тот, выходя из комнаты, бешено выкрикнул:
— Беги-беги, подставляй ему свою глупую башку! Наградил же аллах меня олухами! Хочешь не хочешь, а пожалеешь, что ты Батмырзе не равен!..
А Хангерий, доведенный горьким признанием отца, к которому сам же вынудил его, чуть ли не до слез, оседлал коня и пулей вылетел со двора, чтобы немедленно начать преследование своего лютого врага, чтобы убить его или погибнуть. Другого выхода у него не было.
Тем временем Батмырза подъезжал к воротам отцовского дома, куда его неотвратимо тянуло все эти дни. «Я только взгляну на них и сразу же ускачу, даже заходить не буду!» — думал он. Но ворота оказались запертыми изнутри, а шум поднимать было не в его интересах. Помялся он, помялся перед воротами и ускакал в селение Жанхотовых — там-то его ждали, да и повредить своим появлением он там не мог.
В те времена существовал неписаный закон в горах: у чьих бы ворот ни спешился всадник, он — гость и под защитой дома. И хозяин дома опозорил бы навеки свой род, если бы выдал гостя его врагу. Никто не спрашивал, зачем гость приехал и на сколько, так что Батмырза мог вполне рассчитывать на гостеприимство и скромность хозяев.
Случилось так, что и Хангерий, не желая с пустыми руками возвращаться домой под косые взгляды отца, вскоре после появления у Жанхотовых Батмырзы заявился к ним в гости. Жанхотовы приняли как полагается и Хангерия: устроили ужин в лучшей в доме комнате и проводили отдохнуть с дороги.
В ту же ночь Батмырза узнал от княжны о том, что в доме у них новый гость — Хангерий Касеев.
— Ка-ак? — так и сел в постели Батмырза.
— Ты удивлен? Испуган? В чем дело, милый? — встревожилась княжна.
— Он один? — не отвечая на вопросы княжны, спросил Батмырза.
— Не знаю. Разве это так важно?
— Он идет по моему следу, Дахалина. И если он нападет, я буду вынужден защищаться, — сказал ей Батмырза. — Не хочу пачкаться в крови, но придется...
— Что ты хочешь этим сказать? — ничего не могла понять из его слов княжна.
— Уезжать мне надо, вот что!
— А я? — испугалась разлуки Дахалина. — Про меня ты, конечно, забыл? Я разве ничто для тебя? Как хочешь, я тоже с тобой. Не останусь здесь на одиночество и позор!.. Я возьму много золота... В Турции нас никто не достанет, дорогой! Или в Сирию! Куда скажешь.
— Нет, моя ненаглядная красавица! Жизнь мне дорога. И ты мне не чужая. Но родина дороже всего. Не обижайся на меня, только не смогу жить на чужбине, прости.
— Не любишь ты меня! Так и не полюбил, — побледнела от отчаяния княжна. — Знаю, нет равной мне в округе! Любой был бы счастлив назвать своей! Да мало этого для настоящей-то любви! А ты для меня всё: и жизнь, и родина, и дом...
Батмырзе стало жалко женщину, которой он восхищался и гордился, но сердцем прикипеть так и не смог.
— Куда бы я ни уехал, верь, Дахалина, не забуду тебя, аллаху будет угодно, свидимся...
Дахалина опустилась перед Батмырзой, обхватив колени, заглянула в глаза. О, это был взгляд большого отчаяния и крошечной надежды.
— Уедем в Стамбул! И родителей твоих возьмем.
— Нет, даже не проси. Мой дядя на животе бы из Стамбула приполз, чтобы умереть в родном ауле, да сил уже нет!.. И я не хочу его судьбу повторять, не обессудь, княжна!
— Да что случилось у тебя с Касеевыми? Почему стали врагами?
— Не пытай меня, Дахалина. Я не делал их врагами. А почему я для них стал врагом, пусть расскажет вам сам Хангерий, если сможет... Если совесть позволит. Да и без него, наверно, скоро сами узнаете! Ну, давай прощаться, ненаглядная госпожа!..
— Так вот и уйдешь?
— Я же тебе сказал! Устроюсь, извещу.
Она бросилась к шкафу. Открывая потайные ящички, собрала все свои драгоценности...
— На, возьми... Чтобы не терпел на чужбине нужды... Батмырза сурово и твердо отстранил золотую, отливающую
самоцветами груду.
— Не могу грабить дом, где был гостем...
— Не трудовое это золото, Батмырза, — с горечью сказала княжна. — А мне будет легче на душе, если оно будет не у меня, а у тебя! Возьми и считай, что ты мой должник... — И она стала дрожащими руками рассовывать золото по карманам Батмырзы.
Он обнял Дахалину.
— А теперь уходи... Нет, подожди! — княжна утирает слезы платком и подает его Батмырзе, чтобы помнил вдалеке от нее о ее горе и тоске. — Иди...
А когда Батмырза, не утерпев, оглянулся на пороге, она махнула рукой нетерпеливо и повелительно:
— Спеши, пока не вышел Хангерий. Я буду смотреть в окно. Если что, подам знак! Молю аллаха, чтобы путь твой был добрым и легким! Прощай!
Батмырза вложил ногу в стремя, уже вскочил в седло — вот-вот тронет скакуна... Взгляд его обращен к окну княжны. И он не видел, как во двор вышел ничего не подозревавший Хангерий. Все же перед тем как прогреметь выстрелам, глаза их на мгновение встретились — и первый не выдержал Хангерий.
Раненый Батмырза стал сползать с седла, но все же собрался с силами и тоже выстрелил почти наугад и, теряя сознание, увидел, что княжич рухнул на землю... Испуганный выстрелами конь Батмырзы рванул и унес его, свисавшего вниз головой и чудом зацепившегося в стремени, прочь с жанхотовского двора.
Батмырза не видел уже, как следом за ним выбежала княжна. А она решила, что он убит, так как конь волочил Батмырзу почти по земле. Дахалина медленно вернулась на двор, и лицо ее было совершенно спокойно и даже деловито. Узнав, что Хангерий мертв, она, не задерживаясь больше во дворе, ушла в дом.
«Когда орел начинает разбойничать в ауле, то его не грех и подстрелить! — поднимаясь к себе, думала Дахалина. — Праведная кровь отомщена... Я сделала все, что могла, дорогой, и больше не нужна...» И еще она думала о том, чья пуля оказалась смертельной для Касеева, ее или Батмырзы... Почему думала об этом, и сама не знала, потому что для нее и для убитого возлюбленного это уже не имело никакого значения...
В доме было совсем пусто, потому что все мужчины собрались возле тела Хангерия, гадали о причине трагедии, разыгравшейся только что у них на глазах.
Мужчины размахивали руками, доказывая свою правоту в споре о том, кто первый стрелял, Хангерий или Батмырза. Старый князь хорошо видел, как первым стрелял Касеев, а Батмырза и не видел Хангерия вовсе. Ему же возражали, мол, когда же Батмырза успел сделать два выстрела? И тут вступал в спор третий и заявлял, что выстрела было только два, а значит, Хангерий вовсе и не стрелял. И снова возражали ему, интересуясь, кто же убил Батмырзу, потому что многие видели, как Емирзов упал замертво с коня, а конь, взбесившийся от страха, проволок Батмырзу головой по земле и выскочил за ворота...
Спору этому, наверное, не было бы конца-края, если бы в доме вдруг не прозвучал еще один выстрел и перед остолбеневшими мужчинами вскоре не появилась растрепанная и рыдающая Дахауас с криком:
— О горе мне, горе несчастной! Княжна застрелилась!..
А Батмырзу конь унес в молодые заросли и остановился, когда кустарник стал непроходимым. Он стал как вкопанный, только задышливо поводил запаренными бешеной скачкой боками.
<< пред. << >> след. >> |