| << пред. << >> след. >> ГЛАВА XXI
Оба арестанта сидели в одной крепости в двух смежных комнатах. Комнаты находились на нижнем этаже; нижние этажи в крепостях то же, что третьи этажи в домах. В тюрьмах в то время всегда было два этажа темных комнат. У каждого входа в тюрьму стоял отряд солдат, состоявший из телохранителей принцессы. Толпа, увидав приготовления, которые удовлетворяли ее жажду мщения, мало-помалу удалилась от тюрьмы, куда она сначала устремилась, когда ей сказали, что там находятся Каноль и Ковиньяк. Когда толпа рассеялась, то сняли особые караулы, охранявшие арестантов от ненависти народной, и остались одни обыкновенные часовые.
Чернь, понимая, что она ничего не увидит в тюрьме, пошла туда, где казнили, то есть на эспланаду. Слова, сказанные принцессой из окна залы совета, тотчас разнеслись по городу; каждый объяснял их по-своему, одно было в них ясно: в эту ночь или на следующее утро будет страшное зрелище. Не знать, когда именно начнется зрелище, было новым наслаждением для толпы: ей оставалась приманка неожиданности.
Ремесленники, горожане, женщины, дети бежали на эспланаду; ночь была темная, луна должна была показаться не ранее часа ночи, и потому многие бежали с факелами. Почти все окна были раскрыты, и на некоторых стояли плошки или факелы, как делалось в праздники. Однако, по шепоту в толпе, по испуганным лицам любопытных, по пешим и конным патрулям можно было догадаться, что дело идет не об обыкновенном празднике: для него делались слишком печальные приготовления.
Иногда бешеные крики вырывались из групп, которые собирались и расходились с изумительною быстротою, возможною только при некоторых особенных обстоятельствах. Крики эти были те же, что уже несколько раз врывались через окно в залу суда:
— Смерть арестантам! Мщение за Ришона!
Эти крики, факелы, топот лошадей отвлекли виконтессу де Канб от молитвы. Она подошла к окну и с ужасом смотрела на людей, особенно на женщин, которые казались дикими зверями, выпущенными в цирке и призывающими громким ревом несчастные свои жертвы. Она спрашивала себя: почему эти люди с таким усердием требуют смерти двух человек, которые никогда им ничего плохого не сделали? Она не могла ответить на свой вопрос, бедная женщина, знавшая из человеческих страстей только те, которые облагораживают душу. Из своего окна виконтесса видела над домами и садами высокие и мрачные башни крепости. Под ними находился Каноль; туда особенно часто направлялись ее взгляды.
Однако, они иногда спускались на улицу, и тогда Клара видела грозные лица, слышала крики мщения, и кровь застывала в ее жилах...
— О, — говорила она сама себе, — пусть они запрещают мне видеть его, я все-таки увижу его! Эти крики, может быть, донеслись до него; он может подумать, что я забываю его; он может обвинять меня, может проклинать меня... О! Мне кажется изменою то, что я не стараюсь найти средство успокоить его; мне нельзя оставаться в бездействии, когда он, может быть, зовет меня. Да, надо увидеть его!.. Но, Боже мой! Как его видеть? Кто проведет меня в тюрьму? Какая власть отопрет мне двери? Принцесса отказала мне в позволении видеть его, а она столько для меня сделала, что имела полное право отказать. Около крепости есть враги, есть караулы, есть целая толпа, которая ревет, чует кровь и не хочет выпустить добычу из когтей. Подумают, что я хочу увести его, спасти... О да, я спасла бы его, если б он не был уже под шитом честного слова принцессы. Если скажу им, что хочу только видеть его, они не поверят мне, откажут в моей просьбе; и, к тому же, решиться на такую попытку против воли ее высочества не значит ли потерять оказанную мне милость?.. Принцесса может взять свое честное слово назад... И, однако, оставить его в неизвестности и страхе на всю эту долгую ночь невозможно!.. Невозможно, я это чувствую!.. Господи Боже, молю, просвети меня! Виконтесса принялась молиться с таким усердием, что оно тронуло бы даже принцессу, если б принцесса могла видеть ее.
— Нет! Я не пойду, не пойду! — говорила Клара... — Понимаю, что мне нельзя туда идти... Всю ночь он будет обвинять меня... Но завтра... завтра я непременно оправдаюсь перед ним. Между тем возраставший шум, бешенство толпы и отблески зловещих факелов, долетавшие до нее и освещавшие ее комнату, так напугали виконтессу, что она заткнула уши руками, закрыла глаза и уткнулась в подушку.
В это время дверь отворилась, и вошел мужчина так тихо, что она ничего не слышала.
Он постоял на пороге, посмотрел на нее с ласковым состраданием и, видя, что она рыдает, подошел и положил руку ей на плечо.
Клара встала в испуге.
— Ах, это вы, Лене! — сказала она. — Стало быть, вы не забыли обо мне?
— Нет, — отвечал он. — Я подумал, что вы, может быть, не совсем успокоились, и решил придти к вам спросить, не могу ли каким-либо образом быть вам полезен?
— Ах, Лене, — вскричала виконтесса, — как вы добры, как я вам благодарна!
— Кажется, я не ошибся, — сказал Лене. — Редко ошибаешься, когда думаешь, что люди страдают, — прибавил он в раздумье.
— Да, да, вы совершенно правы: я очень страдаю.
— Однако, вам дано все, чего вы желали; даже более того, что я ожидал, признаюсь вам. — Разумеется, но...
— А! Понимаю... Вы пугаетесь, видя радость черни, которая хочет крови, и жалеете того несчастного, который умрет вместо вашего жениха?
Клара приподнялась и, побледнев, несколько минут пристально смотрела на Лене, потом положила холодную руку на лоб, покрытый холодным потом.
— Ах, простите меня или, лучше, прокляните меня, Лене! Я из-за эгоизма своего даже не подумала об этом. Нет, Лене, я должна признаться вам: я боюсь, я плачу, молюсь только за того, который должен жить; предавшись полностью моей любви, я забыла о том, который должен умереть!
Лене печально улыбнулся.
— Да, — сказал он, — это должно быть так, это в натуре человеческой; может быть, из этого частного эгоизма составляется благоденствие масс. Каждый шпагою очерчивает круг около себя и своих близких. Ну, виконтесса, докончите вашу исповедь. Признайтесь откровенно, что вы нетерпеливо ждете, чтобы несчастный умер поскорее, потому что смерть его обеспечит жизнь вашего жениха.
— Об этом я еще не подумала, Лене, клянусь вам! Но не склоняйте меня к этой мысли; я так люблю его, что в безумной любви своей могу желать всего...
— Бедняжка! — сказал Лене с непритворным состраданием. — Почему не сказали вы всего этого раньше?
— Боже мой! Вы пугаете меня! Разве я уже опоздала? Разве он еще в опасности?
— Нет, потому что принцесса дала честное слово; но...
— Что значит это "но"?
— Но нельзя на этом свете быть уверенным ни в чем; вы, как и я, думаете, что он спасен, однако вы не радуетесь, а плачете!
— Ах, я плачу, потому что не могу видеться с ним, — отвечала Клара. — Вспомните, что он, верно, слышит эти страшные крики и думает, что смерть близко; вспомните, что он может обвинять меня в холодности, в забвении, в измене! Ах, Лене, какое мучение! Если б принцесса знала, как я страдаю, так, верно, сжалилась бы надо мною.
— Так надо повидаться с ним, виконтесса.
— Невозможно! Вы знаете, я просила позволения у принцессы; она отказала,
— Знаю... даже согласен с нею... однако...
— Однако, вы учите меня непослушанию! — сказала Клара в изумлении и пристально посмотрела на Лене, который смутился и опустил глаза.
— Я стар, милая виконтесса, — сказал он, — а потому и недоверчив; впрочем, в этом случае слово принцессы священно: из двух арестантов умрет только один, сказала она. Но в продолжение многолетней жизни моей я замечал, что неудача часто преследует того, кому прежде покровительствовало счастье, и потому имею правило: не пропускать счастливого случая. Повидайтесь с женихом, виконтесса, верьте мне, повидайтесь с ним.
— Ах, Лене, — вскричала Клара, — как вы пугаете меня!
— Я вовсе не намерен пугать вас; впрочем, неужели вы хотите, чтобы я советовал вам не видеть его? Наверное, нет, не так ли? И вы, наверное, больше бранили бы меня, если б я сказал вам не то, что теперь говорю?
— Да, да, признаюсь, что вы правы. Вы говорите, что мне надобно увидеться с ним; но это первое, единственное мое желание, об этом я молилась, когда вы вошли сюда. Но разве это возможно?
— Разве есть что-нибудь невозможное для женщины, которая взяла Сен-Жорж? — спросил Лене, улыбаясь.
— Увы, — сказала Клара, — вот уже целых два часа я ищу средства пробраться как-нибудь в крепость и до сих пор не смогла ничего придумать.
— А если я дам вам средство, — сказал Лене, — чем вы заплатите мне?
— Чем?.. О, тем, что вы поведете меня к алтарю, когда я буду венчаться с Канолем.
— Благодарю, дитя мое... Я вас в самом деле люблю, как отец.
— Но где же средство?
— Вот оно. Я выпросил у принцессы позволение на вход в крепость для переговоров с арестантами. Мне хотелось привлечь к нашей партии капитана Ковиньяка, если б было возможно спасти его; но теперь мне не нужно позволение принцессы: ваши просьбы за Каноля осудили Ковиньяка на смертную казнь.
Клара невольно вздрогнула.
-- Возьмите же эту бумагу, — продолжал Лене, — вы видите, в ней нет имени.
Клара взяла бумагу и прочла:
"Комендант тюрьмы может впустить подателя сей записки к арестантам на полчаса.
Клара-Клеменция Конде".
— Ведь у вас есть мужское платье? — спросил Лене. — Наденьте его. У вас есть пропуск в крепость — пользуйтесь им.
— Бедный! — прошептала Клара, которая не могла прогнать от себя мысли о Ковиньяке, которому следовало умереть вместо барона де Каноля.
— Он покоряется общему закону, — сказал Лене. — Он слаб, его съедает сильный; он без поддержки и платит за того, у кого есть покровитель. Я буду жалеть о нем: он умный малый.
Между тем Клара вертела бумагу в руках.
— Знаете ли, — сказала она, — что вы очень соблазняете меня этим позволением? Знаете ли, что когда я обниму бедного моего друга, то захочу увести его на край света?
— Я посоветовал бы вам сделать это, если б это было возможно; но эта бумага не бланк, и вы не можете дать ей никакого значения, кроме того, который в ней есть.
— Правда, — отвечала Клара, перечитав бумагу. — Однако, ведь мне отдали Каноля!.. Теперь он мой! Нельзя отнять его у меня!
— Да никто и не думает отнимать его у вас. Не теряйте времени, виконтесса; надевайте мужское платье и отправляйтесь. Бумага даст вам полчаса сроку, это очень мало, я знаю, но после этого получаса будет целая жизнь. Вы молоды, жизнь ваша еще продолжится; дай Бог, чтобы она была счастливой.
Клара взяла его за руку, прижала к груди и поцеловала нежно, как отца.
— Ступайте, ступайте, — сказал Лене нежно, — не теряйте времени; кто истинно любит, тот нетерпелив.
Потом, когда она перешла в другую комнату и позвала Помпея, который помогал ей переодеваться, Лене прошептал:
— Кто знает, что случится?
<< пред. << >> след. >> |