<< пред. << >> след. >> ГЛАВА XII
Через минуту явилась Клара, закутанная в широкую накидку; она оставила на часах за дверьми своего верного Помпея. Клара тоже осмотрелась, не видят ли ее, и потом стала на колени возле Каноля.
— Наконец я вас вижу, виконтесса! — сказал Каноль. — Наконец вы сжалились надо мною!
— Надобно было сжалиться, потому что вы губите себя, — отвечала Клара и смутилась, потому что говорила неправду, хотя самую невинную, но все-таки неправду.
— Ах, — сказал Каноль, — так только чувству жалости обязан я вашею милостью? О, признайтесь, я мог ожидать чего-нибудь получше!
— Поговорим серьезно, — возразила Клара, тщетно стараясь овладеть своим голосом, который дрожал. — Вы губили себя, повторяю вам, когда ездили к генерал-адвокату Лави, к отъявленному врагу принцессы. Вчера принцесса узнала об этом от герцога де Ларошфуко, который все знает; она сказала слова, которые испугали меня:
"Если нам придется бояться замыслов наших пленников, то мы должны снисходительность заменить строгостью; находясь в неопределенном положении, мы должны действовать решительно; мы не только хотим строжайших мер, но даже готовы исполнить их".
Виконтесса произнесла эти слова голосом довольно твердым: ей казалось, что не стыдно говорить неправду для доброй цели; так успокаивала она свою совесть.
— Я вовсе не слуга принцессы, — отвечал Каноль, — я только ваш раб, не более: вам сдался я, вам одной; вы знаете, при каких обстоятельствах и на каких условиях.
— Но, мне кажется, не было оговорено условий...
— На словах — нет, но в сердце — да. Ах, виконтесса! После того, что вы мне говорили, как позволили мне надеяться на счастье, после всех надежд, которые вы мне дали... О, признайтесь, что вы чересчур жестоки!
— Друг мой, — отвечала Клара, — вам ли упрекать меня за то, что я заботилась о вашей чести столько же, сколько о своей? Неужели вы не понимаете — надо признаться в этом, потому что вы и сами, верно, догадаетесь, — неужели вы не понимаете, что я страдала не меньше вас, даже больше вас, потому что у меня не хватило сил переносить такие страдания? Выслушайте же меня, и пусть слова мои, вырывающиеся из глубины сердца, упадут прямо в вашу душу. Друг мой, я уже сказала вам, я страдала больше вас: меня терзало опасение, которого вы не могли иметь, потому что знали, что я люблю только вас. Живя здесь, не жалеете ли вы о той, которой здесь нет, и в мечтах о будущем нет ли у вас какой-нибудь надежды, которая не относится ко мне?
— Виконтесса, — отвечал Каноль, — вы вызываете меня на откровенность, и потому я буду говорить с вами откровенно. Да, когда вы оставляете меня печальным моим размышлениям, отсутствием вашим вы заставляете меня посещать дома, где глупцы волочатся за здешними горожанками; когда вы не хотите смотреть на меня или когда заставляете меня так дорого покупать одно ваше слово, одно движение, один взор, которого я, может быть, не стою... тогда я сожалею, что не умер на поле сражения, упрекаю себя за то, что сдался, жалею об этом, даже совесть грызет меня...
— Совесть!
— Да, виконтесса; как верно, что я вас люблю, так же верно и то, что теперь другая женщина плачет, стонет, готова отдать жизнь за меня, и что же? Она должна думать, что я или подлец, или предатель. — Не может быть!
— Уверяю вас, что так!.. Не она ли сделала меня тем, что я теперь? Не поклялся ли я ей, что спасу ее?
— Но вы и спасли ее.
— Да, от врагов, которые могли измучить ее тело, а не от отчаяния, которое гложет ее сердце, если она знает, что я сдался вам.
Клара опустила голову и вздохнула.
— Вы не любите меня! — сказала она. Каноль вздохнул в свою очередь.
— Не хочу обольщать вас, барон, — продолжала она, — не хочу лишать вас подруги, которой я не стою; однако вы знаете, я тоже люблю вас; я пришла сюда просить всей вашей любви. Я пришла сказать вам; я свободна, вот моя рука... Предлагаю вам ее, потому что никого не могу сравнить с вами... не знаю человека достойнее вас.
— Ах, виконтесса! — вскричал Каноль. — Какое счастье! Вы дарите мне блаженство!
— О, вы меня не любите! — печально прошептала она.
— О, люблю, люблю!.. Но не могу пересказать вам, сколько я страдал от вашего молчания и осторожности.
— Боже мой! Так вы, мужчины, ничего не угадываете? — сказала Клара, поднимая прелестные глаза к небу. — Разве вы не поняли, что я не хотела заставить вас играть смешную роль, не хотела, чтобы могли подумать, что мы вместе устроили сдачу Сен-Жоржа? Нет, я хотела, чтобы вас выменяла королева или чтобы я вас выкупила, и тогда вы совершенно бы принадлежали мне. Но вы не захотели подождать!
— Теперь, виконтесса, теперь я подожду. За один теперешний час, за одно обещание, сказанное вашим очаровательным голосом, который уверяет, что вы любите меня, я готов ждать целые годы...
— Вы все еще любите Нанону Лартиг! — сказала Клара, покачав головою.
— Виконтесса, — отвечал Каноль, — я солгал бы, если б не сказал вам, что чувствую к ней дружескую благодарность; верьте мне, примите меня с этим чувством. Я отдаю вам столько любви, сколько могу дать, а это уже очень много.
— Ах, — сказала Клара, — я не знаю, должна ли я принять ваше предложение: вы проявляете много великодушия и вместе с тем много любви.
— Послушайте, — продолжал Каноль, — я готов умереть, чтобы избавить вас от одной слезинки, и без сострадания заставлю плакать ту, о которой вы говорите. Бедняжка! У нее множество врагов: даже те, кто не знает ее, и те проклинают ее. У вас, напротив, только друзья; кто вас не знает, и тот уважает вас; а все ваши знакомые вас любят. Судите же, какая разница в моих чувствах к вам и к ней: последнее кроется в моей совести, а первое наполняет мою душу.
— Благодарю, друг мой. Но, может быть, вы покоряетесь минутному увлечению, потому что я здесь с вами, а потом будете раскаиваться? Так взвесьте слова мои хорошенько. Даю вам срок на размышление до завтра. Если хотите передать что-нибудь госпоже Лартиг, если хотите ехать к ней, то вы свободны, Каноль; я возьму вас за руку и сама выведу за заставу.
— Виконтесса, не нужно ждать до завтра, — отвечал Каноль. — Хотя сердце мое горит, однако я в полном рассудке и повторяю вам: люблю вас, люблю только вас, буду любить только вас!
— Благодарю, благодарю, друг мой! — воскликнула Клара, подавая ему руку. — Вот вам моя рука и мое сердце.
Каноль принялся целовать ее руку.
— Помпей подает мне знак, что пора выйти, — сказала Клара. — Верно, хотят запереть часовню. Прощайте, друг мой, или, лучше, до свидания! Завтра вы узнаете, что я хочу сделать для вас, то есть для нас. Завтра вы будете счастливы, потому что я буду счастлива.
Не в силах скрывать своей любви, она взяла руку Каноля, поцеловала ее и убежала, оставив Каноля в невыразимом восторге.
<< пред. << >> след. >> |