| << пред. << >> след. >> ГЛАВА XI
Надо сказать, что со времени приезда в Бордо Каноль перенес все мучения несчастной любви. Он видел, как все ухаживали за виконтессой, волочились за ней, угождали ей, и не мог показать ей своей любви; должен был довольствоваться одним утешением: тайком ловить взгляды Клары, скрываемые от глаз врагов. После сцены в подземелье, после горячего признания виконтессы такое ее поведение казалось ему не только холодным, но даже ледяным. Однако, даже видя ее холодность, он был уверен, что его действительно и глубоко любят, и потому решился быть несчастнейшим из счастливых любовников. Впрочем, это было дело нетрудное. Пользуясь честным словом, по которому он не мог ни с кем переписываться вне города, он отправил Нанону в уголок совести, где помещаются любовные сожаления. Он не получал известий от Наноны, не чувствовал скуки от писем, которые всегда возбуждают живое воспоминание о женщине, и потому угрызения совести не очень мучили его.
Однако, иногда, в то самое время, когда веселая улыбка играла на устах молодого барона, когда он расточал шутки и остроты громким голосом, вдруг его лицо становилось печальным и вздох вырывался если не из глубины сердца, так, по крайней мере, из уст его. Вздох этот относился к Наноне: прошлое бросало тень на настоящее.
Виконтесса замечала эту минутную его печаль. Взор ее проникал в самую глубину сердца Каноля; она подумала, что нельзя оставлять Каноля в таком положении между прежней любовью, которая не совсем еще погасла, и новою страстью, которая едва зародилась. Избыток его чувств, прежде поглощаемый войною и обязанностями важной должности, мог подвигнуть его на что-нибудь противное той чистой любви, которую виконтесса хотела внушить ему. Она, впрочем, старалась только выиграть время, чтобы исчезло воспоминание о прежних романтических встречах. Может быть, виконтесса де Канб ошибалась; может быть, если б она прямо сказала о своей любви, так меньше бы занимались ею или занимались бы не так долго.
Больше и внимательнее всех следил за этою таинственной страстью Лене. Сначала его опытный глаз заметил любовь Клары, но не мог найти ее предмета; он не мог угадать, какова эта любовь, несчастная или счастливая, только ему показалось, что Клара решительно поражена в самое сердце, потому что она иногда труслива и нерешительна, иногда сильна и отчаянна, почти всегда равнодушна к удовольствиям, ее окружающим. Вдруг погасло рвение ее к войне, и она не казалась уже ни трусливою, ни храброю, ни решительною, ни отчаянною; она задумывалась, смеялась без причины, плакала без причины, как будто губы и глаза ее отвечали изменениям ее мысли; такая перемена произошла в течение последней недели; в течение последней недели был взят в плен Каноль. Стало быть, нельзя сомневаться, Каноль — предмет ее любви.
Впрочем, Лене с радостью хотел покровительствовать такой любви, которая могла дать принцессе Конде храброго защитника.
Ларошфуко, может быть, еще лучше, чем Лене, читал в сердце виконтессы. Но его телодвижения, рот, глаза говорили только то, что он позволяет им говорить, и потому никто не мог сказать, любит он или ненавидит виконтессу. Он никогда не говорил про Каноля, не смотрел на него и вообще не обращал на него никакого внимания; впрочем, герцог воевал более, чем когда-нибудь, показывал себя героем, чему много помогали его неустрашимая храбрость и действительное знание военного дела. Напротив, герцог Бульонский, холодный, таинственный, расчетливый, которому превосходно служили припадки подагры, случавшиеся так кстати, что некоторые люди даже отвергали их реальность, герцог Бульонский все вел переговоры, скрывался, как мог, и, не умея видеть огромной разницы между Ришелье и Мазарини, все боялся лишиться головы, которую едва не отсекли ему на одном эшафоте с Сен-Марсом и за которую он заплатил своим родным городом Седаном и сложением с себя прав владетельного герцога.
Что же касается до жителей Бордо, то они носились в вихре любовных интриг; находясь между двух огней, двух смертей, двух гибелей, они были так мало уверены в завтрашнем дне, что надо было чем-нибудь усладить это неопределенное существование, которое считало будущее секундами.
Все помнили разрушение Ларошели, истребленной Людовиком XIII, знали, как уважала Анна Австрийская этот подвиг. Почему же Бордо не предоставит злобе и ненависти честолюбивой королевы случай сделать то же самое?
Но они забывали, что тот, кто уравнивал слишком высокие головы и слишком высокие стены, давно уже умер и что кардинал Мазарини был только тенью кардинала Ришелье.
Все действовали без цели; пример увлек и Каноля. По правде сказать, он принимался иногда сомневаться во всем и в припадках скептицизма сомневался даже в любви виконтессы. В эти минуты Нанона вырастала в его сердце и казалась еще нежнее и еще преданнее, именно потому, что находилась в отсутствии. Если б в такую минуту явилась перед ним Нанона, он — о, непостоянный! — упал бы перед ней на колени.
Одолеваемый противоречивыми мыслями, которые могут быть понятны только людям, находившимся между двух страстей, Каноль получил письмо виконтессы. Не нужно говорить, что он начал думать только о ней, а все другие мысли исчезли. Прочитав письмо, он не понимал, как он мог любить какую-нибудь другую женщину, кроме Клары; перечитав письмо, он вообразил, что никогда никого не любил, кроме нее.
Каноль провел одну из тех лихорадочных ночей, которые жгут и вместе с тем доставляют отдохновение, потому что радость борется с бессонницей. Хотя он всю ночь не смыкал глаз, однако встал с петухами.
Известно, как влюбленные проводят время до свидания: смотрят на часы, бегают туда и сюда и не узнают даже самых близких приятелей. Каноль сделал все глупости, которых требовало его положение.
В назначенный час (Каноль уже двадцать раз подходил к часовне) он вошел в нее. Сквозь темные стекла пробивались лучи заходящего солнца; вся внутренность часовни освещалась тем таинственным светом, который так приятен молящимся и любящим. Каноль дал бы год жизни, чтобы оправдались надежды в эту минуту.
Каноль хорошенько осмотрелся, стараясь убедиться, что в часовне никого нет; заглянул за все колонны; потом, уверившись, что никто не может видеть его, стал в назначенном месте.
<< пред. << >> след. >> |