| << пред. << >> след. >> ГЛАВА III
В столовой остался один Каноль; у дверей стоял офицер, принесший известие о парламентере.
— Что же отвечать? — спросил он, подождав с минуту. Каноль, стоявший в задумчивости, вздрогнул, услышав этот голос, поднял голову и спросил:
— А где же парламентер?
— В фехтовальном зале.
— Кто с ним?
— Два солдата национальной гвардии Бордо.
— Кто он?
— Молодой человек, насколько я мог видеть, потому что он прикрыт широкой шляпой и завернулся в широкий плащ.
— Как он называет себя?
— Он называет себя посыльным принцессы Конде и парламента.
— Попросите его подождать минуту, — сказал Каноль. — Я сейчас выйду.
Офицер вышел, и Каноль готовился идти за ним, как вдруг дверь отворилась и вошла Нанона, бледная, в трепете, но с очаровательною улыбкою. Она схватила его за руку и сказала:
— Друг мой! Здесь парламентер. Что это значит?
— Это значит, милая Нанона, что жители Бордо хотят соблазнить или напугать меня.
— А что вы решили?
— Я приму его.
— Разве нельзя отказать?
— Невозможно; есть обычаи, которые нужно непременно соблюдать.
— Боже!
— Что с вами, Нанона?
— Я боюсь.
— Чего?
— Да вы сами сказали мне, что парламентер приехал соблазнить или испугать вас...
— Правда, парламентер годится только на то или другое. Уж не боитесь ли вы, Нанона, что он испугает меня?
— О, нет! Но он, может быть, соблазнит вас...
— Вы оскорбляете меня, Нанона!
— Ах, друг мой, я говорю то, чего боюсь.
— Вы сомневаетесь во мне до такой степени!.. За кого же вы принимаете меня?
— За то, что вы есть, Каноль, то есть за благородного, но очень чувствительного человека.
— Да что же это значит? — спросил Каноль с улыбкой. — Какого же парламентера прислали ко мне? Уж не Купидона ли?
— Может быть!
— Так вы его видели?
— Не видела, но слышала его голос, который показался мне слишком сладким для парламентера.
— Нанона, вы с ума сошли. Позвольте мне исполнить мои обязанности: вы предоставили мне место коменданта...
— Чтоб вы защищали меня, мой друг.
— Так вы считаете меня подлецом, способным изменить вам? Ах, Нанона, вы жестоко оскорбляете меня вашими подозрениями!
— Так вы решили увидеться с ним?
— Я обязан принять его и, признаюсь, буду вами недоволен, если вы не перестанете мешать мне...
— Делайте, что вам угодно, друг мой, — сказала Нанона печально. — Только еще одно слово...
— Говорите.
— Где вы примете его? — В моем кабинете.
— Одной милости прошу, Каноль...
— Что такое?
— Примите его не в кабинете, а в спальне.
— Что за мысль?
— Разве вы не понимаете?
— Нет.
— Рядом моя комната. — И вы будете подслушивать?
— За занавесками, если вы позволите.
— Нанона! — Позвольте мне остаться при вас, друг мой. Я верю в мою звезду: я принесу вам счастье.
— Однако, Нанона, если парламентер...
— Что такое?
— Должен доверить мне государственную тайну?
— Разве вы не можете доверить государственную тайну той, которая доверила вам свою жизнь и свои сокровища?
— Пожалуйста, подслушивайте нас, Нанона, если вам непременно так хочется, но не удерживайте меня долее: парламентер ждет.
— Ступайте, Каноль, ступайте; позвольте только поблагодарить вас за снисхождение.
Она хотела поцеловать его руку.
— Как можно! — вскричал Каноль, прижимая ее к груди и целуя в лоб. — Так вы будете...
— Буду стоять за занавесками вашей кровати. Оттуда я все увижу и услышу.
— Смотрите, Нанона, только не смейтесь: ведь это дела важные.
— Будьте спокойны, я не стану смеяться.
Каноль приказал ввести посланца и прошел в свою комнату, огромную залу, меблированную во времена Карла IX чрезвычайно строго: два канделябра горели на камине, но освещали комнату неясно; постель, стоявшая в углублении, находилась в совершенной темноте.
— Вы тут, Нанона? — спросил Каноль. Едва слышное "да" долетело до его слуха.
В эту минуту раздались шаги; часовой отдал честь. Посланец вошел и, думая, что остается один с Канолем, снял шляпу и сбросил плащ. Белокурые его волосы рассыпались по прелестным плечам; стройная женская талия показалась под золотою перевязью, и Каноль по очаровательной и печальной улыбке узнал виконтессу де Канб.
— Я сказала вам, что увижу вас, и держу слово, — сказала она. — Вот я здесь!
Каноль от удивления и страха всплеснул руками и опустился в кресло.
— Вы, вы здесь!.. — прошептал он. — Боже мой! Зачем вы приехали? Чего вы хотите?
— Хочу спросить у вас, помните ли вы меня?
Каноль тяжело вздохнул и закрыл лицо руками, как бы желая, чтобы это очаровательное и вместе с тем роковое видение исчезло.
Тут все объяснилось ему: страх, бледность, трепет Наноны и особенно ее желание подслушивать. Нанона глазами ревности узнала в парламентере женщину.
— Хочу спросить у вас, — продолжала Клара, — готовы ли вы исполнить обещание, данное мне в Жоне, готовы ли вы подать королеве просьбу об отставке и присоединиться к партии принцев?
— О, не спрашивайте, виконтесса, не спрашивайте! — вскричал Каноль.
Клара вздрогнула, услышав трепещущий голос барона, и, осмотревшись с беспокойством, спросила:
— Разве мы не одни?
— Одни, — отвечал Каноль, — но нас могут слышать через стену.
— Я думала, что стены крепости Сен-Жорж достаточно толстые, — сказала Клара с улыбкой.
Каноль не отвечал.
— Я пришла спросить у вас, — продолжала Клара, — почему я не получила от вас известия, хотя вы здесь уже с неделю или даже более. Я даже не знала бы, кто стал комендантом в Сен-Жорже, если б случай или, вернее, молва не известила меня, что человек, который только двенадцать дней тому назад клялся мне, что опала кажется ему блаженством, потому что она позволяет ему отдать шпагу, храбрость, жизнь нашей партии...
Нанона не могла сдержать движения, от которого Каноль вздрогнул, а виконтесса обернулась.
— Что такое? — спросила она.
— Ничего, — отвечал Каноль, — в этой старой комнате беспрестанно раздается зловещий треск.
— Если же что-нибудь другое, так не скрывайте от меня, — сказала она Канолю, положив свою руку на его руку. — Вы должны понимать, барон, что у нас будет серьезный разговор, раз я решилась сама приехать к вам.
Каноль отер с лица пот, принудил себя улыбнуться и сказал:
— Говорите.
— Я пришла напомнить вам об обещании и спросить, готовы ли вы?
— Ах, виконтесса! Теперь это невозможно!
— Почему же?
— Потому что со времени нашей разлуки случилось много неожиданных происшествий; возобновились узы, которые я считал расторгнутыми; вместо заслуженного наказания королева оказала мне милость, которой я недостоин. Теперь я прикован к партии ее величества... благодарностью.
Послышался вздох... Вместо последнего слова бедная Нанона, верно, ждала какого-нибудь другого.
— Не благодарностью, а честолюбием, барон; впрочем, я это понимаю. Вы аристократ; вам только двадцать восемь лет, а вас произвели уже в подполковники, назначили комендантом крепости; все это очень лестно, но не более, чем награда за ваши достоинства, а ведь не один Мазарини умеет ценить их...
— Довольно, виконтесса!.. Прошу вас!
— Теперь говорит с вами не виконтесса де Канб, а посланница ее высочества принцессы Конде; она обязана исполнить данное ей поручение.
— Говорите, — сказал Каноль со вздохом, похожим на стон.
— Принцесса, узнав о намерении вашем, которое вы сообщили мне сначала в Шантильи, а потом в Жоне, и желая точно знать, к какой партии вы теперь принадлежите, решила послать к вам парламентера. Может быть, другой парламентер поступил бы в этом случае как-нибудь неосторожно; вот почему я взялась за это поручение, думая, что лучше всех могу выполнить его, потому что вы доверили мне самые сокровенные ваши мысли по этому предмету.
— Благодарю вас, виконтесса, — отвечал Каноль, раздирая грудь ногтями: он слышал во время пауз в разговоре прерывистое дыхание Наноны.
— Вот что предлагаю я вам... Разумеется, от имени принцессы... Если б я предлагала от своего, — прибавила Клара с очаровательной улыбкой, — то порядок моих предложений был бы совсем другой.
— Я слушаю, — сказал Каноль глухим голосом.
— Сдайте остров Сен-Жорж на одном из трех следующих условий. Вот первое (помните, что я говорю не от себя): двести тысяч ливров...
— Довольно! Довольно! — вскричал Каноль, стараясь прервать разговор. — Королева поручила мне крепость; эта крепость — остров Сен-Жорж, и я буду защищать его до последней капли крови.
— Вспомните прошлое, барон, — печально сказала Клара. — Не то говорили вы мне при последнем нашем свидании, когда вы готовы были все бросить и ехать за мною... Когда вы держали уже перо и готовились просить отставку у тех, ради кого теперь хотите пожертвовать жизнью.
— Я мог предложить вам все это, когда был совершенно свободен; но теперь...
— Вы не свободны? — вскричала Клара, побледнев. — Что это значит? Что хотите вы сказать?
— Хочу сказать, что связан честью.
— В таком случае, выслушайте второе условие.
— К чему? — сказал Каноль. — Разве я не повторял вам несколько раз, что я непоколебим? Не искушайте меня, это бесполезно.
— Извините, барон, но мне дано поручение, и я обязана исполнить его до конца.
— Извольте, — прошептал Каноль, — но, признаться, вы чрезвычайно жестоки.
— Подайте в отставку, и мы будем поступать с вашим преемником не так, как с вами. Через год, через два года поступите снова на службу, к принцу, с повышением в чине.
Каноль печально покачал головою.
— Ах, виконтесса! Но зачем вы требуете от меня только невозможного!
— И это вы мне так отвечаете! — сказала Клара. — Я вас не понимаю. Ведь вы уже хотели подписать просьбу об отставке. Не сами ли вы говорили той, которая была тогда с вами и слушала вас с наслаждением, что идете в отставку по доброй воле? Почему же теперь, когда я вас прошу, когда я вас умоляю, не сделать вам того, что вы сами предлагали мне в Жоне?
Все эти слова, как кинжалы, поражали сердце бедной Наноны.
Каноль чувствовал ее страдания.
— То, что в то время было бы обычным делом, теперь превратилось бы в измену, самую гнусную измену! — сказал Каноль мрачным голосом. — Никогда не сдам крепости! Ни за что не подам в отставку!
— Погодите, погодите! — сказала Клара ласковым голосом и беспокойно осматриваясь, потому что сопротивление Каноля и особенно его принужденность казались ей очень странными. — Выслушайте теперь последнее предложение, с которого я хотела начать, зная наперед, что вы откажитесь от двух первых; материальные выгоды — я очень счастлива, что угадала это, — не могут соблазнить такого человека, как вы. Вам нужны другие надежды, а не деньги и честолюбие. Благородному сердцу нужны благородные награды. Теперь слушайте же...
— Ради Бога, виконтесса, сжальтесь надо мною! И он хотел уйти.
Клара думала, что он побежден, и в уверенности, что новое предложение довершит ее победу, остановила его и сказала:
— Если бы вместо гнусного интереса предложили вам награду чистую и честную; если б за вашу отставку, которая не может назваться ни бегством, ни изменою, потому что военные действия еще не начинались; если б за вашу отставку заплатили вам любовью, если б женщина, которую вы уверяли в любви и которой вы клялись любить вечно, но которая никогда открыто не отвечала вам, несмотря на все эти клятвы; если б она сказала вам: де Каноль, я свободна, богата, люблю вас, будьте моим мужем... Уедем вместе... Поедем, куда вам угодно... дальше от раздоров, от Франции... Скажите, неужели вы не согласились бы?
Каноль остался неумолим, несмотря на прелестную стыдливость Клары, на ее смущение, на воспоминание о чудном замке Канб, который он мог бы видеть из окна, если за время этого разговора ночь не спустилась на землю. Он видел, во мраке, бледное лицо Наноны, со страхом выглядывавшее из-за старинных занавесок.
— Но отвечайте же, ради Бога! — продолжала виконтесса. — Я уже не понимаю вашего молчания. Неужели я ошиблась? Неужели вы не барон Каноль? Неужели вы не тот человек, который в Шантильи клялся, что любит меня? Не вы ли повторяли мне то же в Жоне? Не вы ли клялись, что любите меня одну в целом свете и готовы пожертвовать для меня всякою другою любовью. Говорите!.. Ради Бога!
Раздался стон и притом довольно громкий; виконтесса не могла не убедиться, что третье лицо присутствует при переговорах. Ее испуганные глаза смотрели в направлении взгляда Каноля; как ни быстро отвернулся он, однако виконтесса успела увидеть бледное и неподвижное лицо, чем-то похожее на привидение, подслушивавшее разговор.
Обе женщины в темном взглянули одна на другую огненными взглядами, и обе вскрикнули.
Нанона скрылась.
Виконтесса схватила шляпу и плащ и, повернувшись к Канолю, сказала:
— Теперь я понимаю, что вы называете обязанностью и благодарностью; понимаю, какую должность вы не хотите оставить или какой должности не хотите изменить. Понимаю, что есть привязанности, ничем неразрушимые, и оставляю вас этой привязанности, этим обязанностям, этой благодарности. Прощайте, барон, прощайте!
Она хотела выйти, и Каноль не думал останавливать ее. Ее остановило грустное воспоминание.
— Еще раз, — сказала она, — прошу вас именем дружбы, которою я вам обязана за ваши услуги, именем дружбы, которою вы обязаны за мои услуги, именем всех, кого вы любите и кто вас любит, я никого не исключаю, именем их прошу вас: не вступайте в битву. Завтра, может быть, послезавтра, нападут на Сен-Жорж. Не огорчайте меня снова: не дайте мне узнать, что вы побеждены или убиты.
При этих словах барон вздрогнул и очнулся.
— Виконтесса, на коленях благодарю вас за вашу дружбу, которая для меня так драгоценна, что вы и вообразить не можете. О, пусть атакуют! Я жду врагов с таким нетерпением, с каким они никогда не пойдут на меня. Мне нужно сражение, нужна опасность, чтобы возвыситься в собственных глазах: пусть приходят враги, пусть приходит опасность, пусть приходит хоть смерть! Я буду рад смерти, потому что умираю богатый вашей дружбою, сильный вашим состраданием и отмеченный вашим уважением.
— Прощайте! — сказала Клара, подходя к двери.
Каноль пошел за ней.
Когда они вышли в коридор, он схватил ее за руку и сказал так тихо, что сам едва мог слышать свои слова:
— Клара, люблю вас больше, чем любил прежде. Но злой рок позволяет мне доказать любовь мою только тем, что я умру далеко от вас.
Вместо ответа виконтесса иронически засмеялась; но, выехав из крепости, она зарыдала, начала ломать себе руки и вскричала:
— Он не любит... не любит меня... А я все еще люблю его!
<< пред. << >> след. >> |