| << пред. << >> след. >> V
На следующий день буря разыгралась с новой силой. Сэвр приоткрыл окно гостиной, выходившее на эспланаду, — вдали виднелись первые дома поселка. Их очертания угадывались сквозь этот потоп — они казались покинутыми. Вспоминались картины войны под свинцовым небом, затянутым до самого горизонта. От вынужденного отвратительнейшего безделья Сэвр снова лег. Оставался лишь телевизор, чтобы подчинить хоть какому-то ритму отшельническое существование; и в ожидании редких передач понедельника он бродил из комнаты в комнату, кашлял, чувствовал, что его вот-вот свалит простуда, пытался лечиться, глотая аспирин, попивая грог. Чтобы скоротать время, придумывал чепуховые занятия, которые специально растягивал. Например, делал опись бумажника Мерибеля. Тот был осторожен — в бумажнике денег было мало, на нескольких цветных фотографиях запечатлены дома, интерьеры, квартиры «под ключ», которые он не раз продавал. Хоть Сэвр и досконально знал свое дело, обнаружить мошенничество не удавалось; в конце концов Мерибель, конечно, понимал, что когда-нибудь попадется. Он, видно, вычислил риск, определил тот срок, в течение которого мог орудовать безнаказанно. Но этот период был фатально мал. А раз так, растрата не должна быть слишком велика. Может, пятьдесят, шестьдесят миллионов? Сэвр спрашивал себя, не зря ли он поддался панике. Пятьдесят миллионов можно было бы как-то возместить. Не драматизировал ли он все с самого начала? Просто он ухватился за такую возможность! Сразу же согласился с тем, что Мерибель виноват, будто это его устраивало. Нужно было по меньшей мере серьезно изучить документы Мопре. Так нет! Сразу же громкие слова, праведный гнев... У Мерибеля не оставалось даже времени защищаться. А что, если он покончил с собой в состоянии аффекта, из-за оскорбленного самолюбия?..
Однако, если подумать, тут концы с концами не сходились. Ведь что-то же толкнуло Мерибеля на воровство. Похоже, он назначил себе какой-то срок... полгода?.. год?.. по истечении которого собирался, видно, исчезнуть. То есть, пока обворовывал клиентов, готовился к побегу. Следовательно? Побег ради пятидесяти миллионов? Стоила ли овчинка выделки? Стоило ли строить воздушные замки?..
Сэвр пересел в другое кресло. Теперь он задыхался в этих трех комнатах с закрытыми окнами, с пылающим электрокамином. Он выкурил почти все сигареты — в квартире пахло табаком, сыростью, залом ожидания. Чем больше он размышлял, тем больше терял уверенность. Что, к примеру, ему было известно о Мерибеле? Это был один из тех приятелей детства, которого, кажется, знаешь хорошо, потому что вы ведете один и тот же образ жизни, вместе терпите провинциальную скуку. Тот, кому целую вечность говоришь «ты», но с кем даже в голову не приходит сойтись поближе. Такие люди всегда рядом. В один прекрасный день говоришь: «Тебе, пожалуй, имеет смысл жениться на моей сестре!» И принимаешь как должное, когда отвечают согласием! И не задаешься вопросом, счастлив ли этот человек. Не знаешь, нравится ли он тебе самому. Нет времени на вопросы. А может, уже целую вечность ты его враг. Доказательство: то испанское дело. Кто впервые заговорил об Испании? Так, слово за слово... Дениза была не против этого плана, наоборот. И когда Мерибель сказал: «Я съезжу туда, посмотрю все на месте», Сэвр рад был на время избавиться от зятя. Только все это открыто не проявлялось. Жизнь как море — не подозреваешь, что таится в глубине.
Сэвр бросил бумажник в ящик книжного шкафа: когда будет уходить, заберет. Теперь предметы, которые Мерибель носил с собой, которые были его личными вещами, вызывали у него отвращение. И часы, и обручальное кольцо. Он оставил в кармане только записку Мерибеля, написанную как раз перед смертью. Местная вечерняя передача почти целиком была посвящена драме. Ферма крупным планом. Крупным планом — ружье. Крупным планом — лицо Мерибеля... лицо, уничтоженное выстрелом, но этого никто не знал, кроме него и Мари-Лор; она тоже показалась на экране в трауре: это была другая женщина, горе придавало ей благородство, которое потрясло Сэвра. Чья-то рука протягивала микрофон. Голос говорил:
— Госпожа Мерибель хочет сделать заявление. Неловкая, от робости потерявшая голос, Мари-Лор шептала, как некогда повторяла молитву:
— Филипп... Если ты слышишь меня... вернись, прошу тебя. Я уверена, что ты не так уж виноват и сможешь объяснить, почему брат убил себя...
Милая Мари-Лор! Она придумала эту хитрость, чтобы рассеять всякие подозрения, чтобы надежнее спасти его, и играла эту роль столь тонко и с таким самопожертвованием, на которое только она и была способна.
— Вернись, Филипп... — продолжала она страстно и умоляюще. — Я одна и не могу ответить на вопросы, которые мне задают... Люди утверждают, что вы вели дела нечестно, но я не верю этому...
Она уже не сдерживала слезы, и у нее отобрали микрофон.
— Вы слышали патетический призыв госпожи Мерибель, — подхватил репортер. — Увы, однако сведения о том, что агентство Сэвра испытывало трудности, по-видимому, подтверждаются... Нам удалось связаться с энергичным комиссаром Шантавуаном, который любезно согласился сказать несколько слов.
Комиссар крупным планом. Голова на манер Клемансо, от громового голоса вздымаются пышные усы.
— Да, согласно сведениям, которыми мы располагаем, мы можем прояснить кое-какие обстоятельства дела, которые выглядят весьма таинственными... Покойный выступал со смелой программой застройки на побережье, для выполнения которой мобилизовал весь наличный капитал, из-за свирепствующего всюду кризиса он стал, как и другие предприниматели, жертвой финансовых затруднений, весьма серьезных, хотя и не катастрофических» С другой стороны, у нас есть основания полагать, что Мерибель, ответственный, так сказать, за внешние связи фирмы, без ведома своего шурина пустился, мягко говоря, в неосторожные спекуляции. Расследование только начинается, но бегство Мерибеля дает основания для любых подозрений... Разумеется, выдан ордер на его арест.
Затем сообщили об открытии моста в Вандее. Сэвр уже не выключал телевизор. Но и не смотрел передачу. Он страшился тишины и заснул лишь много времени спустя после «Ночных теленовостей», когда экран стал похож на бельмо. «Если меня арестуют и осудят, — мелькала временами мысль, — такой будет и моя жизнь». Тогда его пронзала острая боль под ребрами, похожая на ту, которую он испытал, когда закрыл крышку гроба Денизы. Но за что его могут осудить? Разве письмо Мерибеля не оправдывало его? Он заметил, что всегда, при любых обстоятельствах, опасался худшего; если бы его не подтолкнули, никогда он не осмелился бы строить эти роскошные квартиры, где, по иронии судьбы, теперь агонизировал. Даже свое дело он никогда не любил... В сущности, он никогда не делал того, что ему хотелось бы... А что бы ему хотелось? Он и сам не знал. Природа наделила его скромными дарованиями, крохами таланта, которые, как мелкую монету, он мысленно перебирал в голове, раскуривая последние сигареты. Он много работал, но, скорее, в силу традиции, а также потому, что был, так сказать, склонен к абстракциям. Он прекрасно понимал, что под этим подразумевает. Стремление для всего найти определение, свести к простейшим схемам; потребность устранить из жизни все избыточное, непредсказуемое, дерзкое. Берешь верх над формулами, и это обнадеживает. И вдруг возникает ситуация, где бурлят страсти, вожделения, где слабость, и насилие, и кровь... и вам крышка! Крышка, потому что вы не тот, за кого себя выдаете. Вот так-то!..
Сэвр размышлял над всеми этими горькими открытиями и» отсчитывал время, глядя на циферблат будильника — тоже ненастоящего. Вокруг не было ничего настоящего. К счастью, была Мари-Лор. Вторник медленно подходил к концу. Дни обрели плотность ветра. Слышно было, как они обтекали стены — бессвязные дни, внушавшие только больные мысли. Сэвр похудел. Глаза блестели нездоровым блеском, от выросшей щетины щеки, казалось, ввалились, халат напоминал монашескую рясу: он был похож на тех фанатиков, которых в учебниках истории запечатлевают в тот момент, когда они заносят кинжал над каким-нибудь принцем.
Во вторник вечером он присутствовал на собственных похоронах. Местная телестанция устроила специальную передачу. Все было отснято с бессознательной жестокостью. Звучал патетический комментарий. Как загипнотизированный, Сэвр смотрел на черные драпировки с буквой «S», автофургон, нагруженный венками... Крупным планом лента: Брату... группа друзей, спрятавшихся от дождя под навес... Шевелились рты. Говорили много, и Сэвр все больше и больше наклонялся к экрану, будто стоило напрячь слух, чтобы услышать, о чем говорили эти двигающиеся тени, чтобы узнать наконец из их уст истину.
Показался гроб — согнувшись, отвернув лицо от дождя, служащие похоронного бюро едва ли не бежали к машине и торопливо вталкивали гроб на салазки. Буря украла у него похороны. Все делалось наспех. Кадры были испорчены, смазаны. Тучи водяной пыли неслись вдоль бульвара, и кладбищенские кипарисы, как черные паруса, кренились в одну сторону.
Семейный склеп был открыт: там покоились два поколения предков Сэвра. Теперь будет погребен Мерибель! Это было чудовищно и смехотворно. Несмотря на самоубийство, удалось пригласить священника. Одежду присутствующих раздувало ветром, как стираное белье на веревке. Люди пытались удержать разметавшиеся волосы, вскидывая руку, будто беря под козырек, по-военному, а мальчик-певчий цеплялся за крест у края могилы, куда опускали гроб. Итак, все кончено?.. Нет. Фотовспышка осветила лицо Мари-Лор, принимавшей торопливые соболезнования. Лучшие друзья убегали от ливня, прыгая через лужи. Потом, конечно, будут говорить: «Помните... Это было в середине декабря... в тот день хоронили Сэвра».
Сэвр потерпел неудачу с собственной смертью и с изумлением обнаружил, что ему все равно. Он выспался лучше обычного, и наступило утро среды. Еще тридцать часов! Затем он исчезнет навсегда. Теперь он понимал, что совершенно невозможно было дать задний ход. Быть может, ему простили бы многое, но только не эти смехотворные похороны. Он надругался над собственным кланом. От такого не спрячешься. Целое утро он пережевывал эту тревожную мысль. Куда бежать? Что делать? В сорок лет трудно менять род занятий. Он что-то поел стоя, как пассажир, который боится опоздать на поезд. И хотя он уже давно был настороже, не услышал, как что-то произошло. Шум лифта смешался с дыханием бури. Он даже не сразу уловил, что кто-то скребется ключом в замочной скважине. Но когда дверь захлопнулась, он выронил банку консервов и прижался к стене, замер, словно прирос с ней. Кто-то вошел! Здесь кто-то был... Он и раньше догадывался, что кто-то был... Взять хотя бы счетчики... будильник... Он судорожно вспоминал, прижимая ладонь к груди, будто схватил вцепившуюся в нее хищную птицу... Погиб, а ведь почти достиг цели... Кто это?.. Такой же бродяга, как и он сам?.. Придется драться с ним? Ярость слепила его. Он бросился в прихожую и увидел женщину, прислонившуюся к двери, — крик застрял у нее в горле, ладонь с растопыренными пальцами закрывала лицо, как в плохом фильме ужасов. Он остановился. Их разделял большой чемодан из свиной кожи.
— Не подходите ко мне, — прошептала путешественница.
Она тяжело дышала, казалось, вот-вот упадет в обморок. Он шагнул вперед.
— Нет... Нет... Умоляю... Деньги там.
Она протянула ему сумку с инициалами Д. Ф., как на будильнике.
— Я не вор, — сказал Сэвр.
Она медленно приходила в себя, но была так испугана, что руки ее бессильно повисли вдоль тела, как плети. Она выронила связку ключей и даже не нагнулась, чтобы поднять ее. Мгновение спустя прошептала:
— Можно, я сяду?
Оба были страшно растерянны, внимательно следили друг за другом, боясь, как бы неловким жестом не вызвать нечто худшее. Но она пришла в себя раньше, чем он. У Сэвра выработалось «чутье» на клиентов. Он сразу же отнес незнакомку к той категории женщин, сделка с которыми исключена: они спорят, критикуют, говорят резким тоном, лишь бы последнее слово осталось за ними. Он наклонился, поднял связку ключей и вставил ключ в замочную скважину. Она снова пришла в ужас, когда увидела, что он повернул ключ в замке и положил связку в карман.
— Отпустите меня... Умоляю, отпустите... сейчас же!
— Я не собираюсь причинять вам вреда.
Опять они схлестнулись. Она, наверное, думала, не сумасшедший ли перед ней. Он чувствовал, что она не сводит с него глаз, пытаясь представить себе его лицо без бороды, усталых морщин, бледности от испуга. Чуть приободрившись, Сэвр поднял чемодан и отнес его в гостиную. Она последовала за ним, и он узнал духи, которые уловил в первый же день. Она тут же отгородилась от него столом.
— Верните мне мои ключи. — Теперь рот ее дрожал от гнева. — Мне нужны мои ключи, я у себя дома.
— Где господин Фрэк?
Очко в пользу Сэвра: он угадал, что лучшая тактика — заинтриговать ее, припугнуть и одновременно поддерживать любопытство.
— Вы с ним знакомы?
— Где он?
— В Валенсии, конечно.
— Как вы добрались?
— Самолетом.
— А потом?
— Автобусом.
— Он знает, что вы здесь?
— Что дальше?
Первая вульгарная нотка. Он обнаружил то, что Дениза назвала бы признаком «простонародья», и сразу же подметил все, что отдавало дурным тоном: слишком высоко взбитая прическа, слишком яркий макияж, слишком высокая грудь, слишком красный лак на ногтях, слишком крупные кольца. А впрочем, довольно элегантна. И, пожалуй, далее красива. Каштановые с золотистым оттенком волосы. Кожа будто пронизанная солнцем. Но все это тоже смущало Сэвра. К тому же глаза, чуть навыкате, черные, бархатные, скорее говорили о необузданности, чем о злости.
— Ну?.. Теперь вы выпустите меня?
— Нет.
— Это уж слишком! Вы воображаете, что все так и будет?
— Подождите! Когда вы приехали?
— Но... только что... Я только что сошла с автобуса.
— Скажите правду. Вы здесь уже несколько дней. Не лгите, я ведь все знаю.
— Ну, вы совсем...
Она сдержалась, пожала плечами.
— Дайте ключи!
— Вы заходили к матушке Жосс?
— Нет... Говорю же вам нет. Я только что приехала... Вот еще! Да кто вы такой? Как вы смеете? Кто здесь должен отвечать на вопросы, вы или я?
— Я скрываюсь.
На ее подвижном лице преувеличенно, манерно отражались малейшие эмоции, как на лице актрисы. Она поднимала брови, они были выщипаны и кисточкой подведены к вискам, пожалуй, несколько удлиненно. Она улыбнулась уголком рта.
— Скрываетесь? Придумайте что-нибудь поинтереснее. Но она уже попалась — ей хотелось знать больше.
— Я не могу вам ничего объяснить. Но вы сами видите: у меня нет никаких дурных намерений. Прошу вас извинить меня за то, что навязываюсь вам. Я вынужден скрываться.
— От полиции?
— И да и нет. Не беспокойтесь, я не крал... не убивал... Скажем так: я вынужден исчезнуть. Завтра вечером я уеду. Даю слово.
Она склонила голову набок, как, собака, когда та пытается уловить смысл слов. Голос Сэвра ее удивлял. Это был голос интеллигентного человека, привыкшего спокойно отдавать приказания.
— Вы могли спрятаться в другом месте, — заключила она.
— Здесь или в другом месте, какая разница? У вас ведь тоже была причина приехать сюда в такое время года?
— Я могла бы вам ответить, что вас это не касается... Я оказалась в Нанте проездом. Узнала, что буря нанесла немалый ущерб на побережье. Так вот, я хотела удостовериться... Мне дорога эта квартира. Ну? Верните мне мои ключи!
— Но ведь я вам только что объяснил...
— Меня это не касается. Убирайтесь!
Теперь гнев взял верх над удивлением. Она, видно, не привыкла, чтобы ей возражали.
— Сожалею, но я вынужден оставаться здесь. Это, видимо, вопрос жизни и смерти.
— Займите другую квартиру. Их тут сколько угодно.
— У меня свидание именно здесь. Она презрительно хохотнула.
— В таком случае уйду я. Не хочу вам мешать. Отоприте дверь.
— Нет. Никто не должен знать, что я здесь. Вы ведь все расскажете, не так ли?
— О, будьте уверены.
Она огляделась. Сэвр понял, что она ищет предмет потяжелее, чтобы запустить ему в голову.
— Если вы воображаете, что можете держать меня как пленницу, предупреждаю: я закричу.
— Вы надеетесь, что вас услышат в поселке?.. Успокойтесь, поверьте мне. Я прошу у вас только одни сутки.
— А если я обещаю вам молчать, вы меня отпустите?
— Нет.
— Не доверяете?
— Нет!
Они опять смерили друг друга взглядом. Затем она медленно сняла меховое манто и оказалась в темном костюме, сняла двубортный жакет, под которым была тончайшая белая блузка, настолько облегающая, что рисунок бюстгальтера проступал, как через мокрую ткань.
— Как вы выносите такую жару? — спросила она почти что любезно.
Она прошла в конец комнаты и протянула руку к окну.
— Нет.
— А! — сказала она игриво, с плохо скрываемой яростью. — Если я вас правильно поняла, мне все запрещено.
Она обернулась, подняла руку и щелкнула пальцами, как ученица, которая собирается задать вопрос учителю.
— Мсье!.. Мсье!.. А в собственной квартире мне можно передвигаться?
Она провоцировала его, лукаво щурясь, явно изобретая новый способ улизнуть, чувствуя, что насмешка вернее всего действовала на этого странного человека, наблюдавшего за всеми ее движениями с тревожной настороженностью. Так как он не отвечал, она прошла в коридор и оттуда — в спальню.
— Соблаговолите ночевать в другом месте. Ничего себе манеры!
Она остановилась на пороге ванной.
— Да вы не стесняетесь!.. Могли бы хоть вымыть после себя ванну!
Она вернулась в спальню, и он поспешно посторонился. Он не ожидал, что она так быстро одержит над ним верх. Он устыдился беспорядка на кухне, консервных банок, халата на спинке стула.
— Какая мерзость, — процедила она, скривив рот от отвращения. — Вы, должно быть, жили в палатке!.. А одеться вы не могли бы иначе?.. Обычно гости не вваливаются в мой дом в сапогах.
— У меня нет ничего другого.
— Так я пойду куплю вам одежду, — бросила она непринужденно.
— Нет, — возразил Сэвр.
— А, верно! Я и забыла!
Она порылась в сумке, достала портсигар и зажигалку. Сэвр не мог оторвать взгляда от портсигара.
— Раз все «нет» да «нет», я вам не предлагаю сигарету.
Она закурила, выпустив дым в лицо Сэвра, и вернулась в гостиную, села, высоко задрав юбку, выставив напоказ красивые ноги. Принялась снизу вверх разглядывать Сэвра, как манекен на подиуме.
— Дезертир?
— Не тот возраст.
— Контрабанда?.. Впрочем, не похоже... Здешний, раз знаете матушку Жосс... И у вас здесь назначено свидание!.. Ожидаете, конечно, женщину!.. И боитесь ее супруга... Вот как!.. Забавно!
Она смеялась от всей души, скрестив руки на коленях и тихонько раскачиваясь.
— А ведь вы смахиваете скорее на мужа... не слишком разговорчивы, мсье Нет... А я обожаю, когда со мной беседуют.
Она прошептала это столь вызывающе, что Сэвр отвернулся. Еще целые сутки! Тяжело!
<< пред. << >> след. >> |